Признаться, Андрея покоробило то, что по задумке персоны путь к Богу искали проститутки, бомжи, геи и успешные бизнесмены. «От этого веет смрадным воздухом Петербурга Достоевского», – не без гордости от собственной образованности зафиксировал ощущение у себя в мозгу креативный директор.
– Друзья, это будет просто ох@#$но! – неподдельно радовался Исайя. – Вы понимаете, что это? Мы, наконец-то, входим в искусство! В большое искусство! Мы ставим себя на один уровень с Бахом! Нас наконец-то признают, спустя сто лет после того, как мы начали заниматься этими сраными, какашечными… ну то есть я хотел сказать «великими»… мероприятиями! Спустя сто лет! Как самого Баха! Вы ведь знаете эту историю?
Андрей утвердительно покачал головой, так как слышал историю уже раза три. Персона повторила тот же жест, но вероятно потому, что не хотела показаться необразованной.
– Да #$й вы чё знаете! – закричал Исайя, не в силах побороть желание рассказать эту историю еще раз. – Бах он в свое время был вообще никто! Ну, нет, его, конечно, знали, как капельмейтера, педагога, органиста, но как композитор тогда рулил Гендель. Баха открыл Мендельсон Бартольди спустя сто лет! Когда он понял, что перед ним, он начал всем показывать, какое ох@#$ное музло! Все, конечно, тоже при@#$ли! И начали разбираться, как так, б@#$ь, никто не знал о таком гении. О композиторе номер один. И, б@#$ь, выяснилось, что это дети! Эти бездарные пи@#$ки… А они все тоже были композиторами… Они поняли, что папка их всех просто затмит, просто за@#§рит, уничтожит на @#й, и спрятали ноты… Но я думаю, что это даже хорошо. Если бы Баха признали в свое время так, как сейчас, то музыка пошла бы совсем в другом направлении!
Поведав гостям одну из любимых своих историй, Исайя успокоился и предоставил слово персоне.
У персоны был друг – поэт по фамилии Якобсон. Якобсон был знаменит прежде всего тем, что написал стихи для множества известных песен поп и рок групп, которые в то время уже не сильно различались между собой. Как-то на спор он за двадцать минут написал текст для песни о тогдашнем президенте страны, которая стала настолько мощным хитом, что ее пели в караоке все пьяные женщины государства. Мужчины бы тоже с радостью исполнили эту песню, но она, именно что, связана была исключительно с женскими сексуальными и бытовыми фантазиями относительно личных планов на главу страны. И хоть многие мужчины тогда тоже с удовольствием вступили бы в половую связь с президентом, петь об этом в караоке они как-то не решались.
Песня эта ставила президента в один ряд с тогдашним женским богом – певцом, который приятным и близким сердцу дам, не поставленным голосом соседа по лестничной клетке исполнял около двухсот песен, суть коих сводилась к универсальной формуле женского счастья «Люблю, куплю, увезу», которая в силу своей принципиальной недосягаемости переходила в разряд сущностей религиозных. Сам же певец убедительно доказывал свою божественную природу самим фактом своего успеха, которой иначе как чудом объяснить было невозможно.
И вправду, как объяснить тот факт, что простой мужик вроде тех, которые пьют водку, заедая разносолами и мясом по-французски в ресторанах с названием типа «Шанталь», живет богаче, чем Элвис Пресли, Фрэнк Синатра и группа Биттлз вместе взятые? Заметив огромный крест, уютно застрявший в волосах на груди певца и видимый благодаря трем расстегнутым на сорочке, отделанной золотом, пуговиц, можно было сделать вывод об одновременно христианском и вместе с тем хтоническом происхождении божественной сущности кумира. В этом он был полным олицетворением своей родины, в то время еще официально исповедовавшей христианство, но христианство с очень сильной концентрацией языческих культов и ценностей. Кумир был ориентирован по большей части на разведенных женщин. Он делал их счастливыми, но в подтверждение, описанных выше, теологических наблюдений, делал это исключительно благодаря шаманским концертам на стадионах и в ледовых дворцах, ведь обычные залы не могли вместить всех желающих услышать автора и исполнителя.
