Мы далеко продвинулись. Тьма под ногами уже была мягкой и как бы влажной. Вскоре местность вокруг вообще стала напоминать болота весной. Я уже не выходил из лодки, потому что ноги мои вязли во всасывающей зыби. Я был светильник, освещавший путь. Проводник же терпеливо толкал ладью вперед – туда, где должна быть большая вода, Стикс – словом, рубеж между мирами.

Из наших недолгих разговоров еще я понял, что Проводника можно было назвать акушером смерти. Он принимал обратные роды, помогая пришедшим в этот темный мир душам не потеряться в нем. Еще я узнал, что попаду, скорее всего, снова на Землю – по крайней мере, так было бы лучше для меня. Собственно, большинство душ перескакивают лишь из рождения в рождение, как рыба выпрыгивает из воды, чтобы затем погрузиться в неё вновь. Чем короче этот необходимый переход, тем лучше. Но пока же мы как илистые прыгуны барахтались в инфернальной грязи, пытаясь добраться до водоема. Вот только воздуха – или в нашем случае света – становилось всё меньше и меньше.

И это было проблемой.

Звезды мельчали. Их по-прежнему было довольно много, но теперь свет их становился еще более тускл. Я забирался в чужие сны, но в них уже редко меня узнавали. Если я пытался обратить на себя внимание, меня просто вышвыривало из сна. Даже самые близкие мне люди – бог мой, да были ли у меня такие! – давали теперь так мало света, что я едва не исчезал в их снах.

С каждым днем Проводник был всё более хмур. Мы бесплодно блуждали по болотам, которым, кажется, не было конца. Привалы были всё чаще. Света – меньше. Вдобавок, в часы ночи началось что-то вроде заморозков. Мутная тьма – или какая-то умная копоть – наполняла пространство. Звездное мерцание едва было различимо за этими слоями тьмы, медленно переплетающимися в мрачные коллоидные рукава. В это время топь под ногами твердела, и всё, что можно было различить вокруг – тонущий в темноте неподвижный лунный пейзаж. Мы растворялись в этой тьме, каждый раз слегка сомневаясь, появимся ли вновь.

– Вставай, вставай!

Проводник тряс меня, чего не было никогда.

Я открыл глаза и поначалу не понял, где мы.

Темное небо над нами было подсвечено огромным шаром света, очертания которого терялись в тумане. Я тут же вспомнил, как давным-давно в прошлой жизни ехал из аэропорта Схипхол в Антверпен на конференцию. Была поздняя осень, небо было задрапировано темной пеленой, сквозь которую сочился мелкий дождь. И меня поразило огромное пятно света, висящее над горизонтом – словно бог вдруг выдал себя, нечаянно, в неурочный час включив свет где-то в своих эмпиреях. «Dit zijn kassen», – кивнул таксист. – «Sorry?» – «Greenhouse. Tulips», – уточнил он.

И вот сейчас такое же небольшое искусственное светило взошло здесь. Размытый шар света висел над горизонтом, к которому тянулись пепельные извивы тумана. Местность вокруг стала различимой на сотни шагов вперед.

– Толкай! – приказал Проводник.

Я осторожно вылез из лодки. Ноги тонули в тумане. Что-то пружинистое было под ногами – видимо, сам туман. Я взялся с Проводником за борт лодки и вместе мы сделали первый толчок. Лодка неожиданно гладко и легко сдвинулась с места и проскользила несколько метров. Это было просто чудо. Мы догнали ее и начали продвигаться вперед. Местность всё более прояснялась. Шар света походил на бьющееся сердце, то наливаясь огнем, то чуть тускнея.

– Что это? – спросил я.

– Твой помин.

В общем-то, ничего удивительного в этих словах не было и, наверно, я сам мог бы догадаться, но мне вдруг стало не по себе. Как будто моя смерть оказалась официально задокументирована, и если раньше был какой-то гипотетический путь назад, то теперь он окончательно стал невозможен.

Я остановился и посмотрел на небо.

Проводник оперся о борт и вежливо ждал меня.

– Это те же звезды, просто все они горят разом, – прервал он наконец тишину.

– А что там? Сорок… дней?

