- Ах! - воскликнула Айрин, все поняв.

   Она вскочила и попыталась сдвинуть со своего места стоявший в углу старинный секретер. Он оказался очень тяжелым, но она не стала никого звать на помощь. Она напрягалась и толкала, а призрак выказывал все более явные признаки волнения, пока, наконец, секретер не оказался сдвинутым в сторону. Затем Айрин взяла лампу, села на пол и принялась изучать панели.

   - Пожалуйста, уйдите оттуда, - жалобно произнес призрак. - Мне неприятно видеть вас там, на полу. Сядьте у камина.

   - Благодарю, - ответила она. - Но мне вполне комфортно там, где я нахожусь.

   Она ощупывала панели, тянула и толкала больше часа, в то время как призрак витал над ней, умоляя этого не делать. Она уже была готова сдаться, когда ее пальцы, двигавшиеся вверх-вниз, обнаружили крошечное отверстие, забитое пылью, на краю панели. Она вынула из своих локонов шпильку и воткнула в отверстие. Панель медленно повернулась на скрытом шарнире и приоткрылась так, что она смогла просунуть за нее пальцы и сдвинуть в сторону. За ней оказалось подобие шкафа, с кучей пыльных ящиков, с вещами, побитыми молью. Она открыла первый попавшийся, и в нем, на ложе из выцветшего бархата, полыхала "звезда МакХью", ни с чем несравнимая по своей красоте.

   - О, мои бриллианты! - пронзительно воскликнул майор МакХью. - О, что скажет наш круг!

   - Он будет иметь полное право сказать, что вы были грубы с дамой, - ответила Айрин очень строго. - Кроме того, вы упустили возможность быть зарегистрированным.

   - Увы, теперь я всего лишь выпивающий призрак! - взвыл майор и растворился в воздухе.

   Так и случилось, что в день своей свадьбы Айрин надела "звезду МакХью"; и все же, человеческая натура такова, что муж не только убедил ее в невозможности существования призраков, но она утратила способность видеть, хотя этот единственный и ценный дар пришел к ней, как уже было сказано, по наследству от двоюродной бабушки по материнской линии.

<p>

ЗАТРУДНЕНИЕ С ПОРТРЕТАМИ</p>

<p>

I</p>

   - Это на него не похоже, - сказала Селия Сатмен, отодвигаясь немного в сторону, чтобы дневной свет лучше освещал незаконченный портрет, стоявший на мольберте, - и все же, бесспорно, это лучшая картина из всех, написанных тобой. Она меня привлекает, она меня очаровывает; я никогда не испытывала такого чувства по отношению к самому Ральфу. И все же, - добавила она, улыбаясь собственной непоследовательности, - он на него похож. Я не сказала бы, что сходство замечательное, и все же...

   Художник, Том Клеймор, откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

   - Ты права и неправа, - сказал он. - Я немного разочарован тем, что ты не уловила секрета картины. Я знал, что это не случится с Ральфом, но на тебя я надеялся.

   Селия, продолжавшая изучать холст, бросила на него удивленный взгляд. Художник закурил сигарету и наблюдал за ней с таким вниманием, которое одновременно понравилось ей и немного ее позабавило.

   Студия представляла собой большое помещение, располагавшееся среди причалов старого Салема, города, где новое едва ли можно отличить от старого, и Том был в восторге от его просторной тишины, игры света и тени над головой и легкости, с которой он смог приспособить его для своих нужд. Ему пришлось сделать сравнительно мало для того, чтобы обустроить его для своего летнего пребывания. Он повесил на высокие балки несколько старых сетей, тут и там расставил приобретенные безделушки, а на стенах расположил многочисленные эскизы, без малейшего намека на упорядоченность. На двери он приспособил цитру, и, когда дверь открывалась, специально приделанные молоточки мелодично стучали по струнам, а во все еще похожем на склад помещении постарался устроить хоть какой-то комфорт, чтобы жить в нем и рисовать в течение летних месяцев.

   - Не могу понять, - наконец, сказала Селия, отворачиваясь от мольберта и направляясь к Клеймору. - Он выглядит старше и сильнее Ральфа, словно... - Она внезапно замолчала, ее лицо посветлело. - Кажется, понимаю! Ты написал его таким, каким он будет.

   - Каким он может быть, - поправил ее Клеймор, подтверждая ее догадку. - Когда я начал рисовать Ральфа, меня сразу поразило неразвитое состояние его лица. Мне показалось, оно похоже на нераскрывшийся бутон, и я попытался представить себе, во что он превратится. Поначалу я не хотел изображать его в таком виде, но затем эта мысль настолько овладела мной, что я сознательно поддался импульсу. Не знаю, насколько это профессионально, но это, по крайней мере, очень весело.

   Селия подошла к мольберту и снова посмотрела на картину, но вскоре вернулась и встала, облокотившись на высокую спинку кресла, в котором сидел ее жених.

   - Уже слишком темно, - заметила она, - но твой эксперимент меня очень заинтересовал. Ты говоришь, что рисуешь то, каким может стать его лицо; но почему не то, каким оно должно стать?

   - Потому что, - ответил художник, - я стараюсь отобразить все его хорошие качества; нарисовать в развитии самое благородное, что в нем есть. Как я могу сказать, разовьет ли он их в жизни? Он может развить в себе худшие качества, а вовсе не лучшие.

   Селия помолчала. Быстро темнело; набегающие облака скрыли гаснущие лучи заката. Она наклонилась вперед и ласковым движением легко коснулась кончиками пальцев лба Тома.

   - Ты умный человек, - сказала она. - А еще, ты хороший человек.

   - О, - отозвался он, почти бесцеремонно, взял ее руку и поцеловал, - не знаю, могу ли я претендовать на какую-либо особую добродетель. Ты помнишь историю Готорна о "пророческих картинах"? Думаешь, моя доброта также способна оказать какое-то благотворное влияние?

   Вместо ответа она пересекла мастерскую своей изящной, уверенной походкой, вызывавшей глубокое восхищение Тома даже еще до того, как он узнал ее имя. Взяла легкую старомодную шелковую шаль, пожелтевшую от времени, и перекинула через руку.