А они не были. И те и другие равнодушно считали души, как очки в игре, и никто не задумывался, что души-то — живые. Созданные, блядь, по образу и подобию… И что?.. И ничего.

Было ли всё это с самого начала санкционировано Богом? Эта война, эта казнь? О чём он думает сейчас, глядя на них — этот Всезнающий и Всеведущий? Каково ему видеть этот маскарад? Он не вмешался, когда Адам отказался быть Антихристом — и что это значит?.. Раньше всегда встревал, чуть что шло не так — а теперь-то куда делся?..

Кроули бросил короткий взгляд вверх.

— Ну что ж, — сказал он. — Рад был работать с вами. Возможно, мы ещё встретимся — в лучшие времена.

— Заткни свой дебильный рот и сдохни уже, — оборвал Гавриил. И широко улыбнулся, как с плаката «лучший руководитель тысячелетия».

Это мог быть Азирафель. Господи, это мог бы быть Азирафель — и они оба погибли бы вдали друг от друга, без возможности напоследок взяться за руки, посмотреть в глаза.

Как бы Кроули хотелось, чтобы все они заплатили за это — особенно Гавриил. Он не знал, как — но был уверен, что однажды они заплатят.

Он шагнул в пламя.

О, надо было видеть их лица. Как брезгливая гадливость, замершая на них в ожидании некрасивых воплей и криков, крови, — в недоумении поползла с лица прочь, сменяясь растерянностью. Изумлением. Ужасом.

Пламя обняло Кроули, окутало, слилось с ним — он сам стал пламенем, искрами, раскалённым воздухом, растворился в нём и принял его в себя. Вздохнул, расправляя плечи, повёл шеей. Эффект был прекрасен. На Гавриила было смешно смотреть, на его открытый рот и изумлённые круглые глаза. Что, мразь, надеялся, что предатель сгорит в муках?.. Кроули ухмыльнулся. Выдохнул струю пламени — ангелы отшатнулись, едва не отпрыгнули.

— Всё может быть хуже, чем мы думали, — обеспокоено сказал Гавриил.

Уриэль повернулся к нему.

— Что он такое?..

Гавриил покачал головой, раздувая щёки.

— Как Господь допустил это?..

— Да, это очень хороший вопрос, — деловым тоном сказал Гавриил, — как Господь допустил это и почему мы не в курсе.

— Но если он допустил, — добавил рассудительный Уриэль, — значит…

— Это часть его плана, — улыбнулся Сандалфон.

Он любил неприятные сюрпризы — видимо, ему было совершенно безразлично, кто в данный момент неприятно удивляется. Пусть бы даже один из своих.

— Мы бы знали, — сказал Гавриил. — Я бы знал!

Они обернулись, посмотрели на Кроули, явно надеясь, что тот исчез, пока они разговаривают. Кроули махнул им рукой.

— Может, Господь ни при чём?

Гавриил чуть не отвесил Уриэлю затрещину:

— Думай, что говоришь! Господь всегда при чём, он же Господь!

— Может, он нам больше не доверяет?..

Все трое покосились наверх.

— Может, после истории с Иисусом…

Гавриил наградил Уриэля таким испепеляющим взглядом, что хватило бы на десять демонических костров.

Кроули кашлянул, привлекая к себе внимание. Дождался, пока те развернутся, поманил ближе к себе. Но ангелы не рискнули приблизиться. Кроули широко улыбнулся, позволяя своей мимике проступить в чертах Азирафеля.

— Вы, наверное, думаете, — сказал он, — «Если он может такое, то что ещё ему под силу?» Очень, очень скоро у вас появится шанс узнать.

Трое переглянулись. Ангел, которому не страшно адское пламя? И он всё ещё ангел? Не падший? Что это за исключение из правил, каким образом Азирафель сделал себя неуязвимым, что за чудеса ему подвластны, откуда он их берёт?

Сандалфон первый пожал плечами. Уриэль смотрел на босса, ожидая его решения. Кроули тоже ждал, между делом роняя капли пламени за пределы каменного круга.

Гавриил сурово нахмурился.

— Никто не должен об этом знать.

— А то большой шум поднимется, — подхватил Кроули. — Будет неудобно, если кто-то узнает. Но я могу никому ничего не рассказывать… если мы придём к соглашению.