– Знаешь, здесь тяжело с земным временем. Это может быть и сорок дней, и год, и твой день рождения, до которого ты не дожил – сложно сказать. Просто прими с благодарностью труд других душ, разделивших себя с тобой в этот день.

В воздухе натянулась некая величественность момента, которую Проводник тут же оборвал:

– Только не забывай возвращать им благодарность своим трудом, – сказал он и похлопал по лодке.

В этот день мы, кажется, прошли столько, сколько не проходили за всё время, что я был здесь.

На следующее утро зарево исчезло, местность приняла прежний вид, но чувствовалось, что мы уже близко к цели. Черный туман кружил над нами замысловатыми потоками, будто совсем рядом была большая вода, чье дыхание и создавало эти порывы. Пространство пришло в движение и что-то изменилось вокруг. Этот сдвиг придавал силы, однако ход лодки был уже не сравним со вчерашним. Судно вновь потяжелело и требовало усилий, чтобы сдвинуться. Я облетал чужие сны, как пчела – цветы, но очень скоро стало ясно, что время года на этой поляне уже сменилось. Бутоны снов усохли и не раскрывались. Нельзя было сказать, что это происходило мне назло, просто люди стали жить свои жизни дальше, а я остался здесь, вне маршрутов их памяти.

Кажется, мы застряли вновь.

Стало похоже на осень. Дни теперь становились короче. Всё чаще по утрам я чувствовал некую скованность, которую можно было назвать ознобом. Требовалось тратить свет на то, чтобы разогнать себя, свои мысли – а света было мало. Редко кто вспоминал обо мне теперь. Люди проходили мимо меня в своих снах. И даже манифестация себя в их сновидениях теперь не приводила ни к чему: меня не выбрасывало из снов, а они просто прекращались, не подпуская меня к себе вновь, чтобы затем исчезнуть на небе без следа.

Теперь мы стали обращать внимание на такие маленькие и далекие звезды, которые раньше обходили мимо. За их изнанкой были люди, которых я уже с трудом вспоминал, а иногда и не мог вспомнить вовсе, но всё же они как-то были связаны со мной – и этого было достаточно. Свет извлекался из них с трудом, но так или иначе они позволяли нам двигаться шаг за шагом дальше.

В один из дней небо было яснее обычного. Вездесущая муть почему-то отступила, и редкие теперь звезды являли себя без помех. Проводник подозвал меня и указал куда-то вдаль. Я посмотрел в ту точку, но ничего не увидел. Впереди был мрак – такой же, как и везде вокруг. Проводник неодобрительно поморщился и закрыл мне глаза ладонью. Потом медленно отвел ее – и тогда мне стало понятно, на что он указывал. Далеко-далеко впереди была видна тонкая, как лезвие, линия горизонта.

– Мы близко, – сказал Проводник.

Кто бы знал, что это близко окажется таким недостижимым.

То, что можно было назвать местной погодой, на следующий день испортилось окончательно. Мутная пелена заволокла всё небо, сделав звезды почти неразличимыми. Мы не могли сдвинуть лодку с места и просто пережидали эту бурю, спрятавшись за крепким бортом. Вверх от земли поднимался обездвиживающий мысли холод. Я начал терять себя, время от времени проваливаясь в короткое забытье. Мне стало казаться, что никакой лодки за спиной уже нет, и черный ветер дует прямо сквозь меня без всяких преград. Проводник обернулся и слегка толкнул меня.

– Черная метель, – произнес он, кивнув в пространство.

Я пришел в себя и уважительно покачал головой в ответ. Мощь и безразличие стихии полностью соответствовали ее названию.

– Честно говоря, я не знаю, что это, – Проводник преувеличенно сильно пожал плечами, – и придумал название только что, – развел он руками, а потом подтолкнул меня плечом в плечо.

Название стихии из грозного сразу превратилось в глупое и напыщенное. И насколько неуместно было шутить над бурей на окраине ада – настолько же мне захотелось улыбнуться этой шутке вопреки обстоятельствам. Я видел, что Проводник обеспокоен в душе не меньше моего, но он всё же нашел силы, чтобы совершить этот жест для меня – хотя мог бы спокойно не делать этого. Я улыбнулся, и чувство благодарности разлилось во мне теплой волной.