Дом — это ты. Твой якорь, твоя опора.

Дом — это тот, кого ты хочешь видеть рядом с собой. Это дурашливый поцелуй в нос, разговоры за завтраком, тихий смешок, это окно, укрытое занавеской, за которым — огромный открытый мир. И ты смотришь на мир со своей стороны стекла: вот здесь ты и всё, что твоё, а там — там чужое.

Вернувшись с фронта, Кроули лишь однажды навестил этот дом. Попрощался с миссис Робин, искренне горевавшей об утрате таких замечательных жильцов, расплатился за все настоящие и стеснительно выдуманные долги. Время покоя прошло, пора было возвращаться к скитаниям.

— Мне нужен номер, — сказал Кроули. — С видом получше.

— Могу я узнать ваше имя, сэр?

В мраморном холле звякнул прибывший лифт, лязгнула раздвижная решётка. Лакей в униформе вывел на поводке трёх белоснежных пушистых собачек, швейцар придержал ему дверь. От огромных букетов в каменных вазах тянуло тонкими ароматами, каблуки гулко щёлкали по чёрно-белому шахматному полу, где-то звенел телефон. Человеческие голоса, шепотки, смешки, звонкие и приглушённые, рикошетили от постояльцев к персоналу отеля и обратно.

Кроули повернулся к администратору, положил локти на стойку. Вытянув шею, заглянул в раскрытую книгу регистрации. Добропорядочные и достопочтенные джентльмены, сэры, виконты и лорды были записаны в столбик один за другим. Список длинных имён выглядел, будто соревнование: Луи-Франциск Леопольд Дю Валль гордо нависал над Роджером Амаркандом, но Луи-Франциска уверенно подавлял Мари-Этьен Фердинанд де Сен-Симон, которого превосходил только Эдвард Уильям Джон Роберт Спенсер Кавендиш, герцог Девонширский.

Кроули нахмурился. Его привычное имя смотрелось бы здесь, как нищий на паперти, даже жалкий Роджер Амарканд был на несколько закорючек длиннее. Определённо, имени «Энтони» не хватало лоска.

— Кроули, — назвался Кроули, позаботившись о том, чтобы администратор записал его в свободную строчку самыми крупными буквами. И добавил: — Энтони Дж.

Он надеялся, что его не станут расспрашивать, что значит это Дж. — он и сам не знал, что оно значит, просто буква «J» выглядела, как задорный демонический хвостик, и этого было достаточно.

— Добро пожаловать в «Алкион», мистер Кроули, — администратор протянул ему ключ с брелоком, на котором золотыми цифрами был вырезан номер. — Вы надолго к нам?

— Как получится, — Кроули пожал плечами.

В двери ввалилась весёлая толпа слегка нетрезвых молодых людей. Администратор насторожился, но молодёжь, потребовав шампанского, в обнимку укатилась в сторону бара, роняя перчатки, шёлковые шарфы и шляпы. Повинуясь быстрому суровому взгляду, два лакея тут же кинулись подбирать потерянное.

— Это кто? — Кроули с любопытством кивнул в их сторону.

— Они называют себя «Мальчики Бентли», — охотно отозвался администратор. — Маленький неофициальный клуб любителей гоночных машин. Они регулярно собираются у нас, празднуют очередную победу в гонках.

— Хм, — с сомнением сказал Кроули.

Ему нравились автомобили — как и любые другие механизмы, созданные людьми, как и прогресс вообще. Хотя по части удобства автомобили пока недалеко ушли от лошадей — были медленными, громоздкими и вонючими, — сама идея его восхищала. Кроули с нетерпением ждал, пока люди сделают автомобили удобнее и интереснее, а то пока они напоминали ему неуклюжие железные гробы, поставленные на колёса.

Кроули взял ключ. Администратор жестом подозвал к себе лакея, чтобы тот проводил гостя.

— А ваш багаж, сэр? — спросил он вдогонку.

— Я люблю путешествовать налегке, — Кроули улыбнулся в ответ с таким выражением, что дальнейшие вопросы, если они и были, отпали сами собой.

— Мне прислали телеграмму с фронта, — сказала Марта, складывая руки на коленях. Она носила траур с каким-то скорбным достоинством, будто гордилась своим положением вдовы. Отослав детей поиграть, она пригласила Кроули в гостиную. Её вежливость была прохладной, но Кроули и не собирался набиваться к ней в друзья — он пришёл по другому поводу.