Но вернемся к Якобсону. Говорят, что Борис Пастернак написал «Рождественскую звезду» за сорок минут. Конечно, песня про президента не дотягивала до шедевра из цикла стихов Юрия Живаго, но и минут-то было потрачено всего двадцать, а не сорок. Следует с горечью признать, что и другие стихи поэта не дотягивали. Да и книги со стихами он ни одной так и не издал. Все его произведения публиковались в социальных сетях, и все они были посвящены исключительно актуальным событиям, а потому вызывали бурю комментариев и лайков под текстом. Разнообразные по размеру и пафосу стихотворения Якобсона обладали едва уловимым стилистическим единством. Идеальные рифмы и исключительно правильный ритм, легкий стиль в сочетании с фирменной мудрой иудейской иронией, а также всегда наличествующий зубодробительный финальный аккорд, который выходил за рамки темы стиха и обобщал его сюжет до мощного философского вывода. Именно этот контраст между телом и выводом был предметом особой гордости поэта и его собратьев по перу и распитию алкоголя, которые делали свои стихи примерно также.
Но особенно Якобсон гордился тремя вещами в своей поэтической технике. Первое – он никогда не рифмовал глаголы с глаголами, считая это неприличным, чем в некоторой степени обижал часть великих собратьев, включая Пушкина и Лермонтова. Второе – он каждый день писал по несколько четверостиший, иногда преодолевая собственную лень и нежелание творить в данный момент. Он считал свой подход залогом формального совершенства стихов и постоянного в этом деле прогресса. А третье – он любил упомянуть при случае, что и в свои шестьдесят он еще в состоянии «кинуть пару палок». Судя по частоте ненавязчивых напоминаний о своих сексуальных возможностях, он их все же несколько преувеличивал. Процентов на двадцать-тридцать. Все стихи его были исключительно нетерпимы к власти и ее политике, однако если представить, что Андрей стал на место этой самой обличаемой власти, ему пожалуй, было бы приятно читать творения Якобсона.
Столь долгое описание личности Якобсона, хоть дар его заслуживает и более объемного текста, связано с тем, что буквально через пару секунд персона предложит дать в проработку сценарий мессы именно Якобсону, сославшись на его славу, опыт и особенное поэтическое мастерство. Говоря это, персона хитро и по-свойски подмигнула Исайе, мол только мы с тобой понимаем, о чем я сейчас говорю. Такие приемы часто использовались людьми из шоу-бизнеса для того, чтобы показать свою значимость и особенный опыт. Дескать, смотрите какой я давний знаток шоу-бизнеса. Часто подобные персонажи любили еще назвать какого-нибудь знаменитого артиста по уменьшительной форме имени и сказать что-нибудь вроде: «Ну, это Йоскина привычка», имея в виду привычку заслуженного мастодонта и покойного ныне певца комсомола, а позже и православия, Иосифа Давыдовича Кобзона. При этом сам Иосиф Давыдович мог вообще ничего не знать о человеке, который так по-дружески называет его Йоськой. Также прием хитрого подмигивания в сочетании с непонятной порой даже самому подмигивающему фразой применялся, чтобы унизить какого-нибудь молодого и, не столь интегрированного в большой шоу-бизнес, человека. В данном случае таким человеком, очевидно, был Андрей.
Исайя будто принял правила игры и тоже деланно подмигнул персоне, мол отлично понимаю тебя. Но по деланности этого жеста, Андрей понял, что опасаться ему нечего. Так и вышло. Исайя уверил собеседника в том, что перед ними сидит писатель намного большего масштаба, чем Якобсон, сравнив Андрея с Чеховым, Львом Толстым и, почему-то, Эмилем Золя. Персона услужливо поклонилась Андрею, как бы показывая, что такие сильные литературные критики как Исайя ошибаться не могут, и ему остается лишь извиниться и признать величие сидящего перед ним мастера.
Последовавший после совещаний день нельзя было назвать тяжелым, однако к вечеру Андрей почувствовал такую усталость, будто прожил день того горячего предновогоднего периода, когда все, кто трудится в сфере организации мероприятий, работают на износ. Чтобы снять усталость, и наполнить день хоть каким-то смыслом, Андрей решил написать что-нибудь для души.
