— Но мы же не собираемся его продавать.

— Нет, но мы могли бы раздавать его бесплатно.

— Как-нибудь в другой раз, — примирительно сказал Азирафель, расплачиваясь за пару бутылок. Кроули с недовольным видом сунул бутылки в пакет, они звякнули, столкнувшись с фонариком. Судя по звону, знакомство вышло приятным.

— И ещё пару, — Кроули задержался у прилавка. Лично он собирался пить вино не только горячим. — И ещё одну пару, для ровного счёта, пусть будет полдюжины.

— Надеюсь, у меня всё получится, — вздохнул Азирафель, пряча в карман пакетик с корицей и миндальной крошкой. — Никогда не занимался выпечкой. Но в рецепте всё кажется довольно простым. Смешать, раскатать, вырезать… Должно получиться.

Они притворялись людьми так сильно, что порой и сами верили в свою игру. Они столько всего сейчас делали в первый раз.

Кроули тащил на локте многочисленные пакеты, заполненные подарками и разноцветной обёрточной бумагой. Они оба согласились с тем, что человеческая традиция дарить подарки прекрасна, и собирались отправить их во все концы света — всем тем людям, с которыми недавно так тесно связала их судьба. Кроули предвкушал вечер, проведённый за разрезанием бумаги и приклеиванием блестящих бантиков. Упаковочной бумаги у них было столько, что можно было бы упаковать в неё грузовик, и наклеить поверх сотню блестящих бантиков.

Падал снежок, но воздух был тёплым. Люди струились мимо них, смеялись, пили горячее вино. Азирафель улыбался, счастливый. И люди улыбались вокруг него, сами не зная, почему — просто вдруг чувствовали, пройдя мимо странной парочки, что в их жизни всё хорошо, а что ещё не — то наладится в скором времени.

Они дошли до коттеджа, Кроули отпер калитку и пропустил Азирафеля вперёд. Сбил снег с ботинок, стащил их и в одних носках прошел на кухню. Начал выгружать покупки из пакетов. Азирафель, деловито напевая, сновал по дому, раскладывая добычу по местам.

На кухне было тепло, пахло корицей и гвоздикой, горячим вином, ванильной пудрой, мукой, имбирным тестом и сахарной глазурью. Общими усилиями они раскатывали тесто, причём Азирафель поминутно сверялся с книгой рецептов, установленной на подставку, и шлёпал Кроули по руке, если тот тянулся перелистнуть страницу пальцем, вымазанным в муке.

Потом они вырезали печенье из теста, и Кроули ловко орудовал ножом, заявив, что готовые формочки — для слабаков, и если в рецепте сказано, что печенье нужно вырезать, то он будет его вырезать, чего бы ему это ни стоило.

Разложив печенье на противень, они спохватывались, что забыли бумагу для выпечки, и приходилось перекладывать, стелить бумагу и заново раскладывать ажурные снежинки, ёлки, снеговиков и оленьи головы — Кроули подошёл к процессу творчески и постарался на славу. Потом они обсыпали печенье цветной крошкой, вымазали яйцом и отправили в духовку.

Где-то посреди этого процесса их прервал стук в дверь.

— Я открою, — Кроули, облизывая пальцы, вымазанные в медово-ореховой крошке, отправился открывать. Он ожидал увидеть почтальона или даже соседа — и даже от самого себя не скрывал, что рад был бы видеть и того и другого.

Но за дверью стоял Иисус. В поношенной зимней куртке и вязаной шапке, из-под которой выбивались длинные волнистые волосы. Он стоял, сунув руки в карманы, слегка подняв плечи, и улыбался — почти застенчиво.

— Привет, — изумлённо сказал Кроули.

— Привет, — ответил Иисус. — Не помешаю?

Кроули, помолчав секунду, посторонился и широким жестом пригласил его зайти. Тот улыбнулся веселее, шагнул мимо него.

— Я подумал — я ни разу не праздновал свой день рождения, — сказал Иисус, улыбаясь чуть-чуть неловко. — Всё как-то не до него было. А тут выдался свободный вечер. Вот я и решил зайти.

Кроули почувствовал себя максимально смущённым. Действительно, было как-то невежливо праздновать день рождения человека в его отсутствие.

— Кто там? — крикнул из кухни Азирафель. Иисус потянул носом запахи, приподнял брови.

— У нас гости! — крикнул в ответ Кроули и повернулся к Иисусу. — Ну, ты раздевайся, что ли. Проходи. У нас там… печенье, — он махнул рукой.

