И главное, морда-то была сто процентов мужская.

— Вот тебе и полюбовница, — выдохнула потрясенная я.

— Стася! — простонал Владлен Азаэрович.

Я же, осторожно взяв вторую бутылку, повернулась к дивану.

— Так, гражданка студентка, давайте без членовредительства, — донесся оттуда хриплый мужской бас.

— Нет уж, я только во вкус вошла, — ответила неведомому собеседнику. — А ты, стало быть, тоже мужиг?!

— Типа того, — весело отозвались из пустого пространства. — И, как понимаете, полюбовниц тут нет, зря бушевали, гражданочка.

Облитый вином мужик хмыкнул, присоединяясь к явному издевательству надо мной. Я глянула на Владлена Азаэровича, тот стоял хоть и злой, но тоже с трудом сдерживал победную улыбку, мол: «Обломалась ты, Стаська».

А я ведьма, со мной так, между прочим, нельзя!

Горестно вздохнув, я засунула скалку за пояс, пояс потуже затянула и, шоркая тапками по полу, подошла к декану чертового факультета, взяла его за руку обеими своими ладонями, успокаивающе погладила, в глазки, сейчас ярко-зеленые, заглянула и молвила ласково:

— Ты прости меня, свет Владленушка, за характер грозный, за ревность беспричинную. Чай, не поняла я сразу, не додумалась, уж не серчай. Я ж молодая, глупая, все о себе да о себе думала, а про беду твою и не в голову.

Владлен Азаэрович, с недоумением слушавший речь мою прочувствованную, потрясенно выдохнул:

— Что?

— Ты не печалься, миленький, — затараторила я, — не кручинься. Оно ж не удивительно, что тебя на мужиков-то потянуло, после всех баб-то твоих!

Вот последнюю фразу я рявкнула громко и отчетливо!

Декан чертового факультета застыл, я руки на груди сложила и гневно продолжила:

— А я-то думаю, что ж он меня-то неказистую в жены взял, когда за ним сама Мара Ядовитовна бегает! А оно вона как!

Лицо боевого черта исказилось яростью, и я как-то сразу поняла — пора тикать. Но это было не последнее мое слово, последней была патетичная речь:

— И, между прочим, дорогой, пока ты тут с полюбовниками связью противоестественной развлекаешься, твою законную жену чуть чести девичьей не лишили! А тебе вообще все равно! Подлец, хам и сволочь, в будущем рогатая!

И на этом мое выступление было завершено, кое-кто воспитан, справедливость восстановлена, и вообще — я классная ведьма, вот!

А еще у меня есть одно несомненное достоинство — бегаю быстро! Очень.

Я даже метлу и домового обогнала!

А потом метла меня!

А потом домовой нас!

И так мы славно бежали, что тапки мои комнатные где-то там, далеко остались отдыхать и скалка потерялась, а потом мы вбежали в лесок, остановились все. Домовой сразу ничком в траву повалился, метла рухнула рядом с ним, я обхватила дерево в качестве подпорки и, дыша с хрипом и свистом, выдохнула — Ну все, порядок навели, теперь можно и спать идти.

И вот именно тогда, в этот самый момент, когда я уже уверилась в торжестве справедливости, на плечо мне легла властная мужская рука…

Ведьма затаила дыхание, метла угрожающе приподнялась, скалки в данный конкретный момент очень не хватало.

— А теперь четко, внятно и без недомолвок рассказывай, кто, где и каким образом пытался наставить мне рога, — прорычал, стискивая меня, боевой черт.

И так сразу обидно стало. И вот что значит «кто, где и каким образом пытался наставить мне рога» в условиях, когда на самом деле кое-кто, кое-где и самым подлым образом меня чести девичьей лишить вознамерился. Ко всему прочему я еще не забыла про «студентка Григорьева, не могу сказать, что не рад видеть вас в столь… фривольном наряде».

И потому, несмотря на тяжелое дыхание и дрожащие после беготни ноги, я отлепилась от дерева, развернулась, прилепилась к дереву спиной, запрокинула голову и выдохнула:

— А вы вообще кто мне такой, Владлен Азаэрович?!

И я бы еще с удовольствием поучаствовала в разъяснении семейного статуса, но, к моему искреннему сожалению, боевой черт шутить был не намерен вовсе. Движение — я притиснута к дереву, еще одно — мне запрокинули голову, а после Владлен Азаэрович хрипло прошептал:

— Я? А возмездие я, Григорьева!

