Я не видела, что происходит у Хтонии, но предполагала, что там, как и здесь, есть моряки, способные справиться с кораблем в бурю. И я начала осуществлять свой план. Тем временем паруса были убраны, это придало кораблям устойчивость, но ненадолго. На «Химере» во главе своих я поставила Аргиру, которой это явно пришлось по душе. Возможно, она была здесь единственной, кому что-то сейчас по душе.

Переправив людей, я перебралась обратно сама. Сквозь шум дождя еле пробивалось пение рога. Слышит ли его Хтония? И услышит ли его Аргира?

Келей опустил руку с рогом.

– Все равно… конец, – безнадежно сказал он . – Ты все верно приказала… Только все едино утонем… Темно…

И словно в ответ на его слова ударила молния. И при этой мгновенной вспышке я, отводя с глаз налипшие мокрые волосы, увидела темную скалистую гряду.

– Остров! Правь к острову!

– Рехнулась! Там их крепость!

– Там мы сможем драться. А здесь потонем.

Я была очень зла, иначе не стала бы тратить столько слов. И выкрикнула:

– Мы идем к острову! Если надо, все возьмемся за весла. А там будем драться – и в этом наше спасение!

Они все смотрели на меня – бледные пятна лиц во мраке. И я не разбирала, кто вокруг. И чувствовала – они не сломаются, пока я не буду бояться.

Кто совсем не знает страха, просто глуп. Но до того дня, вернее, до той ночи, когда я впервые испугалась, должно было пройти еще порядочно времени. И оправданием моей глупости может служить только молодость.

А это была страшная ночь. Ночь Хаоса. Ночь творения…

Три корабля крутились, как щепки в кипящем котле. Одно время казалось, что взбесившиеся лошади разнесут трюм. На «Химере» рухнула мачта. Все сходили с ума – люди, звери, море, небо.

Но мне, по правде сказать, просто некогда было бояться. Слишком занята я была. Помогала Энно с лошадьми. И перехватила весло, когда Келея сбило волной, и держала весло, пока Келей не пришел в себя. И еще много что.

Я не знаю, сколько прошло времени. Время вытянулось в единую струну с моей душой, сплелось с моими мускулами, говорило моим голосом.

Когда прибрежный песок заскрипел о днище, я первой спрыгнула за борт, в прибой. Накатившая волна накрыла меня, ударила и откатилась. Я устояла, подняв над головой обе руки, в которых сжимала рукоятку топора. И только сейчас прислушалась к собственному голосу.

– Дике! – орала я. – Дике!

Этот остров назывался Самофракия. Обычных поселений там не было, только пиратский форт. Здесь они зимовали, сюда свозили перед продажей рабов, здесь делили добычу и чинили свои корабли.

Мы уничтожили их в ту же ночь. Единым ударом, как только выбрались на берег.

Я понимала, что это большой риск – люди сильно устали, среди недавних рабов мало настоящих бойцов – и все же, пока в них еще жив порыв, а пираты не успели занять круговую оборону, следовало действовать. Мы, гораздо более выносливые, сейчас могли сражаться лишь пешими и не рассчитывать на собак – ни они, ни лошади в таком состоянии ни на что не годились. Разумнее всего было бросить рабов на прорыв, чтобы они своей слепой яростью проложили нам дорогу, а самим собраться и… Правда, идти бы пришлось бы по их трупам. Они нам были не нужны, и на помощь мы их не звали…

Но я так не могла поступить. Просто такие могла. И поступила почти так.

Я выставила посты у кораблей, оставила кое-кого смотреть за лошадьми и собаками – это было необходимо. А сама встала впереди рабов и повела их.

Нашими командовала Хтония. Быть может, это была иная, высшая степень расчета.

Ну, мы их и вымели! В живых не оставили никого, кроме тех рабов, что оказались в форте. Они тоже поднялись и отчасти облегчили нам работу. Даже если бы не наш обычай, рабы все равно перебили бы пленных. И что бы мы стали делать с пленными?

После боя все эти рабы и гребцы – они были вымотаны до предела – повалились и уснули.

Но мне в ближайшие двое суток глаз сомкнуть не довелось. Большинству из Боевого Совета – тоже. С самого начала – ещё не успели добить всех побежденных – я осознавала, в каком положении мы оказались.

Кончалась осень, над нами стояла звезда Кесиль – вестница бурь, которую недаром называют звездой безрассудства или звездой глупцов, ибо только глупцы пускаются в море, следуя ее зову, – этого я наслушалась во время плавания.

Начинался сезон штормов, а корабли, кроме одного, вытащенного на берег для починки, разбиты. Следовательно, зимовать придется на острове.

А под моей рукой оказалось около тысячи человек, править которыми я вовсе не стремилась. Они были обузой, клянусь Богиней, они были подобно жернову, привязанному к ногам. Но мы сражались вместе, я командовала ими и привела к победе. Этого нельзя забывать. А потому я не могла отправить их вслед за пиратами. Но мало того, что большинство из них мужчины, с которыми мне отродясь нечего было делить – все они бывшие рабы. А на рабов я в Трое нагляделась и стала кое-что понимать. Все рабы рвутся к свободе и одновременно во всем полагаются на хозяев. И, свергнув одного хозяина, они либо принимаются искать другого, либо начинают крушить все подряд. Из чего вытекает, что, во избежание всеобщей резни, хозяйкой придется стать мне.

Пока эти люди спали, следовало занять арсенал и прибрать к рукам оружие, выставить стражу в стратегически важных точках. Корабли уже были под нашей охраной. В дальнейшем необходимо поставить на учет съестные припасы, а сейчас позаботиться о том, чтобы накормить людей, когда они проснутся.

Они проснулись, поели и выпили, но не перепились (это мне тоже пришлось предусмотреть), и я собрала их всех на горе у крепости.

Там я позаботилась сложить походный алтарь – пирамиду из камней, в которую воткнула меч. Здесь я сказала, что нужно вознести молитву Богине, пославшей нам победу, скорую, полную и без больших потерь. На счастье, мне пришла на память краткая молитва, бытовавшая у всех приморских народов известных мне стран и подходящая для любого случая.

Вот как она звучит:

Я молилась сама, и люди, глядя на меня, тоже – не знаю, все ли от чистого сердца, но возражать не посмел никто. Даже если кто-то из рабов происходил из племен, не признающих Богиню, они побоялись если не ее гнева, то своих сотоварищей.

Затем я произнесла первую в своей жизни речь. А это было сложно.

В Храме меня, конечно, научили, что играть можно не только оружием, но и словами. И язык у меня был хорошо подвешен, может быть, даже лучше всех в Темискире, коль скоро меня избрали Рассказчицей историй. Но одно дело – рассказывать истории, а речи произносить – совсем другое. Тем более что говорить мне предстояло не с воинами, как я привыкла.

Я сказала правду, что всем нам придется зимовать на острове, и у нас есть все, чтобы благополучно пережить эту зиму. По весне мы уйдем, и у остальных будет выбор – тоже уйти либо остаться на острове. Но для этого нужно починить корабли. Поэтому всем, кто смыслит в морском деле, придется этим заняться. На нас смогут напасть с моря, мы должны быть готовы отбивать нападение, поэтому все, кто не владеет оружием, обязаны научиться. Вообще, работать придется всем («нам всем», – сказала я), но не на господ, а на самих себя. У бывших рабов, сказала я, должны быть выборные, наиболее достойные, пусть они решают дела, которые их касаются. С тем же, что касается всех («всех нас», – сказала я), следует идти ко мне.