Если мудрое слово услышит разумный,

то он похвалит его и приложит к себе.

Услышал его легкомысленный, и оно не понравилось ему,

и он бросил его за себя.

Сир.21,18

– Вот скажи – ты считаешь меня привлекательным? – собеседник картинно приосанился.

– Как я могу считать тебя привлекательным? – удивился я. – Ты мужик. Я тоже. Или ты на что-то намекаешь, м?

– Совсем ты непонятливый. Оставь свои грязные инсинуации. Представь лучше, что ты женщина. Фантазия-то у тебя есть? Вот и представь. Я бы тебе понравился, будь ты женщиной?

Я оглядел собеседника. Худой, но не щуплый – пожалуй, его с некоторой натяжкой можно было назвать жилистым. Высокий. Тонкое вытянутое лицо, обрамлённое аккуратной чёрной бородкой, скрывающей некоторую скошенность нижней челюсти. Нос чуть длинноват. Губы узкие, нездорово синеватые. Спокойные глаза цвета стали смотрят прямо и открыто. Пальцы длинные, нервные – про такие обычно говорят «пальцы душителя или пианиста». В целом, во внешности моего собеседника не было ничего особенно привлекательного, но… Чёрт, был бы я женщиной, я бы пригласил его на чашку кофе после первого же свидания! Это можно назвать как угодно – внутренний магнетизм, обаяние, харизма – но от собеседника исходило нечто настолько притягательное, что, пожалуй, лишь слепец не смог бы заметить этого.

– Вот видишь! – он улыбнулся. Зубы были белые, ровные. – У тебя даже лицо изменилось. Признаёшь, что я прав?

– Признаю, – кивнул я.

– Тогда наливай ещё по одной.

Я взял бутылку уже слегка непослушными руками и развёл янтарную ароматную жидкость по бокалам. Коньяк был отменным – в меру терпким, в меру мягким. Мы выпили. Собеседник точным движением наколол на вилку кусочек балыка, отправил в рот.

– Так что здесь, дорогой мой друг, совершенно не важны какие-то внешние данные или общепринятые стандарты, – продолжил он. – Внутренний стержень! Воля! Умение выходить за рамки! Вот что действительно важно для успеха. В любых областях.

– Хорошо, хорошо, – в глубине души понимая, что собеседник прав, по старой привычке заядлого спорщика я силился найти контраргументы, – а, скажем, м… Актёры? Звёзды голубого экрана? На них равняются, ими восхищаются, а ведь не все из них – сильные люди со стержнем.

Сказав это, я понял, что довод очень слабый. Никудышный довод, если уж честно. Собеседник тонко улыбнулся, изящным жестом поправил серебряные запонки и принялся громить меня в пух и прах:

– Думаешь, известные актёры – слащавые красавцы, занятые только подпиливанием ногтей и подравниванием растительности на лице? Отнюдь. Даже если не брать в расчёт то, что работать им приходится порой в гораздо более тяжёлых условиях, чем, например, тебе, каждый из них обладает внутренней притягательностью. Как думаешь, легко ли заставить поверить в то, чего нет? В несуществующих людей, в ненастоящие ситуации? Очень непросто. А ведь хорошим актёрам веришь. Так-то.

– Сдаюсь, сдаюсь, – я поднял руки, – ты победил. Доволен?

– Ещё бы, – осклабился собеседник. – Разливай, что сидишь?

– Вообще-то коньяк так не пьют, – попытался протестовать я, – его надо маленькими глоточками, смаковать…

– Ага, ещё и покатать по нёбу. Не будь снобом. Не то место, как видишь.

Мы, действительно, сидели не в ресторане и не в клубе истинных джентльменов, а на моей кухне. Столешница отливала металлом, в шкафах царил идеальный порядок – неброские, но дорогие вещи стояли точно на отведённых им местах. Я всегда был перфекционистом. Или занудой?

Я разлил коньяк, уже чувствуя шум в голове – бутылка была второй. Собеседник мой, казалось, ничуть не был подвержен воздействию алкоголя, сидел ровный, как палка, и такой же сухой. Лишь в стальных глазах появился едва заметный глянец.

Мы вновь выпили, закусили тёмным шоколадом. Время тянулось медленно, вязко, тягуче, секундная стрелка ползла еле-еле. В распахнутое окно залетела муха, и я видел, как трепещут её полупрозрачные крылышки.

– Это ты что-то сделал с часами? – спросил я чуть заплетающимся языком.

