Помощница взглядом дала хозяину понять, что отвечать на этот вопрос не стоит, но Иннокент Маркович посчитал иначе и простодушно сказал:

– Я почитал твои рассказы в сети. Они мне понравились.

Гордость от признания столь влиятельной персоной медом растеклась по скованной страхом душе Лёшуа. С этими словами олигарх достал из тумбочки упаковку нерусских денег и бросил ее на стол натренированным движением, которое вербально можно было бы описать так: «На. Мне для тебя ничего не жалко, бери и цени мою дружбу, но при этом знай, кто твой хозяин.»

Иннокент приложил к жесту фразу:

– Здесь двадцать тысяч долларов за первый рассказ. За все остальные столько же.

Лёшуа не мог поверить своему счастью, но также понимал, что брать деньги нельзя ни в коем случае. Обе эти эмоции сразу проступили на его неподготовленном лице, причем первая явна доминировала. Однако, Лёшуа нашел в себе силы отказаться от денег.

– За литературу нельзя брать деньги, извините, я бесплатно напишу, – пролепетал начинающий новеллист.

Олигарх изменился в лице, причем в худшую сторону.

– Чё вы писатели §#@евы о себе возомнили? Вы чё, реально думаете, что вы какие-то особенные? Что писульки всякие калякать это круче, чем быть инженером, директором, производственником? Вы о@#§ли что ли? Вы пойдите вон в цех к рабочим, к труженикам, и скажите им это!

При приближении с словам «рабочие и труженики» гнев олигарха становился все более праведным. Он как бы искренне сочувствовал труженикам, чей труд так сильно недооценивается со стороны вонючих литераторов.

– Нельзя деньги брать! – продолжал олигарх уже голосом депутата из числа почвенников. – Писанина – такая же профессия, как все остальные. Понял? И за нее нужно платить. Я не знаю, что там про меня п@#§ят, но у меня никогда люди бесплатно не работали! Ясно, б@#§ь?

В последствие Лёшуа несколько раз проигрывал в голове эту судьбоносную встречу, и представлял, как он мог ответить олигарху – как красиво он мог бы это сделать. Но сейчас он единственное, что не обмочился, и не принять деньги уже просто физически не мог.

– Если будут какие-то вопросы – к Глафире, – снова сменив гнев на милость, указал на помощницу олигарх. Глафира презрительно кивнула.

– Б@#§ь! – вдруг заорал Иннокент Маркович, и нажал на одну из многочисленных кнопок настольной телефонной системы. Пока шло соединение, он жестом попросил Лёшуа идти. Лёшуа нерешительно взял пачку денег, закинул ее в свой рюкзак и двинулся к выходу из кабинета.

– Паша, что там у нас, б@#§ь, по факторингу? – орал олигарх в трубку.

До того, как переступить порог, Лёшуа успел услышать, как некий Паша отвечает великому и ужасному олигарху дословно следующее:

– Иннокент Маркович, я не могу сейчас говорить, у меня совещание. Я наберу, как освобожусь.

Лёшуа поразило то, что в системе олигарха существуют люди, которые могут отвечать Иннокенту подобным образом.

– Ну че? Думаешь, прокатит? – тоскливо спросил помощницу олигарх, когда Лёшуа вышел.

– Глядя на него, я ни в чем не уверена, – повинуясь стратегии автоматического принижения всех, имеющих доступ к хозяину, ответила Глафира.

– Он, конечно, придурок, но все писатели такие. Не от мира сего, – философски заметил Иннокент Маркович.

Глафира давно привыкла к тому, что молчание Иннокента Марковича – есть признак крайнего одобрения чего-либо. А если олигарх что-то скептически полу одобряет, то это означает, что он в полном восторге, поэтому фразу о понравившихся рассказах она сочла излишними похвалами, не способствовавшими успеху начинания, о чем и сообщила хозяину.

– Да ты не понимаешь, – ответил олигарх. – Эти творческие @#йлованы – они так устроены. Не так как мы все. Для них главное – это признание. Если их п@#§ить, то они просто ничего не высрут. Это бессмысленно. Их нужно хвалить. И я еще мало его похвалил. Надо было еще что-нибудь ввернуть. Еще как-то жопу ему лизнуть.

