Этот оказался, запреты или не запреты – разговорчив. Сообщил, что и отец у него был моряк, и что родом он из портового города Мелии, и полюбопытствовал, приходилось ли мне там бывать. Услышав отрицательный ответ, долго об этом городе распространялся.

Я не мешала ему говорить. Не знаю, как он истолковывал мои ежедневные приходы. Но только однажды он предложил мне самой взяться за рулевое весло. И неважно, что сделал он это из хвастовства, или по каким-то причинам желая подольститься. Совсем неважно.

Некоторые женщины – не из наших – пытались объяснить мне, что такое любовь к мужчинам, к детям… В моей жизни ничего подобного не было. Но я могу понять, что это такое, потому что всходила на борт корабля и держала рулевое весло. Я не могла сказать, что люблю Темискиру, войну, верховую езду – все это просто была моя жизнь. А море и корабли ею не были. И это была любовь. Вот почему я говорю, что плохо помню первое время пребывания на корабле. Вернее, я слишком занята была самим кораблем, и мало обращала внимания на все остальное.

Просыпаться я начала после одного происшествия.

Корабль Киферона следовал в некотором отдалении от нас, но в поле зрения. Матросы с кораблей сообщались с помощью определенных сигналов, трубя в рог или отбивая ритм на барабане.

Акмон сказал мне, что, судя по этим сообщениям, у Киферона тоже все в порядке. Но я хотела убедиться в этом собственными глазами.

День был солнечный, но ветреный. Корабль Киферона оказался ближе к нам, чем прежде, и я попыталась рассмотреть, что там происходит.

Я стояла у борта, но мне показалось, что так смотреть неудобно. Я вскочила на борт, ухватившись за ванты одной рукой, а другой замахала, стараясь обратить на себя внимание.

На палубе второго корабля я увидела Хтонию и Киану. Я могла даже разглядеть их лица. У Хтонии был хмурый, как всегда, вид, Киана же, напротив, смеялась. Она помахала мне в ответ, а Хтония сделала условный жест на тайном языке, означающий – не тревожься, все спокойно.

И в это мгновение я услышала позади шум – топот и крики. Все еще держась за ванты, я повернулась, положив свободную руку на меч (мы носим их на поясе, а не у плеча, как эллины).

По направлению ко мне бежало что-то большое, голое, грязное и лохматое, а за ним со стуком волочилась позеленевшая цепь.

Если бы я не видала уже гребцов, я бы озадачилась – что это? Но добежать до меня он не успел. Взмахнул руками и ткнулся лицом в доски. Одновременно я увидела, и как он падает, и застывшего поодаль в характерной боевой стойке Акмона. Я вновь перевела взгляд на упавшего. Метательный нож вошел ему прямо под левую лопатку. Чувствовалась опытная рука.

Я спрыгнула на палубу. Свободные от вахты матросы столпились кругом. Зато мои по большей части оставались под навесом. Они увидели, что помощь мне не нужна, а остальное волновало их мало.

Акмон подошел ко мне. В этот миг стало ясно, что вся его купеческая учтивость и даже угодливость – лишь маска. Он был в бешенстве и сдерживал его огромным усилием.

– Я же говорил тебе – поменьше разгуливай по кораблю! – прорычал он. Затем схватил ртом воздух, выдохнул его, и, после паузы продолжал уже спокойнее: – Чего ты хочешь – это же скоты! А ты тут ходишь везде… С голыми ногами, в одной рубахе, словно на показ! Вот один и озверел совсем, вырвал цепь из крепления и – на палубу! Хорошо, я подоспел…

– Ты считаешь, я не могу себя защитить?

– Ты – моя гостья, – сказал он уже прежним тоном. – Я не могу допустить, чтобы тебя оскорбили.

Обернувшись к матросам, крикнул: – Вы, отродье ехидны! Выбросите эту падаль за борт! Только не забудьте сперва снять цепь!

Я вернулась под навес и задумалась. Поступок Акмона меня озадачил. Иное дело, если бы он был вождем или царем, хранящим честь своего дома. Но Акмон был купцом, а для купца – уж настолько-то я знала людей рабских государств! – раб являлся ценностью. Тем более – гребец на корабле в открытом море. И я – Акмон не мог не учитывать этого! – способна была просто оглушить Несчастного. Его совсем не требовалось убивать. Так с какой стати хозяин позволил себе уничтожить ценное имущество из-за того лишь, что на его гостью пытались напасть?