Гавриил наконец понял, в каком положении оказался. Самое страшное оружие оказалось бессильно против Азирафеля — выходит, к нему больше нечего применить, нечем грозить. Да ещё и неясно, замешан ли в этом Бог — не часть ли это его Непостижимого плана.

— Я полагаю, — Гавриил сложил ладони вместе, шагнул вперёд, — мы все можем извлечь выгоду из этого инцидента.

— Мы можем, — вкрадчиво подтвердил Кроули, — если в будущем меня оставят в покое. Ни звонков, ни встреч, ни «внеплановых экстрадиций». Да? Это всех устраивает?..

— Думаю, это приемлемые условия, — тоном продажника, завершившего сделку, сказал Гавриил.

— Отлично, — Кроули улыбнулся. — Я знал, что мы сможем договориться.

***

Кто-то играл за белым роялем.

— Мне хочется думать, — сказал Азирафель, взяв бокал, — что у нас ничего бы не вышло, если бы ты, в сердце своём, не был хоть чуточку хорошим человеком.

— И если бы ты, — добавил Кроули, — глубоко внутри, не был как раз такой сволочью, как я люблю.

Он смотрел на Азирафеля, привыкая к тому, что им можно больше не прятаться — во всех смыслах, в любых смыслах. Азирафель нежно зарделся, заулыбался и заморгал, опустил глаза.

— За тебя, — Кроули взялся за бокал. — И за мир?

— За наш мир, — отозвался ангел.

Август кончался, и лето кончалось, и мир, кажется, был тем же самым — и чуточку другим. Если вам нужен образ будущего, представьте себе мальчика, и его собаку, и его друзей. И лето, которое никогда не кончается. Представьте себе плетёные изгороди, которые можно перемахнуть с разбегу, сабли из прутиков, прохладную воду пруда, дождь, который шуршит снаружи, пока вы с фонариком сидите в шалаше, сладчайшую лесную малину, утоптанные лесные дорожки, белок и ёжиков, рыжих кошек, запах опавших листьев и запах костра, с которым ты возвращаешься домой к ужину, уставший, с головой, полной разговоров и смеха.

А если вам нужен ещё более конкретный образ будущего, представьте себе ангела и демона, которые обедают в Ритц. Представьте себе мужчину в белой полумаске за белым роялем, представьте себе соловья, сбежавшего из просторной клетки, соловья, который сел на ветку акации и запел — в первый раз, оглушённый свободой и солнечным светом. Представьте себе книжный магазин, полный уютных уголков, пледов, столиков, статуэток и галерей. Представьте себе прекрасный винтажный автомобиль перед ним — под самыми окнами. Представьте себе демона, который снимает очки, и ангела, который присаживается ему на колено с томиком старинных сонетов. Раскрывает его на странице, заложенной чёрным пёрышком.

И читает вслух.

Все страсти, все любви мои возьми, —

От этого приобретешь ты мало.

Все, что любовью названо людьми,

И без того тебе принадлежало.

========== Эпилог ==========

Белое, белое Рождество. Снег на холмистых улицах, снег на крышах. Зелёные венки с красными лентами, гирлянды на жёлтых вечерних окнах, ёлки в витринах.

Это было первое Рождество, которое они отмечали вместе. Это было первое Рождество, которое что-то значило для них обоих.

Над рождественской ярмаркой из динамиков на фонарных столбах звенели колокольчики. В огромных котлах варили глинтвейн, и каждый пах по-своему: где с апельсином, где с корицей, где с гвоздикой и яблоком. Ангел и демон напробовались его из каждого котла. Накупили пряничных человечков, кексов, глазированного печенья, сушёных фруктов, карамельных леденцов, пахучего сыра и бычьих колбасок. Фонариков, расписных круглых шаров, мишуры, разноцветных толстых свечей, душистого чаю, еловых венков, украшенных бумажными цветами.

— Мы должны сделать рождественское печенье сами! — предложил Азирафель.

Кроули с сомнением хмыкнул, стараясь не подавать вида, что заинтересован.

— И глинтвейн, — добавил он, глядя на винную лавочку. — Возьмём вина?

— И коньяк, — поддержал Азирафель. — И ром. Для печенья.

— Думаешь, ящика нам хватит? — спросил Кроули.

— Энтони, зачем нам целый ящик вина?

— Для глинтвейна.

— Но мы же не будем делать целый котёл!

— Разве? — разочарованно протянул Кроули. — По-моему, было бы здорово. Все делают в котлах.