– Я? С часами? – собеседник улыбнулся. – Нет, с ними всё хорошо. Ты просто слишком много выпил.

– Ну да, ну да, – я скептически покачал головой, отчего она слегка закружилась.

– С твоего позволения, я продолжу. Ты завёл тему кинематографа, так? – жесты его были плавными и чёткими; красивыми. – Почему отрицательные персонажи порой более притягательны, чем положительные?

– Человеку свойственно стремиться ко злу, – философски заметил я.

– Отчасти ты прав. Но не только это служит причиной. Я говорил об умении выходить за рамки, помнишь? – собеседник двумя пальцами взял бутерброд с икрой, откусил. Одна икринка лопнула, брызнув солёным соком на бороду. – Включи же логику! Преступник всегда привлекателен тем, что обладает достаточной смелостью, чтобы нарушить закон. Смекаешь? Вот ты нарушал закон?

– Ну, бывало, скорость превышал, – задумался я, – в студенчестве «зайцем» ездил…

– Не смеши. Это всё чушь. По-настоящему ты закон никогда не нарушал. Я-то знаю. А тот, кто выходит за рамки – пусть даже за рамки закона – привлекателен своей смелостью.

– Как-то сомнительно, – задумчиво ответил я, наполняя бокалы остатками коньяка. – Разве маньяк привлекателен?

– Крайности мы не рассматриваем, – безапелляционно отрезал собеседник, уже примериваясь к бокалу. – Двигаемся дальше. Я слышал много нытья о том, что женщины любят богатых за их деньги. Мол, это продажность и порочность. Чушь!

– Почему? – поднял брови я. – Если откровенно, я тоже всегда так считал. Не огульно, конечно, но определённая тенденция есть.

– Вздор! – собеседник мой, казалось, даже чуть разозлился. – Опять же, если не рассматривать всяких папенькиных сынков – вроде тебя, кстати, не отрицай, папенька много тебе помогал в самом начале – то богатый человек стал богатым не просто так. Он заработал, ясно тебе? Наверняка сталкивался с трудностями, даже с угрозами, но не спасовал, а пошёл дальше, и в итоге добился своей цели, – он опрокинул бокал в глотку. Острый кадык сделал движение вверх-вниз. – Значит, у такого человека есть стержень. И его за это любят, уважают и ценят.

– Ладно, ладно, – я примирительно развёл руками. – Я согласен. Стержень, воля, характер. Я это понимаю.

– Кстати, ты тоже не трус, – мужчина вдруг стал абсолютно серьёзен, – ни разу не запаниковал. Не испугался меня.

– С чего бы? – удивился я. – Нет, я тебе, в принципе, сразу поверил. Это чувствуется. Но это было так буднично… Чёрт возьми, ты всегда вот так приходишь, с бутылкой коньяка и закуской? Серьёзно?

– А ты ожидал увидеть меня каноничной старушкой с косой и чёрным вороном на плече? – собеседник мягко улыбнулся.

– Я, честно, ни разу не думал об этом, – признался я. – Жил одним днём, а о таком далёком, как мне казалось, будущем не задумывался.

– Может, так оно и правильней, – Смерть покрутил в длинных пальцах опустевший бокал. – Жить полной жизнью здесь и сейчас… В этом что-то есть от той самой смелости, которую мы обсудили пару минут назад.

– Да. Может, и так, – согласился я. Воцарилось молчание. Каждый думал о своём – Смерть, наверное, о внутренней силе и связи её с житейским благополучием, я же о его предложении… Заманчивом, но страшном.

– Всё-таки я покажу тебе кое-что, – Смерть поставил бокал на стол, – дабы не осталось сомнений.

Он на секунду прикрыл глаза, сделал странное движение пальцами, и я ощутил невероятное. Что-то невидимое и неведомое, что было внутри меня и чем был я сам, отделялось. Вот я вижу себя со стороны и почему-то думаю о том, что зря я забросил спорт – брюшко ужу немного торчит из-под рубашки. Меня со мной же связывает радужная пуповина, которая истончается и истончается, и вот я растворяюсь в чём-то тёплом и ласковом, оставаясь при этом сидеть на своей кухне…

Всё закончилось внезапно. Я открыл глаза, закашлялся, меня чуть не вытошнило, трясущимися руками я налил себе стакан водопроводной воды. Смерть смотрел на меня с интересом и, казалось, с лёгкой иронией.