Он развернулся, пошёл прочь.

— Неправда!..

Уильям бросился за ним.

— Подожди!..

Он вцепился в рукав Кроули, рванул, разворачивая к себе. Его начала бить дрожь.

— Подожди! Не надо так, я всё понимаю… Я не хочу так прощаться, Тони. Не делай нам больно. Я согласен на Рай — только скажи… — он запнулся. — Я же буду тебя помнить?..

Кроули стоял, опустив руки. Уильям порывисто обнял его, уткнулся лицом в его грудь.

— Прошу тебя, ещё пару минут, — прошептал он, прерывисто втягивая воздух, будто старался надышаться.

Кроули посмотрел на Азирафеля. Тот стоял, глядя в сторону, заложив руки за спину. Часто смаргивал, будто что-то попало ему в глаз.

Кроули провёл ладонью по волосам Уильяма, покачал головой. Скользнул ладонью по его щеке. Отступил. Повернулся. Пошёл.

Уильям остался стоять, с мокрыми щеками. Растерянно обернулся на подошедшего Азирафеля. Шагнул было за Кроули, но Азирафель удержал его за руку.

— Не стоит, — почти шёпотом сказал ангел.

Они обменялись взглядами. Машинально улыбнулись друг другу — одновременно: виновато, неловко, растерянно. Посмотрели, как Кроули исчезает в пороховом дыму — оступаясь на взрытой земле, он шёл, будто хромая на обе ноги. Его чёрная тень исчезла в облаке белого дыма.

— Он не обманывал, — негромко сказал Азирафель. — Насколько я знаю, он никогда не навещает своих…

— Бывших, — шёпотом подсказал Уильям.

— Близких, — тихо поправил Азирафель.

— Что со мной будет? Я буду помнить? — отчаянно спросил Уильям, перехватив его руку. — Я хочу его помнить!..

— Ты обретёшь покой, — мягко сказал Азирафель.

Они снова переглянулись.

— Мне очень жаль, — мягко сказал ангел.

Они молчали, будто каждый хотел что-то сказать, но ни один не решался. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз — будто стараясь запомнить, будто стараясь понять.

— Нам пора, пожалуй, — наконец сказал Азирафель.

Уильям посмотрел в ту сторону, куда ушёл Кроули. Азирафель не повернул головы, и их синхронность распалась.

— Вряд ли у меня есть выбор, — наконец сказал Уильям.

— Пожалуй, уже нет, — мягко согласился Азирафель. — Надеюсь, вас утешит, что не многие имели тот выбор, что у вас был.

Азирафель провёл ладонью по его спине, и душа засияла, освобождённая от своих прегрешений. Сквозь густой пороховой дым пролился небесный свет. Уильям глубоко вздохнул, поднял к нему голову. Уже отрываясь от земли, обернулся к Азирафелю.

— Почему вы не отдали ему письма? — крикнул он.

— Письма? — растерялся Азирафель. — Какие письма?..

Свет разгорался. Яркие искры призванных душ устремились вверх, оставив ангела без ответа.

Потом всё стихло. Азирафель стоял, опустив голову, по привычке сцепив руки перед собой. Один маленький ангел посреди войны.

Кроули шёл через поле, не разбирая, куда идёт. В каждом ярде земли была воронка от снаряда, заграждения колючей проволоки разорвало и разметало. Везде были траншеи, догорающие обломки техники, окровавленные обрывки одежды, фуражки… Люди. Разорванные, изуродованные люди.

Когда стемнело, Кроули набрёл на очередные развалины. Все здесь было взорвано по нескольку раз подряд. Руины домов и коттеджей возвышались над грудами строительного мусора. Пробираясь между обломками, Кроули перешагивал через какие-то конторские книги, открытки, осколки посуды, бумаги официального вида, с красочными гербами.

Он остановился в разгромленной комнате какого-то дома. Её границы обозначали только огрызки стен, весь пол был засыпан бумагой: при одном из обстрелов книжные шкафы получили сильнейший удар, теперь их содержимое устилало комнату, будто в ней выпал снег.

Кроули сел на обломок стены, прямо посреди мусора. Вытащил из кармана сигарету, одолженную у рыжего англичанина — но она раскрошилась в руках, и табак осыпал ему колени.

