– Надо как можно быстрее забраться на гору, – подумал делиаранец. – Благо её и горой назвать язык не поворачивается, не выше среднего холма, только склоны крутоваты.
– Талос ты можешь залезть? – обратился Орин к зверю, понимая как нелепо это выглядит со стороны.
Талос вместо ответа подбежал к подножию. Железные когти по самое основание вошли в камень. Зверь с легкостью закарабкался по склону.
– Эй, – крикнул ему Орин, – а я?
Земля под ногами вздрогнула от упавшего тяжелого тела. Орин и испугаться не успел, как оказался на спине железного зверя. Талос полез по почти отвесной стене с такой легкостью, будто идёт по земле.
Солнце будто на прощание окинуло мир прекрасным лучистым светом. Убедившись, что всё в порядке, светило отошло ко сну. Серые сумерки – предвестники ночи – лишили мир красок и цветного разнообразия. Тени приобрели глубину, объём, чёткость. Лес постепенно наполнили крики ночных животных.
Делиаранцу с трудом удавалось удержаться на холке железного зверя. Пальцы до боли вцепились в гриву из стальных волос. Ноги постоянно скользят по крутым бокам. Осталось только зубами ухватиться. А Талосу подъём не доставил никаких неудобств. Железный зверь не издал и звука недовольства, и когда поднялись на ровную широкую площадку, даже язык не вывалился. Зато Орин постарался за двоих. Пот потёк в три ручья, будто мало того, что лез в гору сам, так ещё и Талоса на себе пёр. До вершины осталось всего ничего, но никакого гнезда Орин не заметил. Зато в противоположной стороне площадки углядел чёрный провал, намекающий на наличие пещеры. Делиаранец ещё раз взглянул вверх. Но сумерки сгустились не настолько, чтобы скрыть большое гнездо. Странно.
– Может гнездо в пещере? – сам себе сказал он.
Талос завертел хвостом, пасть открылась, словно он улыбается догадливости попутчика. Длинный железный язык высунулся почти до земли. Плечи Орина от вида длинных клыков передёрнулись, жутковато видеть рядом с собой такую огромную пасть. Зверь повёл носом, глаза упёрлись в провал.
– Ну что ж, придётся идти сюда, – сказал делиаранец.
Как только нога пересекла невидимую черту входа, на стенах вспыхнули факелы, длинный никак не согласующийся с величиной горы ход, словно глотка готового захлопнуть пасть зверя, вынырнул из темноты.
Вопреки ожиданиям тоннель, поворачивая, пошёл не вверх, а вниз, будто птица вырыла нору. Факелы за спиной гасли, зато впереди вспыхивали новые, что напомнило встречу с кромлехом. В груди повеяло холодком. Тишина подействовала угнетающе. Под ноги попалось нечто сферическое. Орин присмотрелся. Угнетение переросло в страх. Даже присутствие жизнерадостного Талоса, не заметившего ни человеческого черепа, ни костей под ногами и рваной вывалянной в каменной крошке одежды, не смогло рассеять неприятного чувства. Что же это за птица такая?
Ход закончился широкой пещерой, и Орин окончательно убедился в том, что либо он ошибся горой, либо чаровник что-то напутал. Пещера озарилась огнём десятка вспыхнувших на стенах факелов. В глаза бросился огромный стол, с остатками трапезы. Из непомерного размера тарелки торчат руки, и свешивается голова человека. Из раскрытого рта вывалился синий язык, веки едва прикрывают провалы пустых глазниц. Длинные белые волосы слиплись от крови, висят бордовыми сосульками. В затылке зияет глубокая дыра, словно череп надкусили и высосали мозг. Лицо – маска страдания. Справа от тарелки с чудовищной пищей перевернута огромная кружка, которую Орин с трудом поднял двумя руками. Единственный стул, задвинутый под стол, опирается на ножки, сделанные из сорокалетних сосен. Недалеко от стола в углублении стены – очаг с вертелом, на котором можно поджарить целого оленя. В углу валяется какое-то тряпье, железки, кажется ржавые мечи и доспехи, торчит небольшая чёрная палка с резным навершием…
– Вот, наверное, то, что нам надо, – предположил Орин и попытался вытащить посох из хлама.