На это мне оставалось лишь соответственно отреагировать:

— Владлен Азаэрович, ну слюбились с полюбовниками, ну с кем не бывает, а средним родом о себе зачем теперь сказывать, а? Что ж вы себя не цените-то?

Боевой черт застыл.

Как есть застыл и даже дышать перестал.

После нехорошо переспросил:

— Что?!

Пришлось вежливо пояснить:

— Вы вроде как «он», Владлен Азаэрович, а назвали себя «возмездие», то есть «оно» фактически. А оно, Владлен Азаэрович, сие есть существо бесполое, а вот вы как раз таки с полом, мужским причем. И скажу я вам, один раз с мужиками — это еще вовсе ничего не…

Мою шею внезапно сдавили так, что говорить я оказалась не в состоянии. Сдавили, после еще и потрясли, и только затем на весь сад раздался грозный рык:

— Григорьева!!!

— Хх-х-харк, — сипло возразила я.

— Ну, Григорьева! — рычал между тем боевой черт. — Ну ты. ты. ты.

— Харк, — вновь вставила полузадушенная ведьма.

Меня мгновенно отпустили, уперевшись руками в могучий ствол по обе стороны от моей головы. И кора, вспарываемая рвущимися когтями разъяренного не пойми кого, но точно не черта, начала скрежетать и трещать.

— Владлен Азаэрович, а зачем вы меня пугаете? — глядя декану чертового факультета прямо в зеленые глаза, спросила внезапно испугавшаяся честная, совершившая все вышесказанное исключительно порядку ради, справедливая и хорошая ведьмочка.

Но мой посыл был проигнорирован, и зеленоглазый взбешенный «он» прорычал:

— Я, Григорьева, в данный момент прилагаю титанические усилия, чтобы тебя не убить!

Проявив живейший интерес к высказыванию, я проникновенно поинтересовалась:

— И как успехи?

Но тут из-за деревьев, саженей в двадцати от нас, раздался сиплый приглушенный голос домового:

— Хреново у него получается, Стаська, чай, не удержится, убьет тя, головой болезную.

И кто-то, издали подозрительно метлу напоминающий, согласно ветками закивал, быстро-быстро так.

— Э! — возмутилась я. — Между прочим, сковорода и скалка — это была твоя идея, а погибать во цвете лет мне одной?

Метла скрылась за стволом, наглядно подтверждая, что таки да — мне одной!

Решила гибнуть, как и полагается — гордо, держа голову прямо, не показывая страх ворогу бессердечному, в общем, так, чтобы потомки мной гордились, вот. И, приняв столь непростое решение, вскинула подбородок, гневно в очи зеленые взглянула да и молвила:

— А прости ты меня неразумную, свет Владлен Азаэрович, не своим умом на прегрешения супротив тебя отправилася, это все домовой да метла науськали! — И уже нормально: — Чистую правду говорю! Так что иди их убивай, а? А то у меня уже ножки замерзли, ручки дрожат, в кустики пора, ибо с перепугу до комнаты не добегу. Ой, не добегу я, запугал же до смерти, вот.

Оторопевший декан чертового факультета потрясенно на меня уставился.

— Правда в кустики надо, — жалобно взмолилась я, не испытывая вообще никакой потребности общаться с природой, мы же, ведьмочки, умные, всегда по надобности перед дорогой бегаем, так что… — С-с-слушай, ну совесть есть? Мне очень-очень надо, правда-правда! — внаглую соврала я.

Пусть только попробует теперь не отпустить.

И тут из-за дерева донеслось:

— Не хочет она! Метла сказала, в нужной комнатке перед разборками была!

Ну ничего себе! Это… это вообще что такое?!

Владлен Азаэрович оглянулся на дерево, из-за которого вредительствовали метла и домовой, тяжело вздохнул, пошевелил пальцами, и внезапно появившимся ветром принесло два моих тапка обратно. Причем прямо к ногам принесло, я и обулась быстренько. А декан чертового факультета, хмуро глядя на меня, устало спросил:

— К чему все это представление было, Григорьева?

И стыдно так стало.

На мгновение.

А потом мне резко перестало быть стыдно, и я прямо спросила: