Этот приговор был встречен молчанием. Кир бы и не ответил сейчас никому – осознав в полной мере свое положение, он упал в пропасть и теперь смотрел на мир с какого-то глубокого дна, не различая деталей, оставив на поверхности эмоции, мысли, охотников Шайкаци и саму станцию. Потом до него донесся странный звук, словно что-то съезжало по стенкам колодца, в который он упал. Кир вспомнил о существовании мира, моргнул несколько раз и вновь обнаружил себя среди своих новых знакомых.

Те уже вовсю занимались своими делами. Если пророчества пришельца и впечатлили их, то трудности быта быстро вернули их переживания в русло рутины. Стучали ножи, отсекавшие шматы мяса, на толсто наваленных шкурах велась какая-то беседа, одна из женщин шила одежду. Кит снова уткнулся в книгу. Рейко точил копье, и звук металла о металл напоминал тот, который пробудил Кира, но лишь напоминал. Шуршание, хотя теперь оно не было столь громким, исходило из-под рук Ивко, тершего тряпицей рукоятку длинного ножа. Отняв ткань, он придирчиво и, как будто не веря, что ему удалось так отполировать поверхность, осмотрел результаты своей работы.

– Кит, как думаешь, у нашего друга есть десятки лет? – спросил он между делом.

Тот, не отрываясь от книги, ответил:

– Скажу тебе так, Ивко: если не принимать внимание всю творящуюся чертовщину, то станция способна существовать автономно не десятки, а тысячи лет. И, если все-таки говорить о десятках, то только в таких масштабах.

Эта оценка была произнесена оптимистично, однако Кир все-таки собирался принимать во внимание творящуюся чертовщину. Сперва он решил, что это вынуждает во много раз сократить сроки их существования. Однако затем вновь оглядел всех этих людей в шкурах, разделывающих мясо чудовищ, вооруженных самодельными копьями, и понял, что, опять же, принимая во внимание творящуюся чертовщину, жить здесь можно сколь угодно долго.

Кир встретился взглядом с Ивко. Никогда у того не сходило его изумленное выражение, то восторженное, то любопытствующее, и теперь, когда глаза его были серьезными, а улыбка погасла, его облик можно было бы принять за испуганный, если бы во взоре его не плясали, как у одержимого, безумные огоньки. С поднятым высоко вверх тесаком он казался готовым к последней охоте вождем.

– Как тебя зовут, друг?

– Кир.

– Я знал это. Ты понимаешь, что все это значит, Кир?

– Что вы принесете меня в жертву каким-то местным богам?

– Это значит, что ты тоже застрял, Кир.

Он бросил Киру клинок, напугав его, но тот плашмя упал на живот. Если это оружие и было переделано из кухонного ножа, то, видимо, на филинов тут охотились и прежде – таким внушительным было лезвие. Рукоятка была сделана из неопределимого материала, напоминающего гранит. На ней был вырезан какой-то рисунок, который, сколько Кир не всматривался, никак не получалось разобрать. Потом он с удивлением осознал, что на шершавой поверхности никакого рисунка нет.

Когда Кир оторвался от рукоятки, оказалось, что рядом стоит Ивко. Он смотрел на своего гостя с подозрительной преданностью и протягивал ему руку.

– Не унывай! Быть может, для тебя это начало большого пути? А пока позволь приветствовать тебя на борту канувшей в Лету станции «Шайкаци», Кир.

С неохотой тот ответил на рукопожатие.

Караван отходит утром

Дела на стоянке шли своим чередом. У женщины на руках вопил ребенок, пока она болтала с подругой. На плите скворчало мясо. Ройко вел разговор с товарищами о копьях. Ивко появлялся то тут, то там, неслышными шутками вызывая грохот смеха в разных компаниях и успевая время от времени возглавлять готовку мяса, к чему он подходил с большой сосредоточенностью и даже суровостью.

Кир следил за этим как будто через стекло, точно на экспериментальный фильм, и пытался вспомнить, не заглянул ли он все-таки в один из кинотеатров. Четвертую стену разрушил Кит, подойдя, чтобы спросить о гуманитарном грузе. Перечень его не воодушевил: похоже, почти весь спасительный подвоз они могли собрать, побродив по окрестностям.

Следующим его посетил Рейко, который, перепугав Кира, попытался отнять мачете. Вцепившись в клинок и порезавшись, подарок удалось отстоять. Издав рычащий звук, похожий на ругательство, Рейко махнул рукой и вернулся к своим, которые бросили недружелюбно-недоуменные взгляды на пришельца.

Вскоре после этого на кровать подсел Ивко.