И кроме того… Надсмотрщик и два его помощника – здоровенные, лоснящиеся, с тупыми мордами, спустились вниз. С того места, где я сидела, было не слышно, что они там делают. Но слышать и не требовалось…А главное, этот раб и не собирался на меня нападать! За тот краткий миг, что я видела его живым, я успела увидеть и его глаза. Не было в них похоти. Никакой. И если он и обезумел, то вовсе не от жажды насилия. Похоже… Он просто собирался мне что-то сказать! Да, рот его открылся, пожалуй, раньше, чем Акмон бросил нож. И это «что-то» было очень важным, раз человек решился поставить на кон собственную жизнь…

А купец избавился от дорогой вещи… Если кто-то из гребцов посвящен в эту тайну, то теперь с ним так разберутся, что никто больше не вырвется и никогда не заговорит. Да и мне не дадут приблизиться к ним.

Собственно, для этого служило предупреждение Акмона. А вовсе не заботы о моей чести и безопасности. Слишком поздно?

Но, судя по всему, то, что знают рабы, обязаны знать и свободные. И в первую очередь, Акмон. Нужно наблюдать за ним… И за всеми остальными. Следует предупредить своих. Что я и сделала.

На следующий день ко мне подошла Энно. Вид у нее был озабоченный.

– Лошади начинают болеть, Военный Вождь. Я хороший конский лекарь и стараюсь, как могу, но, если так пойдет дальше, от моей помощи будет мало проку. Конечно, на том корабле то же самое. Там Анайя, она лучше меня, но… Море не место для боевых коней, Мирина.

Я вспомнила, что на совете перед отплытием Энно как раз была за морской переход. Но сейчас она, конечно, права. Наши лошади привычны к вольным степям, а не к тесным стойлам в трюмах. Это люди могут к такому привыкнуть. Кони – вряд ли.

Я отправилась разыскивать Акмона. На сей раз он сам правил кораблем. Но я уже знала, что он достаточно опытен и способен при этом разговаривать.

– Эй, кормчий! Я заплатила тебе золотом за перевоз и обещала добавить по прибытии. Но если среди лошадей начнется падеж, то как бы тебе самому не пришлось расплачиваться! Потому что наши кони стоят дороже золота.

Акмон криво усмехнулся.

– Я понимаю, Военный Вождь, я понимаю. Коням нужен выпас, нужна свежая вода… И если бы мы были вблизи от берега, я бы непременно сделал стоянку. Но оглянись кругом – увидишь ли, где берег?

В самом деле, берегов давно не было видно. И это странно. За то время, что мы были в море, мы должны были если не пройти Проливы, то идти по ним сейчас. А Проливы между Троянским морем и нашим, которое ахейцы чаще всего называют просто Понт, не так уж широки.

– Скажи мне, кормчий, – спокойно спросила я, – когда мы достигнем Проливов?

Акмон крепче налег на весло.

– Скоро, Военный Вождь, скоро. Собственно, мы уже должны были войти в них, но ты видела, какие были ветры? А они станут еще хуже. Ведь сейчас осень. Но, – теперь он смотрел мне прямо в глаза, – как только мы окажемся вблизи суши, клянусь тебе священными змеями Великой Богини, мы встанем на якорь! Даже если это будет самый суровый остров!

Я отошла. Потом подумала: «Что-то мне не приходилось слышать об островах в Проливах. Есть, правда, Белый остров, который ахейцы называют Левка, но это крохотный островок, да и находится он совсем недалеко от нашей цели». Но, конечно, Акмон знает море несравненно лучше меня…

Он накаркал – на следующий день погода начала ощутимо портиться. Небо затягивалось облаками, и, похоже, за ними должны были последовать грозовые тучи. Ветер крепчал, штормило.

У моих был не слишком бодрый вид – до сих пор им не приходилось переживать бурю на море. Как и мне, впрочем. Но я смотрела на Акмона – он не был особо взволнован, хотя шторм казался неминуемым. После вчерашнего происшествия спокойствие купца, не могло снять камень с моей души. Я все же спросила, что он думает о погоде.