– Пахнет маляр скипидаром и краской. Пахнет стекольщик

оконной замазкой, – сурово декламировал Димка.

Из-под завалов выскочила лохматая шавка. Завидев нас, шарахнулась, пару раз тявкнула, метнулась обратно.

– Напугали бедняжку, – пожалела дворнягу Нина.

– Ничего удивительного, – хохотнул Серега, – живых ни разу не видела.

– А собак мертвецы видимо не кушают, – сделал предположение Димка.

– Это при плохой фантазии можно представить, что покойники кого-то едят, – сказала Галка. – Никакой логики. Пищеварительная система у мертвеца не может работать.

– И другие инстинкты у них не могут функционировать, – Майя поправила футболку на груди.

– А вот у Стивена Кинга, – начала было Нина, но Галка ее оборвала:

– Одна ерунда у Стивена Кинга. Он вообще патологический графоман.

– Не согласен, – возразил Димка. – Я перед поездкой специально прочитал парочку его книг. Мне понравилось. «Кладбище домашних животных», например.

– Во-во, – Серега многозначительно поднял указательный палец, – собачка, возможно из тех…

– Может закончим эту тему, – жалобно попросила Майя. – Не нагнетайте атмосферу.

– С такими нервишками и в «Поселок мертвецов»? – Серега поравнялся с Майей и заглянул ей в лицо. – Как ты на это решилась?

– А я на море хочу отдохнуть, и дети мои хотят, и муж тоже.

– Ну ты хоть понимаешь, что последствия могут быть необратимыми? – заботливо поинтересовался Димка.

– Какие? – насторожилась Майя.

– Может случится такая неловчина, как непроизвольное мочеиспускание, – тоном старого уролога просветил Димка.

– Хам! – возмутилась Майя, хотела еще что-то добавить, но осеклась.

Мы замерли от звука, возникшего ниоткуда. Скрипела качель ровно, монотонно: туда – сюда, туда – сюда. Простенько, знакомо. Но, заполняя все пространство, звук вызывал странное чувство одиночества вселенских размеров. Будто во всем мире остались только мы, и это туда – сюда, туда – сюда. Вот звук ушел в «туда» и не вернулся. И – тишина, но уже мерзкая, вязкая, клейкая. Казалось, она опутывает, как паутина, в кокон заворачивает. Готовит к приходу чего-то огромного, страшного, опасного.

Майя начала как-то эротично попискивать. Нина приняла позу борца сумо перед атакой и, по птичьи дергая головой, старалась не выпустить из поля зрения ни один закуток. Круглые, слегка навыкате глаза Галки, вовсе округлились, хоть циркулем вымеряй – ровнять нечего. Она топталась на месте, как квочка крыльями, часто хлопая себя ладонями по бедрам – вот-вот закудахчет. Я не заметила, как повисла у Димки на спине. Забежав вперед, Серега оглянулся, будто оглашенный заорал: «Земля! Я вижу землю!». Не уловив смысла выброшенной в пространство фразы, в доли секунды вообразив невесть что, женский десант в точности повторил звук тревожной сирены перед бомбежкой. Истерический вопль прервал Степаныч. Он гаркнул: «Все! Пришли!». Димка выловил меня из-за спины, в ошалелые глаза рявкнул: «Мы на месте!», и поставил на ноги.

Поселок располагался за свалкой в низине. И был вполне обитаем. У домов буднично суетились люди. Кто-то развешивал белье, кто-то колол дрова, но почему-то мы не слышали звуков этой жизни.

– Рыхлой землёю, полем и лугом пахнет крестьянин, идущий за плугом. – Обреченно произнесла Нина.

      Несколько минут мы растеряно переглядывались, а кое-кто даже подумал не рвануть ли обратно, к вертолету.

Степаныч озадачено почесал затылок, махнул рукой, вроде как: поехали! И тут будто прорвало. Зазвенели голоса, застучали топоры, забряцали ведра. Мы крикнули «Ура!», и гуськом, быстро-быстро потянулись за нашим добрым поводырем Степанычем.

Обычным оказался поселок: несколько улочек в основном из брусчатых двухэтажек на восемь квартир и бараков на четырех хозяев. Приветливо кивали вполне живые, розовощекие, не исхудавшие люди. Мы отвечали тем же.

– Пахнет кондитер орехом мускатным, – радовалась я.

– Не слишком ли много жизни в «Поселке мертвецов»? – задалась вопросом Галка.

Майя приложила ко лбу ладонь, выдохнула:

– Доктор в халате – лекарством приятным.

