Или, возможно, решал еще какие-то задачи.

Интересно, что грамматика языка демонстрирует элементы арабского, персидского и турецкого, то есть является апостериорной. А лексика, то есть слова, – большей частью априорная, создана с нуля, хотя есть исключения, и мы до них еще доберемся.

Но человеку, знающему арабский, турецкий или персидский, белейбелен не будет понятен.

Вот с чего начинается введение (для записи используется турецкий алфавит):

Ba-šān-a y-An-a y-afnāna-a y-habān. Y-asnam ra y-An čunā wazanas ra-giwzāw-a i naša fājā, a-fajaš fa-m_m-a i-mafnā ra-’ālā-b_, a-i-rfam a-i-mafam ja makn-ad Sanaš zāt jām-a i-nanšana a-y-axšanā, a-ja maqr_ a-lamnā-bi čunāyā ra-i-karfana rā-yā y-a šana…

Если перевести, то в первом предложении глазам предстанет традиционная исламская формула «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного». Во втором же нечто менее ортодоксальное: «Славен будь Господь, сотворивший все вещи, будучи в форме Света, и Который поднимается изо рта того, кто превозносит Его чудеса, когда они проявляют себя…»[12]

В распоряжении ученых на данный момент имеются две рукописи с описанием белейбелена: одна находится в Национальной библиотеке Франции, вторая – в библиотеке манускриптов Принстонского университета (США). Они отличаются оформлением, степенью сохранности, временем написания, но практически идентичны по содержанию.

И по ним можно сделать следующие выводы.

В белейбелене есть буквы для шести гласных звуков, из них три длинных (или напряженных) и три коротких (расслабленных). Как они произносились, не совсем ясно, но наличие дифтонгов (ew в слове gewzā – «источники», «причины») намекает, что произношение было турецким или персидским, поскольку в арабском дифтонгов нет. Согласных зато различается 33, на один больше, чем в персо-арабском алфавите, но многие должны звучать одинаково, если брать за образец турецкое или персидское произношение.

Каково оно было в белейбелене – мы не имеем представления.

Если по образцу арабского языка, то каждая буква соответствует отдельной фонеме. Если по образцу другого языка-источника, то либо такое количество букв для гласных может быть рудиментом заимствования из языка Корана, либо оно обусловлено суфийскими эзотерическими соображениями.

Для мистланга – обычное дело.

Насколько позволяют судить примеры из «учебника» белейбелена, существуют ограничения на сочетания звуков – например, слово не может начинаться со скопления согласных.

Морфологически язык напоминает «корнево-шаблонные» языки вроде арабского или еврейского (и описанного выше ангельского). Имеются корни, состоящие из набора согласных, расположенных в строгой последовательности, и они определяют общее значение слова. Часть речи и ее вид, конкретное значение зависит от шаблона гласных, который прикрепляется к корню, обычно разбивая его на части.

Например, taf – «плачь!», а tāf – «плачущий», babam – «смотреть», а bubam – «смотреть внимательно».

Используется популярная в турецком агглютинация – добавление к корню многочисленных неизменяемых аффиксов, которые модифицируют значение слова. Роль аффиксов выполняют суффиксы и префиксы, и вообще все, что можно, выражается синтетически, внутри слова: объединением слов, добавлением многочисленных морфем. Так что, хотя базовые корни не бывают длиннее двух слогов, большие слова встречаются.

Например, прямой объект при переходном глаголе (глагол, при котором обязателен объект действия) обозначается препозицией r-, что напоминает персидский, где в схожем значении используется препозиция ra-. Препозиция f- означает «из, от», препозиция m- – «подобно». Когда существительные вступают в контакт атрибутивным или родительным образом, в ход идет суффикс -v(a), который ставится после первого существительного: šān-a yān – «имя Господа», а gewzā-va ynašā – «истоки вещей»; с помощью этого суффикса можно строить длинные цепочки.