— Гости? — Азирафель выглянул в холл, ахнул, всплеснул руками: — Господи!..

— Я по-простому, без формальностей, — Иисус предупредительно выставил ладонь. — Не надо всего этого.

— У нас тут такой бардак, — тут же начал извиняться Азирафель, но Кроули покачал головой и кивнул на дверной проём:

— А хочешь с нами?.. Мы только-только печенье поставили, но теста ещё на две порции.

— Ещё как хочу, — Иисус закатал рукава клетчатой рубахи, по виду взятой из сэконд-хэнда. — А где можно руки помыть?..

Втроём дело пошло ещё веселее. Вечер был длинный — наверное, это был самый длинный и самый весёлый рождественский вечер за всю историю человечества. Они успели приготовить и печенье, и пудинг, и даже индейку, а остатков теста хватило на маленький деньрожденный кекс, в который воткнули свечку, решив, что она вполне сможет символизировать две с лишним тысячи.

— Я болел за вас, — сказал Иисус, когда они, сидя за столом, грызли печенье и запивали его сладким вином. Печенье чудесным образом могло бы получиться идеальным — но не получилось, потому что никому не пришло в голову, что об этом надо позаботиться. Оно вышло коричневатым по краям и кое-где сыроватым в середине, но именно в этом и была его особенная прелесть.

Кроули хмыкнул, сунул в бокал вина верхушку имбирной ёлки и поболтал в нём.

— Так что всё это было? Что всё это значило?..

— Мы не думали, когда создавали Землю, что люди получатся такими живыми, — признался Иисус. — Даже не сразу поняли, что именно сотворили. Злились, что люди пытаются жить самостоятельно, а не так, как Нам это нравится.

— Вы не думали?.. — спросил Азирафель.

— В каком смысле вы? — уточнил Кроули.

— Мы ведь едины, — Иисус показал глазами вверх. — В некоторой степени. Где я — там и Он. И ещё Святой Дух. Сложно объяснить, — он помотал головой.

Кроули и Азирафель посмотрели на потолок, потом на Иисуса.

— Господи?.. — шёпотом спросил Азирафель.

Иисус отмахнулся:

— Только в некоторой степени, так что лучше без формальностей, мы же договорились.

— Так Ты, — уточнил Кроули, — или вы — значит, не против?.. — он показал глазами на Азирафеля. — В смысле, нам можно?..

— Вам всю дорогу было можно, — Иисус пожал плечами.

Кроули подавился вином, уставился на него.

— В каком смысле?!

— Никто бы не пал, если бы вы решились на это гораздо раньше, — пояснил Иисус.

— То есть, всё это было зря?!

— Разве? — улыбнулся Иисус. — Разве это было зря?

— А зачем мы столько лет следовали твоему дурацкому закону?!

— Я же отменил эти законы, — напомнил Иисус. — Две тысячи лет назад. Новый Завет — ты не читал?..

— Ты говорил — не прелюбодействуй? — воскликнул Кроули.

— Я говорил — любите друг друга.

— А нельзя было выразиться яснее?! Ты всё это время знал — и ничего не сказал?! Даже не намекнул?

— Я намекал, — отозвался Иисус.

— Когда?! Когда это ты говорил, что для ангелов отменён параграф про целомудрие? — воскликнул Кроули. Азирафель предупредительно кашлянул, чтобы тот не забывал, с кем разговаривает. Потом негромко добавил:

— Признаться, я тоже не помню, чтобы об этом шла речь.

Иисус вздохнул.

— Я говорил — любите врагов ваших. Уж это-то вы должны были помнить?..

Кроули и Азирафель растерянно переглянулись.

— Но никто же не думал, что и в этом смысле тоже, — неуверенно вставил Азирафель.

— А ещё я говорил, что любовь щедра, — Иисус посмотрел на Кроули.

Тот угрюмо молчал. Потом буркнул:

— Мог бы выразиться яснее.

— Вы должны были сами сделать выбор, — сказал Иисус.

— Я полагаю, если бы мы были в курсе, что у чересчур щедрой любви не будет последствий, — с лёгкой обидой вставил Азирафель, — мы бы сделали этот выбор гораздо раньше.

— Вы сделали его тогда, когда были готовы к нему, — сказал Иисус. — Когда вы поверили друг в друга, — он посмотрел на Азирафеля, и тот опустил глаза. — Когда отринули стороны, когда открыли глаза и увидели, что есть самое важное. Когда вместо понятного, широкого, прямого пути — выбрали рискованный и опасный, но единственно верный. Вам никто не мешал сделать это раньше. Никто, кроме вас самих.