– К ночи помирать начнут, – пообещал Серега.

– По сценарию, от холеры, – дополнил Димка.

Они заржали.

Но было людно, солнечно, буднично и, казалось, нет причин для беспокойства.

На центральной улице мы почти столкнулись с подростковой футбольной командой. Так мы поначалу решили. Однако, босоногие полуголые мальчишки вместо мячика гоняли упитанного поросенка. Гоняли по-видимому давно, потому как будущий хряк не визжал, как положено в подобных случаях, а похрипывал. Наше появление погоню остановило, и маленький свин, хрюкнув напоследок что-то определенно свинское, скрылся в подворотне. Ребятня сгрудилась за спиной не-по-детски раздобревшего парня. Оплывший от жары и жира, как сальная свеча, мальчуган икнул, надкусил длинный огурец, что держал наготове, как саблю, огрызком овоща указал направление и ватага сорвалось с места, понеслась вдоль домов с криками: «Первые прибыли! Жертвы!»,

Ни больше, ни меньше.

Нина со злостью будто плюнула:

– Ну, уж нет!

Скоро мы добрались до гостиницы: двухэтажного старого брусчатого дома. У входа стояли две лавочки из свежеструганного дерева, да ржавый мусорный бак. Разочарованию нашему не было предела. Ведь, насколько мы были в курсе, гостиница предназначалась для очень состоятельных людей.

– Я так понимаю, – со знанием дела заявил Серега, – богатеев будут пугать клопами и тараканами.

Тут парадная дверь распахнулась и на крыльце нарисовалась смешная штатная единица: старушка в зеленых лосинах, желтом, в ромашках кардигане, с веником подмышкой. Над жиденькой, неудачно обесцвеченной челкой, прилизанной к узкому лбу, свиными ушками торчали цветастые ситцевые концы косынки, повязанной вокруг головы. Слегка пришепетывая, она назвалась, посторонилась, ногой подтащила слетевший растоптанный башмак, повела плечами, будто зачесалась спина, сквозь плоскую, длинную улыбку, квакнула: «Нечисть», и невинно заморгала выцветшими глазками с давно опавшими ресницами.

За порогом мы облегченно вздохнули. В прохладном просторном холле на полу из черно-белой мозаики, отображавшей какую-то жуткую сцену мистического направления, уютно расположилась дорогая мебель. На второй этаж вела широкая лестница, устланная мягкой дорожкой. Из стены слева выступал пузатый массивный камин. Стену справа занимал, заполненный до отказа бар. Высокие окна, накрыла тяжелая волна серебристых портьер. По периметру, на стыках стен и потолков крепились бледные глазки бра.

Баба Феня, так звали старушку, предложила подняться в номера:

– Расселяйтесь – все ваше, – попросила: – Грязь смоете, на кухню спускайтесь, обедать.

Расселились мы в один момент. За любой дверью был рай.

Не поддавались оценке роскошество и изысканность интерьера. Бесполезно было включать калькулятор, привыкший делить и вычитать суммы считанные с купюр зарплаты. В общем там было все, и мы во всем искупались. И встретились в холле другими людьми, обалдевшими от собственной значимости. Будто каждого из нас, как единственного наследника, упомянула в завещании заграничная прабабушка миллиардерша.

Еще один момент. Спиртное было везде: в туалетах, ванных комнатах и коридорах. Кое-кто успел оценить сервис: глазки заблестели, улыбки растянулись, щеки раскраснелись.

– Сколько ни душится лодырь богатый, очень неважно он пахнет, ребята! – определила Майя, глядя на Серегу с Димкой.

Они, согласно кивнули, и пошли бок о бок, заключая мудрость Дж.Родарри:

– Только безделье не пахнет ни как! – добавили от себя: – Пусть вам завидно, а нам так ништяк!!!

Просторная кухня. Длинный стол, во главе баба Фекла приосанилась, ни дать – ни взять – царица Савская. Она дождалась, когда рассядемся, великодушно предложила начать трапезу без церемоний и стеснений. Пояснила – с этого момента, гостиница, и все, что находятся за дверью под лестницей, переходит в наше полное распоряжение. Под лестницей – закрома. Там хранятся провиант, и необходимые для гостиничной жизни, вещи. Уточняя, баба Фекла, как сурдопереводчик мимикой и жестами дала понять: " …шмотья… хавчика…". При этом глаза бабули исполнились почти религиозным восторгом, будто речь шла о копях царя Соломона.