И приподнявшись, я обвила шею застывшего декана чертового факультета покрепче, приподнялась и накрыла его улыбку своими губами, словно хотела всю ее, до самой последней капельки, забрать себе. И вкус так понравился, и ощущение, и дыхание, вырывающееся через стиснутые зубы Владлена Азаэровича, и пальчики запускать в его волосы тоже понравилось, и пить сразу расхотелось, и.

— Станислава, — мужчина с силой оторвал меня от своих губ, хмуро посмотрел, насупил брови и прошипел: — Урод, у него и псевдояд с двойным дном оказался.

Яд? Дно? К чертям!

Вновь подтянувшись и пользуясь тем, что недочерт держал меня на руках, я опять приникла к его губам. В душе поднялась волна тепла, не сухого, как в окружающей пустыне, а какого-то очень приятного, мягкого, преисполненного нежности.

— Григорьева, прекрати, — прошипел Владлен Азаэрович и дернул головой, освобождаясь от поцелуя.

И опустил пониже, чтобы я до лица не дотягивалась. Разочарованная и расстроенная, я огляделась. Увидела стоящие посреди песков ворота, ржавые такие, старые, местами покореженные. К этим одиноко стоящим воротам декан меня и поднес, ударил по ним ногой — ворота открылись, и мы вышли… в ночь. И посреди сада оказались. Ночного.

— Ночь, — растерянно пробормотала я.

— Ночь, естественно, нападение на закате произошло, — Владлен Азаэрович поставил меня на ноги. — Идти сможешь?

Меня шатало, но вполне терпимо. Только тепло внутри покоя не давало и очень к декану чертового факультета прижаться хотелось, чтобы снова это приятное чувство вернулось. Такое очень приятное, что в груди распускается, как цветок, и.

— Григорьева, руку мою отпусти, — очень напряженно прорычал недочерт.

Словно очнувшись, уставилась на волосатую могучую ладонь, которую приложила плашмя к своей груди и обеими руками еще и держала.

— Ой, простите, — пробормотала, краснея и. не отпуская.

Запрокинув голову, я посмотрела прямо в зеленющие глаза Владлена Азаэровича. Зеленые-презеленые, как два лесных омута, которые бездонные. Совсем бездонные. совсем-присовсем.

— У тебя сердце бьется пойманной птичкой, — вдруг произнес декан чертового факультета и удобнее разместил ладонь на моей груди.

Видимо, чтобы отчетливее сердцебиение отслеживать.

Правда, имелся один момент.

— Это правая грудь, — смущенно сообщила я.

— Правда? — сипло как-то переспросил Владлен Азаэрович. — И что?

— Сердце слева, — еще более смущенно напомнила я.

Рука недочерта медленно, погладив место неудавшегося прослушивания напоследок, переместилась влево. Обосновалась. Чуть сжала… объект исследования.

— Так лучше чувствуется? — проявила я интерес.

Шумно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Владлен Азаэрович прохрипел:

— Да, гораздо отчетливее.

Мы постояли. Сердце билось. Быстро-быстро, и такое ощущение, что чем дольше я смотрю в бездонные омуты недочертовых глаз, тем сильнее ускоряется мое сердечко. И там, где рука Владлена Азаэровича, тепло такое приятственное. Но и трудность одна возникла пренеприятная.

— Кажется, меня ноги не держат, — пробормотала я, окончательно утопая в его зеленющих глазищах. — Наверное, последствия яда.

— Н-н-наверное, — с трудом проговорил декан.

И вдруг перестав делать мне приятно, то есть выполнять свои прямые обязанности по обеспечению безопасности, то есть слежению за сердцебиением одной конкретной студентки, в смысле меня, Владлен Азаэрович резко отвернулся, сжав свои могучие и такие теплые ладони в кулаки и тяжело задышав. Так совсем-совсем тяжело.

— Ой, Владлен Азаэрович, вам плохо? — встревожилась я, обходя недочерта и в его глазищи испуганно вглядываясь.

— Так, Григорьева, — продолжая тяжело дышать, да еще и нещадно хрипя при этом, выговорил декан чертового факультета, — это уже выше моих сил. Постой ровно и не подходи ко мне, сейчас вызову кого-нибудь из навов, отнесут тебя в лазарет. Потому что я точно не донесу… дотуда.