Белейбелен, как и турецкий с персидским (но не арабский), обходится без грамматического рода. Число существительных отражается добавлением простого окончания, всегда одинакового, как в английском: far – «голова», farā – «головы». Местоимения притяжательные и косвенного падежа образуются тоже с помощью суффиксов, то есть по той же синтетической схеме.

Глагольная парадигма достаточно обычная: три времени (прошедшее, простое настоящее-будущее и длительное настоящее), два залога – активный и пассивный, императив, инфинитив, причастие действительного залога и причастие страдательного залога – как в арабском. Все формы глагола образуются от корня (который играет роль императива, ну а тот может стоять в единственном или множественном числе с помощью того же окончания, что и для существительных) с помощью уже описанных префиксов и суффиксов.

Например, есть у нас корень bar – «знать».

Bar! – это будет «Знай!», а barā – «знайте», инфинитив «знать» мы получим, добавив суффикс -m: baram, и это же слово исполняет роль отглагольного существительного «знание». Прилагательное можно изготовить, используя суффикс -ān, то есть «знающий» у нас будет barān.

По-русски звучит забавно.

Прошедшее время образуется, если прибавить к корню суффикс -as, то есть «он/она знали» будет baras. Дополним это уже известным нам показателем множественности, получим «они знали» – barasā. Простое настоящее и будущее время требуют суффикса -ar, «он/она знают» или «он/она будут знать» – barar, а длительное настоящее образуется префиксом ma-, то есть mabar – «он/она знают прямо сейчас».

К любой личной форме глагола можно прибавить отрицательный префикс la-. Например lamabar – «он/она не знают прямо сейчас».

Никаких отдельных частиц, все синтетически, внутри одного слова.

Есть способ превращать непереходные (глагол, при котором не обязателен объект действия) глаголы в переходные и обратно… опять же с помощью аффиксов.

К примеру, vazam («начинать») элегантным движением с помощью инфикса -n- становится глаголом vaznam («представлять кого-то кому-то). Если мы применяем инфикс для уже переходного глагола, то интенсифицируем его значение: sanam – sannam («восхвалять» – «горячо восхвалять»). Обратный процесс требует инфикса -z-: глагол balam («обновлять», «оживлять») становится непереходным глаголом balzam («жить»).

Синтаксис белейбелена во многом напоминает арабский и, соответственно, отличается от персидского или турецкого: обязательно маркируется число и определенность-неопределенность существительного; подлежащее строго располагается перед сказуемым. Общей чертой для всех четырех языков является то, что в них можно пропускать местоимения, поскольку субъект действия прекрасно определяется по форме глагола, и обильное, не раз уже упомянутое использование аффиксов.

Вернемся к лексикону.

На первый взгляд словарь белейбелена выглядит так, словно его сконструировали на пустом месте. Но если приглядеться, то можно обнаружить следы языков-источников: например, префикс b- (переводится как «в») близок к арабскому bi-, слово dāt («источник», «исток») – прямая калька с арабского dāt («сущность»), как и jam («все»). Если же приглядеться еще внимательнее и покопаться в ассоциациях, то можно найти, что многие слова имеют параллели в суфийской мистической поэзии, в ее метафорах, иносказаниях и синонимах. Вот арабская буква mim, которую в стихах часто сравнивают с маленьким, исполненным милости ртом… и как же будет «рот» на белейбелене?

Правильно – mim.

Слово pir («зеркало») не отличить от персидского pir, хотя тут оно означает в первую очередь «суфийский мастер, шейх» и только во вторую, метафорически – «зеркало ученика». Наверняка создатель конланга спрятал в своем языке десятки таких параллелей, доступных мистику с Ближнего Востока, но способных ускользнуть от внимания даже опытного востоковеда, если он не посвящен в суфийскую традицию; заложил основу для игры словами, значениями, для выражения тонких оттенков смысла.