Но Кир с таким завершением был не согласен. Он отхлебнул доселе нетронутого сока и попробовал подобрать корректные слова.

– Я, конечно, всего лишь пилот и физику мне преподавали в той мере, чтобы я понимал, почему корабль не машет крыльями, но летает. Однако все равно склонен сделать вывод о том, что услышал нечто неубедительное. Какую-то хрень, если честно. Ты ничего не напутал? Секундами время меряет человек, а не природа.

– Понимаю, о чем ты, – любезно отозвался Владлен. – Но не важно, как называет человек циклы природы. У вселенной свой ток, и Зейко его нарушает. Представь время в виде холмистой поверхности: оно течет медленнее, быстрее, создавая удивительный рельеф. Но как бы он ни был запутан – это результат законов, которые нам хорошо известны. Зейко – щербинка на этой поверхности. Нечто принципиально иное, не укладывающееся в наши невероятно сложные, но привычные представления о пространстве-времени.

– Надеюсь, в рамках проекта «Имир» существовало объяснение более развернутое, чем щербинка?

– Думаю, да. Но, боюсь, выражается оно не словами, а уравнениями, которые поймет с десяток человек во всем мире.

Если Владлен действительно ничего не напутал, то последняя фраза была, пожалуй, не была преувеличением и они оба в этот десяток едва ли входили. Тем не менее, Кир спросил:

– Где сейчас ученые, задействованные в проекте «Имир»? Остались на Зейко?

– Последнее, что о них известно – они были на Зейко, – ответил с горечью Владлен. – Никто не знает, что с ними случилось.

– То есть? Ни тел, ничего? Что с их лабораториями?

– Об этом тебе могли бы рассказать только те, кто в них работал. Добраться до исследовательского комплекса теперь невозможно.

– Разве этот лифт не идет на Зейко? – не понял Кир.

– Ведет – в давно изученные коридоры, открытые для туристов. Для ученых был построен свой лифт. Они были соединены на отдельной причальной палубе, куда доставляли грузы для комплекса, но, к сожалению, один из ударов, сотрясших Шайкаци, разрушил ее.

– Почему нельзя дойти до комплекса через Зейко?

– Никто не знает пути туда.

– Как это вообще возможно? – изумился Кир.

– Проект «Имир» был частично засекреченным. Его руководству и спонсорам едва ли хотелось, чтобы праздно шатающаяся публика имела шанс случайно набрести на его территорию. Вполне возможно, что лаборатории в процессе строительства полностью изолировали от остальной станции. По крайней мере, для прохода извне.

– А этот новый коридор не может вести туда? – вспомнил про последнее открытие Кир.

– С тем же успехом, что и множество обнаруженных до него, – улыбнулся было Владлен, но следующая мысль заставила его помрачнеть. – Ученые «Имира» имели на руках самые подробные карты Зейко из существующих. И если уж они сами не выбрались к нам, то либо это невозможно, либо выбираться уже некому.

– И никого из них не было в тот день на Шайкаци?

– Несомненно, были. Но тот день мало кто пережил. Я спрашивал об ученых с Зейко, но ни в Порту, ни в Оранжерее, не встречали ни одного из них, – печально заключил Владлен.

– Что насчет тебя? Судя по твоим рассказам, ты сам как-то причастен к проекту «Имир».

– Так и есть! – с гордостью объявил Владлен. – Я заведовал столовой при исследовательском комплексе. Но волна нисходящих страстей смыла меня с Зейко, скомкала меня с трусостью, болью, жестокостью, жадностью. А потом кровь слилась, и глина рассыпалась, содержащая ничего, – невидящими, проколотыми зрачками он уставился на Кира.

– Так ты не был на Зейко во время Калама?

– Я предпочитаю самостоятельно выбирать продукты для тех, кто ищет отдых за моим столом, – благочестиво пояснил Владлен, – и в тот полдень был на рынке. Я немного задержался: искал старые запасы кофе взамен того ужасного, который завезли на станцию с последней поставкой.

– Так наша одержимость идеальным эспрессо мешает постичь божественное, – покачал Кир головой, печалясь о бренности. – А твоя осведомленность, я смотрю, куда шире недельного меню.