Далее олигарх признался Глафире, что очень устал за день и попросил ее немного расслабить его, что Глафира с радостью и сделала. Факт их рабочего соития говорил о том, что Иннокент Маркович не совсем уж конченный педераст, а хотя бы бисексуал. Если честно, то мальчиками он увлекся просто от пресыщения.

– Когда у тебя очень много денег, и ты не можешь их потратить, – признался он как-то Глафире, – то мир для тебя – это такая роскошная баба. Ты ее уже и так и эдак, и во все дырки ей засунул, и в разных позах ее и так и сяк, а тебе хочется её еще сильнее поиметь, а сильнее уже некуда, и ты начинаешь искать еще что-то новое…

Лёшуа ехал на дачу к Димону на заднем сиденье роскошного Мерседеса С-класса.

– Двадцать тысяч долларов! – думал он. – Да, у Исайи я за год столько получал! А тут за какой-то рассказ. А потом и за другие столько же! Вот мои красотки обрадуются. Квартиру в Москве снимем новую! Даже лучше, чем та была! Съездим куда-нибудь отдохнуть! Шоппинг устрою им, наконец-то. Не надо будет унижаться аниматором и всякую чушь креативить. Подумаешь, рассказ какой-то про Камазова. Зато я дальше смогу безбедно жить и писать шедевры!

# Второй день Андрея Денисовича

Тщеславие и труд всех порвут.

Исайя из Реутова

Первая половина дня Андрея была посвящена рутине. Заказчиком очередной концепции мероприятия выступила газосервисная компания, название которой было не на слуху и, как водится, представляло собой аббревиатуру из трех букв. Первая буква в подобных аббревиатурах обычно обозначала какую-то характеристику компании, вроде профиля деятельности, географии, формата отношения с государством или какой-либо другой исключительности, свойственной большинству сырьевых компаний России. И в данном случае буква Н обозначала независимость компании от государства. Вторая буква Г обозначала принадлежность компании к газовой сфере, и наконец, третья буква аббревиатуры Х констатировала, что организация является холдингом. Получался Независимый Газовый Холдинг. Сайт независимого газового холдинга был столь же типичным, как и его название, за исключением страницы с темпами роста. Судя по приведенному графику, газовый холдинг вот уже пять лет ежегодно удваивал свой оборот, что явно свидетельствовало о его полной независимости не только от государства, но и от реалий российской экономики, и даже не только российской. Двигаясь такими темпами, компания к концу десятилетия имела все шансы обогнать по капитализации Фейсбук, Амазон и Майкрософт.

Андрей придумал для газовиков концепцию летнего мероприятия, посвященного Дню работника нефтегазовой отрасли. Мероприятие должно было проводиться на площадке, приближенной к описаниям библейского рая настолько, насколько это позволяли реалии Подмосковья. Площадка на самом деле была самой дорогой в своем сегменте, и чтобы сэкономить, газовики решили провести мероприятие не в пятницу или субботу, а во вторник. Совокупность всех вводных привела Андрея к концепции «Грехопадение».

Картинки в интернете явно свидетельствовали о божественном статусе руководителя компании, причем в самом что ни на есть христианском понимании. Во-первых, его фотографии не оставляли ни малейшего сомнения в том, что руководитель был настоящим, крепким богом-отцом. Близость же к верховному правителю и его школьному другу, возглавлявшему в то время самую большую компанию страны, также придавали лидеру НГХ черты бога-сына. С богом-сыном его также роднило то, что будь Вы порядочным фарисеем, встретившим его на улице, Вы никогда не опознали бы в нем небесное существо. Во-первых, верховному правителю он приходился где-то по плечо, а надо заметить, что и сам верховный правитель был роста невеликого. Простые геометрические расчеты свидетельствовали о том, что директор компании приходился Андрею где-то по пояс. Во-вторых, глядя на лицо этого человека, никак невозможно было представить, что он имел хоть какую-то изначальную потенцию для управления большой корпорацией. В его глазах не было ни мысли, ни энергии, ни харизмы. Отсутствие какой-либо предрасположенности руководителя к управлению крупной компанией было также очевидно, как для иудеев невозможность Христа стать машиахом. Видеофайлы, найденные Андреем в сети, также свидетельствовали о том, что генеральный директор подобно Cыну плотника изъяснялся исключительно на простонародном наречии, а языка учености не знал вовсе.