— Вы были там, когда он погиб? Я надеюсь, это была не какая-нибудь ужасная смерть, — сказала Марта, не поднимая глаз.

— Нет, — ответил Кроули. — Всё случилось внезапно. Он даже не успел ничего понять.

Она глубоко вздохнула. Стёрла со щеки невольную слезинку, отвернулась к окну.

— Уильям написал завещание перед отправкой на фронт, — сказал Кроули. — Он оставил вам кое-что. В последние годы его дела шли хорошо, этого хватит для вас и для благополучия ваших детей.

Марта посмотрела на него, чуть склонив голову набок, будто хотела спросить о чём-то. Потрогала скромную жемчужную серёжку, вздохнув, опустила глаза.

— Спасибо, мистер Кроули.

Уильям действительно составил завещание, отдавая всё своё имущество детям. Кроули не был там упомянут, и Кроули считал это естественным: ему незачем было отнимать у семьи Уильяма часть состояния, он ни в чём не нуждался.

По правде говоря, наследство Уильяма было не особенно значительным, но таинственным образом в текст завещания, как и в банковские документы, вкралась ошибка — пара лишних нолей. Так, чтобы семья Уильяма действительно была благополучна. Так, чтобы Марте хватило средств даже на колледж для сыновей.

Уильям бы хотел, чтобы Кроули позаботился о них. Он никогда не просил об этом, но это было очевидно. Он бы хотел. И Кроули сделал, что мог. На пенсию вдовы хорошо не проживёшь, ей бы пришлось искать работу — идти в прачки или продавать цветы… А Уильям бы хотел, чтобы она занималась мальчиками. Уильям бы хотел, чтобы мальчики выучились, имея те шансы, что он сам не имел.

Кроули уже уходил, когда Марта спросила у самой двери:

— Мистер Кроули… Уильям писал мне, что однажды вы спасли Эдварда. Бросились под автомобиль, чтобы его защитить. Это правда?

Кроули пожал плечами. Ему было всё равно, что она об этом думает. Он был равнодушен к её любопытству и его причинам — даже если она хотела бы сейчас, после смерти Уильяма, сделать отношения между ними теплее, сблизиться, разделить печаль с человеком, который последние годы провёл с её мужем. Кроули не собирался делиться своей печалью, а чужая ему была не нужна. Он ушёл раньше, чем Марта успела сказать или спросить что-то ещё.

Время шло. Кроули тихо скучал, впервые в жизни не торопясь побыстрее выкинуть боль утраты из головы. День за днём, капля за каплей горечь истачивалась, истрачивалась, тоска превращалась в грусть. Но и на этом время не останавливалось — выглаживало, вынеживало её, снимало с души, как тончайшую стружку, обнажая остаток: молчаливую, светлую благодарность.

Маленький человек, считавший себя простым и скучным, в памяти Кроули был одним из самых великих людей, что он знал. И если прежде никто не мог превзойти нежность Кроули к Лоренцо Медичи, то теперь Уильям Таунсенд, никому не известный врач из Уимблдона, потеснил знаменитого правителя Флоренции.

Кроули ни о чём не жалел. Уильям отправился в Рай, всё было так, как должно было быть. Все были на своих местах.

Он остался в «Алкионе», сняв номер на неопределённый срок. Здесь он мог жить спокойно, находясь одновременно среди людей — и будучи отделённым от них вечной суетой приезжающих и уезжающих. Хотя он никогда не нуждался в обслуге и вообще редко заводил себе слуг (потому что зачем тебе слуга, если все, что тебе нужно, ты можешь добыть щелчком пальцев?), ему нравилась эта суета огромного муравейника, где портье, лакеи, швейцары, лифтёры и коридорные — все были ему рады, все готовы были ему угодить. Кроули решил, что останется тут надолго.

Он влился в местное общество, завёл парочку знакомств, парочку приятелей. Несколько раз его посещала мысль по старой памяти заявиться к Азирафелю, узнать, как он там, что он там — но он удерживал себя от возвращения к прежней жизни. Страница с Азирафелем была закрыта, тут не о чем было говорить и ничего нельзя было сделать, так что незачем было и дальше слоняться вокруг и вымаливать знаки внимания. Он вполне мог продолжать вздыхать по Азирафелю с безопасного расстояния. Так было лучше для всех.