И мне так жалко его стало, а еще очень хотелось тепла. Того самого, которое рядом с ним появлялось, и потому, шагнув к недочерту, я обняла его крепко-крепко и выдохнула:

— Бедненький, плохо вам совсем. — Потом подумала и добавила: — А навы классные, они мне в университете больше всех нравятся.

Обнимаемый мной декан окаменел. Вот только что был мягкий и ошарашенный моими объятиями и вдруг раз — и стал каменный. Потом с шумом выдохнул и прошипел — Так, понял, никаких навов. Григорьева, идти сможешь?

Какое идти? Тут тепло приятственное, от которого сердце замирает, в голове мутнеет и ноги подкашиваются.

— Не могу, — подтягиваясь и обнимая недочерта за могучую шею, прошептала я.

Тут же наглость ведьминская проснулась, и я застенчиво попросила:

— А понесите меня на ручках, вы же вон какой сильный… — потом понесло, — красииивый, — поглаживая мускулы, продолжила я, — благородный такой, мужественный, — и вдруг понесло совсем не в ту сторону, — и с хвостом.

Владлен Азаэрович окаменел повторно. А я совсем кошкой себя ощутила, едва не замурлыкала да щекой о грудь его потерлась. Мр-р-р, приятно-то как, тепленько и даже жарко уже, но все равно приятственно.

— Г-г-григорьева, — прорычал декан чертового факультета, — какого черта?

Кстати, о чертях!

Моя правая ладонь соскользнула по груди Владлена Азаэровича, вдоль талии прокралась на поясницу, оттуда вниз в поисках неведомого.

— Стася? — потрясенно выдохнул декан.

А я все равно хвост найду. Кто ищет, тот вообще всегда все найдет. С этими мыслями мои пальчики осторожненько скользнули под ремень декановских брюк.

— Григорьева! — мою руку перехватили самым коварным образом, не дав ощупать тыл декана. — Да черт с тобой!

С этими словами Владлен Азаэрович подхватил меня на руки и стремительно понес к выходу из сада. Глядя, как между ветвей деревьев мелькают звезды, задумчиво сообщила:

— А я девственница.

Декан ускорился.

— Везде, — доверительно продолжила, притискиваясь поближе к некоторым, которые чуть ли не на вытянутых руках нести пытались.

Остановившись, Владлен Азаэрович переспросил:

— Это как?

— Хороший вопрос, — похвалила я, елозя на его руках, чтобы еще ближе к мускулистой груди подобраться.

— А ответ будет? — наблюдая за моими перемещениями, хмуро спросил недочерт.

— Еще не придумала, — я сегодня вообще сама честность. — А вы такой теплый.

И на этом цель была достигнута, щека прижата к напряженной груди Владлена Азаэровича, одна рука обвила его шею, вторая — торс. Ну, попыталась обнять торс, он просто одной рукой необхватный был. Правда, при всем этом некоторый дискомфорт доставлял неприязненный буравящий меня и опять темный взгляд декана чертового факультета, а потому решила пояснить:

— От вас тепло такое приятное, и вот тут, — прервав на мгновение попытку объять необъятное, в смысле торс декана, указала на свою левую грудь, потом опять обняла недочерта, — и мне без этого тепла сейчас совсем плохо. Совсем-совсем…

Раздался хриплый взбешенный рык. А затем и злющее:

— Золотой корень. Черт, Григорьева, тебе лекарь не поможет!

— Я не черт, я ведьма, — промурлыкала, потершись носом о мускулы некоторых.

Приятственно.

Резко сменив направление, Владлен Азаэрович зашагал вглубь сада, зло проговаривая:

— Эта дрянь к утру выветрится сама, но сейчас ее ни магией, ни лекарскими отварами не снять. Тьма! Спать будешь у меня. И да — придется связать. Уж извини.

— Мур-р, — раздалось из меня, потому что мне было тепло, хорошо и становилось все приятнее.

— И ни есть, ни пить тебе сейчас нельзя, — продолжил декан. — Любая пища продлит действие корня. Преисподняя, за что мне это?! Черт! Все проклятые черти ада! Жаль, не добил мразь, но утром найду и урою!

Такой суровый зломордушечка, я просто таю. Тая окончательно, подняла руку, ту самую, которой за шею обнимала, и нежно по щеке погладила.

— Стаська, хватит! — рыкнул недочерт.

А губы у него такие мужественные, четко очерченные, кра-си-выя…