– Не беспокойся из-за этого, – широко улыбнулся он. Понизив голос, он заговорщицки пояснил: – Твое появление прервало большую охоту Рейко, успех в которой мог помочь ему завоевать красавицу Мили.

Ивко кивнул на девушку, латавшую шкуру на другом конце помещения. Рейко был рядом с ней и что-то ей жарко доказывал, а та лишь скромно улыбалась в ответ. Кир не стал бы решительно называть ее красавицей.

– Так, – поддержал он беседу.

– Храбрый Рейко несколько расстроен из-за этого, – вслед за ним расстроился и Ивко. – Он уже выследил Шрама, и продумывал, как взять его в Пещере бабочек, но в этот момент его позвали обратно на стоянку. Шрам, возможно, затаится надолго, а Рейко обещал Мили его шкуру до исхода недели.

– Так-так.

– Ситуация неприятная, но вообще-то он хороший парень, щедрый, самоотверженный и храбрый воин, понимаешь? – Ивко искоса посмотрел на Кира. – Если ты снова сейчас используешь слово меньше, чем из четырех букв, то наживешь себе и второго врага.

Кир полагал, что это угроза шутливая, хотя по ошалелому лицу Ивко выяснить это было невозможно.

– Надеюсь, на пару мы насчитаем четыре буквы в ответе «да».

Ивко рассмеялся и ушел шуметь на поваров, намеревавшихся, по его мнению, испортить мясо. Ему удалось выправить ситуацию, и вскоре он поднес гостю тарелку жаркого, своим запахом растворявшего безумную атмосферу Шайкци, а сам вновь сел рядом.

– Есть еще выжившие? – спросил Кир, настроенный пищей на оптимистичный лад.

– Конечно! – изумился вопросу Ивко. – Было бы странно, если бы от такой огромной станции осталась бы такая горстка людей!

– В топ-пять здешних странностей я бы это не поставил.

– Ближайшее к нам крупное поселение – Оранжерея, – продолжил Ивко. – Видишь все эти шкуры? – указал он на груду у дальней стены, с которой, не пробившись к Мили, злобно смотрел на Кира Рейко. – Мы обмениваем их, а также мясо и безделушки из костей на необходимые нам вещи. Не то чтобы эти товары очень нужны Оранжерее, но вносят в их быт приятное разнообразие, и нам удается выручить за них кое-какие лекарства и инструменты.

– Они живут не так как вы? То есть – без обид – это что-то вроде цивилизации?

– Но это обидно, – заметил Ивко, задумчиво пережевывая жаркое.

Кир подождал, пока все-таки ответит, но отстраненное выражение охотника не менялось.

– Ладно, я спрошу главное: они что-то предпринимают? В смысле, пытаются разобраться со всем этим? А то вы, я так понял, в эту сторону не особо двигаетесь…

– Позволь спросить тебя, что ты делаешь, чтобы не умереть?

Казалось, что, вперившись в Кира, он все-таки смотрит куда-то мимо. От этого было неуютно; будто Ивко внезапно ослеп или проваливается взглядом внутрь себя.

– Не знаю… – подозрительно косясь на него, начал Кир. – Полагаю, просто живу дальше. Иногда ем овощи.

– Ты готов разобраться в мистике нашей смерти?

– Ну… – замялся Кир, даже не пытаясь вникать в сказанное. – Я, пожалуй, больше верю в сердечный приступ и пули, чем в мистику.

– На эту станцию пришла смерть, Кир, и обняла наши жизни, – взор Ивко пронзил его. – И она проявила себя не болезнями и полями, а таинственными силами, которые лежат за пределами того, что мы смели познать. Каждый поступок, совершенный тут, может оказаться отголоском уже случавшегося, а мы – мертвецами, бесконечно познающими жизнь. И в этом нам не за что уцепиться, потому что мы уже не пересекаемся с ней. Вокруг длится вечное сегодня, не знающее движения вперед, в завтра. Мы не способны разобраться в мистике нашей смерти, потому что в бесконечности времени уже не можем схватиться за отдельное мгновение. Мы прикованы к миру, каков он есть, и не сможем познать большего. Но, быть может, тебе, пришелец Кир, это удастся? – Ивко таращился на него дрожащим от напряжения взглядом. Киру начало казаться, что сознание его покидает голову. Он почти запаниковал, когда наваждение спало: в тело вернулся прежний покой, а Ивко сидел, как ни в чем ни бывало уплетая жаркое. – Большинство здесь вроде тебя, верят в копья и когти, – произнес охотник. – И просто продолжают жить.