И Миша услышал, как девочка из южной казачьей станицы, никогда раньше не бывавшая дальше Ростова-на-Дону, решила расписать угол в сарайке, воспользовавшись обилием предназначенной для ремонта масляной краски. И расписала. Что называется - от души. И открыла. И обомлела от свершившегося чуда. И на радостях, прямо как была тогда в школьной форме, так прямо и шагнула в распахнувшийся перед ней мир. Ведь это мир был её фантазией и мечтой, местом, где не было лицензий на творчество. Ну, а после, после она элементарно не смогла выбраться обратно. Не было ни умений, ни красок, а много ли нарисуешь пальцем по штукатурке, да ещё так, чтобы выходило? Так, чтобы оно ожило?

   Миша непроизвольно потрогал сумку с баллончиками. Да, если бы не прыжок в деревню, он вполне мог бы оказаться в схожей ситуации. Он вполне понимал девочку и охотно допускал, что после двух недель бродяжничества, она увидела в нём единственный шанс вернуться. Оттого и вытаскивала его, оттого и пыталась донести на Мойши нехитрый сценарий - отправить её домой, а потом... потом уже распоряжаться собой так, как вздуманье нападёт. И это значило, что ближайшей целью становилось возвращение. Не для себя - для неё. Как ни хотелось ещё чуток поразглядывать "иноземье", походить по нарисованному городу, а надо. Почему-то Миша внезапно осознал, что ответственен за эту маленькую девочку, которая уже неоднократно, словно между делом, раз за разом спасала его.

   - Нарисуем, - он ещё раз потрогал заветную сумку, - Только... нужно место.

   О том, что рисовать, долго размышлять не пришлось - конечно же, свою комнату. Ведь её он знал до мелочей, до потёртости на обоях Ведь это так легко - нарисовал и... дома. Труднее оказалось другое. В городе, где все стены были заняты картинами, трудно было найти пустую. Но и тут Михаилу подмогло эдакое шестое чувство - нюх графитчика. Где нет народа? Конечно же, на стройке. Когда нет народа? Когда он отдыхает. И вот уже они вместе с Настей проникают в комнаты того самого дома, возле которого вчера наблюдали работу мастаков.

   - Ты... ты посиди в сторонке, хорошо? - Мишка не любил, когда смотрели, как он творит. - Вдруг кто...

   Настя кивнула. Она вообще после того обеда в столовой говорила мало, только по существу. Казалось, что девочка в кафешке перед совершенно незнакомым парнем выплеснула всё, что накопилось, и теперь как бы ждала, ждала, получится или нет. Ибо другого плана вернуться обратно у неё просто не было.

   Рисовал Миша долго. Вроде бы и знал свою комнату вдоль и поперёк, ан нет. Элементарные мелочи, на которые никогда и внимания-то не обращаешь, вызывали сомнения. Как вспомнить, оставил он рубашку на стуле или бросил её на диван? Можно ли быть уверенным, что бабушка в его отсутствие не навела порядок на письменном столе и не передвинула торшер так, чтобы тот лучше смотрелся. А то могла ведь и фото своей ненаглядной Яночки подставить. С неё, как говорится, станется.

   Комната не оживала.

   - Сейчас, я сейчас....

   Настёна уже несколько раз моталась за едой, а результата всё не было. Миша даже попробовал нарисовать на соседней стене дачу, но и эта картина осталась мёртвой. Что-то не срасталось, было не так, не хватало чего-то очень важного....

   - Поспи, - наконец, не по-детски вздохнув, произнесла Настя, - Утро вечера мудренее.

   Спали тут же, закутавшись в Мишкину куртку, пытаясь хоть как-то согреться рядом. Ночи, на их счастье, в "городе мечты" были тёплыми. В голове Михаила мелькали образы дома, почему-то снилась бабушка, сдающая за него злополучный коллоквиум, потом отец, с наслаждением обклеивающий своими марками стену в Мишкиной комнате.

   - Главное, чтоб на солнце не выгогели. На стене не в кляссеге... - приговаривал он и как-то всё хитро подмигивал.

   Проснулся Миша от солнечного зайчика, плавно ползущего по лицу.

   - Солнце, солнце... - то, что не выходило вечером, должно было решиться при свете дня. Достаточно было одного только взгляда, и художник понял - на рисунке не хватало солнца. Видимо, под вчерашним прессингом событий, Мишка совсем упустил из виду, что в его комнате от лучей солнца, падающих из окна, всё совершенно иное.

   - Как бы добавить света? - он отошёл от стены и быстрыми движениями принялся рыться в сумке, перебирая баллончики. Зелёный, синий, белый, тёмно-малиновый... Не хватало жёлтого, солнечного, которым достаточно было лишь мазнуть, лишь нанести несколько штрихов...

   Настёна, только продравшая глаза и ещё не понимавшая, что же ищет Мишка, вдумчиво посмотрела на Эпштейна, потом на картину, потом снова на Эпштейна.

   - Я знаю! - внезапно резко выдохнула, почти выкрикнула она и, откинув куртку, бросилась в соседнюю комнату. Оттуда девочка вернулась с осколком кирпича, оставшимся после строителей:

   - Вот!

   - Что "Вот"?

   - Рисуй! - и девочка провела импровизированным мелком по стене.

   Чёткая охряная полоска на бетоне словно взорвала что-то в голове Михаила.

   - Оно, оно! - и вот уже солнечные зайчики заиграли по стенам ещё вчера тусклой комнаты, из-под торшера полился мягкий свет, а на оконном стекле радугой замигали блики. Проход дрогнул и "поплыл" перед художником, словно приглашая его вместе с Настей покинуть этот мир, казавшийся поначалу воплощением мечты рисовальщика...

   - Получилось... - буквально выдохнула присевшая от удивления девочка, словно сбросив с себя всё, что раньше тяготило её.

   - Кто здесь? - откуда-то из-за спины послышались тяжёлые шаги. С площадки, через проём, предназначенный для двери, в комнату вошёл крепкого сложения лысый мужчина с чемоданчиком инструментов.

   - Мы уже уходим, - Миша слегка подтолкнул Настёну, и та, с испугом глядя на подошедшего, маленькими шажками подошла к порталу. Шагнула в него и... пропала.

   - Тут что, ход? - спросил как-то растерянно мужчина. - Мастаки вроде снаружи только работают.

   - За мной ходить не стоит. Спецподразделение, - Миша показал мужчине российский паспорт, надеясь, что незнакомый документ хоть на минуту ошарашит незнакомца, и хотел было последовать за Настей. Но мужчина вдруг резко схватил его за руку.