Вслед за посохом из кучи тряпья высунулась кисть обглоданной до костей руки. Орин с отвращением дёрнул посохом. Ногти чиркнули по дереву, и рука безвольно свалилась на обноски. Сзади раздался недовольный рык. Орин резко развернулся. Талос припал к земле, глаза уставились в тёмный проход. Огромные ноздри раскрылись, втягивая воздух. Орин на грани слуха услышал бухающий звук. Пещера дрогнула, немногочисленная мебель подпрыгнула как живая, вертел пугливо скрипнул, огонь факелов задрожал словно от страха. Талос медленно отполз от входа к делиаранцу. Уши прижаты, пасть оскалена, под железной шерстью вздулись могучие мышцы. От тяжёлых шагов с потолка посыпались мелкие камешки. Тарелка запрыгала, объедки вывалились на стол. Хозяин пещеры съел лишь половину тела. Внутренности жутковатыми гирляндами свесились со стола, надкушенная сизая печень шмякнулась на пол. Желчный пузырь лопнул с глухим звуком, и вокруг распластавшейся печени натекла тёмно-жёлтая прозрачная лужица. Орин содрогнулся от увиденного. Сирминиевый меч каким-то чудом оказался в руке. Шаги приблизились, раздался сильный скрип, будто провели железкой по камню. В пещеру, пригнувшись, шагнул гигант. Тело покрыто шипастой бронёй. Даже голова в каких-то острых наростах. До делиаранца внезапно дошло, что это не броня, а кожа. Металлическая кожа. Такую ни меч, ни копье не возьмут.
– Эвисцератор, – всплыло в памяти название великана.
Гигант бросил на землю добычу. Та беспомощно раскидала руки. Глотка вырвана, лицо перекошено испугом. Сам эвисцератор весь перемазан в крови, будто принял ванну. Наполненные странной высокомерной яростью чёрные провалы-глаза, совсем как у кромлеха, осмотрели пещеру. Взгляд наткнулся на Орина, и делиаранец осознал, что живым пещеру не покинет.
ГЛАВА 10
Тучи неожиданно разошлись, и город предстал во всей могучей красе. Чем ближе подходили, тем неприступнее становились стены. Грозный, как и всё здесь, из чёрных грубо обработанных каменный глыб. Показалось, что стены полностью сливаются с небосводом, а звезды всего лишь факелы в десяти его башнях, с конусовидной крышей и длинными шпилями, за которые наверняка цепляется луна. Ветер, заблудившийся в многочисленных бойницах и зубцах крепостной стены, выдувает песню гордых жителей огромного города. Словно тёмное кольцо крепость опоясывает широкий ров с водой. Как драгоценные камни из него смотрят отраженные звезды, а серебристая луна венчает великолепное зрелище. Широкие – десять всадников свободно проедут плечом к плечу – ворота прикрыты подъемным мостом. Звенья поднимающих его цепей настолько велики, что скинув одно со стены, можно пробить глубокую дыру в земле.
До города шли дольше, чем думали. Тропинки в горах ведут себя непредсказуемо: то неожиданно ныряют в пропасть, и приходится спускаться вслед за ней, то взмывают к вершинам и, хочешь ни хочешь, надо карабкаться. Им повезло, тропинка не стала кидаться из крайности в крайность, но идти по серпантину пришлось долго. Альмарик предложил спуститься по отвесному склону, но следующая в середине отряда женщина побелела до синевы, а Крипт недовольно повертел пальцем у виска. Жирную точку в отказе от абсурдного предложения пажа поставил Фроузен, сказав:
– Ты первый.
Альмарик тут же отверг свою идею, назвав её бредовой. Причём стал допытываться, кто же до такой глупости додумался? Конечно, к тауматургу приставать не решился, тот одним взглядом дал понять, что сейчас не время для дурацких вопросов, а вот Крипту досталось: бедный гаруспик вскоре позеленел, и ярость забурлила в нём как лава в кратере вулкана. Если бы не вмешательство Фроузена, то Крипт помог бы Альмарику осуществить предложенный им выше план. Но больше всего досталось навьям, которые не могли ничего ответить. Кажется намычались несчастные на всю оставшуюся жизнь. От безысходности они даже перешли на знак жестов. Руками, а точнее пальцами, указали, в какое место гадкому мальцу следует пойти. Альмарик загыгыкал как больной на всю голову. Единственная женщина лишь беспомощно смотрела на воинов и издевающегося над ними пажа. Фроузен терпел нападки на товарищей долго, но всему есть предел: конец посоха подцепил идущего в середине отряда прилипалу. До Альмарика не сразу дошло, как оказался впереди всех. Момент замешательства длился недолго, но насколько же приятна тишина. Хотя какая тишина, если нагруженные доспехами воины громыхают так, что заглушат мощный обвал. Нет, радовало молчание несносного пажа. Тот, правда, пришёл в себя и попытался возобновить допрос с пристрастием, но от взгляда Фроузена оказался далеко впереди.