– Все любят того, кто дает им пищу, – скромно потупился Владлен. – И без опасений говорят при нем. Слушая их, я ощущал, что до меня доносится слух о чем-то чудесном, но тогда я, конечно, не представлял насколько. Нет ли и у тебя такого ощущения?

– В смысле?

– Мне показалось, рассказанное по-настоящему взволновало тебя, – отметил Владлен. – Что-то откликнулось в тебе на эту историю, разве нет?

Кир прислушался к себе и уловил лишь любопытство.

– Просто верчу в руках два обстоятельства: чертовщина на Зейко, чертовщина на Шайкаци. И вот думаю, нет ли тут связи?

Владален расплылся в улыбке, готовый объяснить, но Кир замахал руками:

– Я знаю-знаю, вам тут все очевидно. Потом, когда ваша мифология устоится, расскажешь в деталях. А вот в меня пару часов назад обезьяны на Долгой горе дерьмом кидались и я совсем не соображу, как это может быть связано с мистической секундой Зейко. И, судя по тому, что ты рассказал, истина от нас надежно скрыта вместе с лабораториями проекта «Имир». А те, кто могли бы перевести ее на человеческий язык, пропали без вести.

– Друг мой, Кир, – сердечно обратился к нему Владлен, – достижение истины – не то, о чем тебе стоит беспокоиться. Истина неизменной будет ждать тебя всегда, когда бы ты ни пришел. Главный вопрос не в том, как дойти до нее, а как ее распознать. Для этого тебе нужно уметь слушать, чувствовать, видеть скрытое от суеты разума. Способен ли ты? Иначе ты продолжишь задавать вопросы, которые бьют все ближе к сути, но каждый раз все-таки проходят мимо. Потому что как только ты облекаешь смысл вещей в слово, ты ограждаешь его от себя этой искусственной скорлупой. Ты ведь и сам уже понимаешь, сколь сложно бывает избавиться от самой тонкой оболочки? Лишь несколько метров металла отделяют тебя от ответов, спрятанных под бренным внешним слоем станции Зейко, но сегодня он непреодолим для тебя.

Что-то близкое его собственным ощущениям и сомнениям все-таки содержалось в словах Владлена, а последняя фраза и вовсе была констатацией его бессилия. Кир размышлял об остающихся у него опциях.

– И все же в одном месте его оболочка проколота, – указал он на лифт. – И по крайней мере два человека забрались под нее очень глубоко. Я собираюсь дождаться Адане.

Проповедник, радостно подаривший ему свет своей речи, дернулся и отвернул поблекший взор.

– Твое ожидание окончилось, – уныло кивнул он куда-то в сторону. – Я вижу несколько человек, которые уходили на его собрание. Надеюсь, его речи тебя слишком не задержат, – через силу улыбнулся он.

Кир не стал подкреплять его надежду, но был благодарен за сведения и два с половиной стакана сока, так что прощался, оставляя о Владлене теплые чувства.

Было опасение, что Адане уже покинул театр, но оттуда как раз выходили последние слушатели. Войдя внутрь, Кир обнаружил помещение, очертания которого терялись в тенях. В середине зала, окруженная рядами простых стульев, располагалась сцена, над которой горела лампа. Ее свет широким металлическим абажуром был обрезан по краям центрального возвышения, на которое вытащили стол и взятый из зрительских рядов стул. Адане еще не покинул место оратора, и стоял, ссутулившись над какой-то схемой. Он коротко глянул на вошедшего, но ничего не сказал, вероятно, в темноте предположив зрителя, забывшего что-то.

Адане, человек лет шестидесяти, выглядел утомленным завершившимся мероприятием. На лице его задержалось какое-то напряженное выражение, которому не соответствовали задумчивые глаза; как будто мышцы лица его сохраняли форму некоей затихшей сейчас внутренней борьбы. Он вообще выглядел измученным каким-то противостоянием и едва ли в этом стоило винить одно это собрание: он тяжело опирался на стол, кожа, несмотря на то, что ее темно-коричневый цвет скрывал детали, казалась вялой, непрочной и грубая черная щетина словно прорывала ее. Одежда была выцветшей, мятой и такой же взгляд, выцветший, с мятыми эмоциями, Адане раздраженно бросил на посетителя, приблизившегося к сцене.