Рядом послышались неуверенные шаги — кто-то пробирался через завалы, оступаясь на камнях и кирпичах. Потом какой-то солдатик в форме простого пехотинца, в каске, сел рядом с Кроули. Достал кисет, подобрал из-под ног обрывок бумаги, начал скручивать папиросу. Кроули смотрел на его руки — и видел на них старые, отчётливые следы от гвоздей. По одному на ладонь.

— Огоньку? — попросил солдат, повернувшись к Кроули. Тот щёлкнул пальцами, зажигая огонь. Солдат прикурил, затянулся как следует. Без слов протянул папиросу Кроули. Тот взял. Выпустил дым, вернул.

Солдатик придвинулся ближе, обнял за плечи. Кроули сгорбился, закрыл руками лицо. Солдат привалился к нему, сжал за плечи сильнее. Будто не утешал — да и не собирался его утешать. Но скорбел вместе с ним.

Кроули накрыл ладонью его руку, пробитую гвоздём, зажмурился. Прижался к ней щекой, потом губами, будто хотел запечатать себе рот, чтобы из него не вырвалось ни звука. Солдат опять протянул ему папиросу. Кроули оторвался от его руки, взял — чуть не выронил трясущимися пальцами.

Они сидели, курили одну на двоих, и она всё не кончалась. Только огонёк мигал, рыжий в глухих тихих сумерках. Кроме него, всё было черно — и земля, и небо.

И сам Кроули.

Он упал на самое дно, он смирился. Всегда готовый искать новый путь, новый план, не сдающийся, не унывающий — он опускал голову и признавал своё разгромное поражение. Он всё потерял. У него не было сил бороться дальше. Будь что будет. Что придёт — то придёт.

От него ничего не зависит. Он не в силах ничего изменить.

Он сидел, и всех его сил хватало только на то, чтобы взять сигарету из протянутой руки и сделать затяжку.

И был он нищ духом, и было с ним Царствие Небесное.

========== Лондон, XX век ==========

Комментарий к Лондон, XX век

Пусть говорят, что смуглый облик твой

Не стоит слез любовного томленья, —

Я не решаюсь в спор вступать с молвой,

Но спорю с ней в своем воображенье.

Сонет №131

Кроули вечно жил, где придётся. Останавливался то там, то сям, готовый по долгу службы в любой момент сняться с места и отправиться в другую часть света. Любое место было лишь временным пристанищем, и многокомнатные апартаменты Версаля ничем не отличались от тесной комнаты постоялого двора или продуваемой всеми ветрами башни замка. Одни места нравились ему больше, другие — меньше, но ни те ни другие не вызывали у него привязанности.

Уютный, обустроенный дом был нужен людям — укрываться от дождя и снега, готовить еду, спать, наконец. Кроули, если хотел, мог игнорировать все эти условности. Его жильё, как и его одежда, выполняло другие функции: украшало, устрашало и демонстрировало положение в обществе. С течением времени Кроули менял свои пристанища так же легко, как рубашки, выбрасывая вышедшую из моды и заказывая у портного новую.

Ему никогда не нужен был дом. Больше того, в глубине души он считал, что его настоящий дом — Преисподняя.

Не то чтобы он чувствовал там себя уютно и безопасно — нет. Это был дом мрачный, унылый и дурно пахнущий. Кроули попал в него не по собственному желанию, и, будь его воля, выбрал бы себе другой. Но его воля тут ничего не решала — он принадлежал Преисподней, вся его суть была пропитана ею, нравилось ему это или нет.

И, в конце концов, думал он, уж лучше принадлежать хоть чему-то, чем ничему вообще. В Преисподней всё всегда было знакомо, понятно и предсказуемо: стон, вой и крик, унылые рожи коллег, хтонические твари, плесневелые стены. Не самый лучший дом из возможных — но единственный, что ему дан.

По крайней мере, Кроули искренне в это верил.

А потом появился Уильям. И Кроули обнаружил, что ошибался.

Оказалось, дом — это место, где тебе хорошо и спокойно. Дом — это место, где ты можешь делать то, что тебе по-настоящему хочется. Это не просто пространство вокруг тебя, ограждённое стенами — это часть тебя самого. Это место, куда ты спешишь вернуться после дневных дел. Это медленное, неторопливое время, треск свежего газетного листа в тишине, жар от камина, апельсиновый джем на поджаренном тосте. Это маленькие привычки, это рутина, это покой.