Здесь Александра, не вытерпев, сделала гостю реприманд: при торговле людьми цвет кожи, волос иль глаз не имеет никакой важности, всё это одинаковая мерзость. Чертов майор сразу согласился, всем своим видом выказывая, что с дамами спорить нечего. Ваша правда, сказал, прекраснейшая Александра Ростиславовна, не серчайте, коли прогневал.

Спросил шутливо:

– Ежели вы такие якобинцы, что же ты, Деметрус, писал, будто у вас хлопковое имение? Сам что ли на полях трудишься?

– Плантацию мы, разумеется, купили с рабами, в Луизиане по-иному не бывает, – стал рассказывать Ларцев. – Триста душ. У них считают вместе с бабами, так что по-вашему вышло бы сто пятьдесят. Конечно, всем сразу выписали вольную, нарезали землю, отдали отпущенникам в аренду. Берем в уплату четверть урожая, остальной выкупаем. Продают они нам охотно, поскольку у своих мы берем хлопок с надбавкой. Забот немного, только перепродать весь товар оптом на фабрику. Занимается этим Сашенька, средь многих ее талантов есть и негоциантский.

– Какое необычное увлечение для молодой и прекрасной женщины! – воскликнул Бобрищев. Александра покривилась, но он не заметил.

– О, это еще пустяки, – продолжил Дмитрий. – Собирать-продавать хлопок приходится раз в год. У Сашеньки есть дело поважнее. Она лéкарствует, пользует больных по всей округе. Получается лучше, чем у настоящих докторов. Да беднякам и все равно, есть у нее диплом или нет. Мы ведь десять лет назад отправились в Новый Свет, надеясь на тамошнее передовое образование, но увы, Бобик, даже в Америке женщине стать медиком невозможно.

– Ай-ай-ай, – неискренне покачал головой Бобик.

– Сашенька оперирует, принимает трудные роды, спасает покалеченных, – всё хвастался Митя. – Негритянцы зовут ее Каплата-мэм, это по-ихнему «Госпожа Колдунья». И средь пациентов становится всё больше белых. Сначала соседи шептались, не одобряли, а ныне сами просят.

– Ну, это, я полагаю, из-за того, что я не беру платы, – скромно молвила Александра, которой нравилось направление разговора.

Мишель сказал:

– Похвальнейший дивертисмент в сельском уединении. Восхищаюсь вами, мадам. Это отраднее и интереснее, чем вышивать или писать акварельки. А чем красишь свой досуг ты, Деметрус?

Разозленная «дивертисментом» Александра едко ответила за мужа:

– Дмитрий разводит крокодилов.

– Comment? – поразился гость.[4]

– Он объявил, что построит бизнес прибыльнее моего хлопка.

– Что построит?

Она затруднилась объяснить.

– В России такого слова нет. «Бизнес» – это как денежное предприятие или промышленная затея, но только без разрешения начальства. Дмитрий придумал устроить крокодилью ферму, чтобы продавать кожу рептилий в Новый Йорк. Она там в большой цене.

– Превосходная идея. Браво, Деметрус! У нас тоже модники с модницами платят за крокодильи ремни и сумочки неслыханные деньги.

Бедный Ларцев засопел, его жена язвительно улыбалась.

– Идея-то превосходная, да пошла вкривь.

– Что, не разводятся крокодилы?

– Еще как разводятся. Плодятся, будто кролики. Кишмя кишат. Пришлось вырыть второй пруд. Но чтоб взять с кого-то шкуру, нужно ведь сначала его убить, а Дмитрий этого не может. Говорит, что знает каждого крокодильчика с младенства, многих даже по именам. Когда он подходит к воде, твари к нему отовсюду сползаются, ластятся. А что ж им его не любить на спокойном сытом житье? По шесть коров в день сжирают. Уж не знаю, что далее будет, когда они пуще размножатся.

– Мы ведь говорили об этом! – стал защищаться Митя. – Вернемся, всех их на волю выпущу, как рабов выпустили…

– То-то местные обрадуются. Нет уж, я по-другому придумала. Придется мне самцов холостить. Вот ведь докука. Так-то оно просто, чик и – готово. – Александра показала жестом, как это делается – майор поежился. – Но вообразите, каково удержать без движенья саженного ящера. Ему, чай, такая операция не понравится.

Александра вышла в прихожую еще раз дернуть шнур – нерасторопная гостиничная прислуга всё не подавала кофей, а когда вернулась, мужчины вели беседу на вечную русскую тему – как поправить кривды многострадального отечества.

Хозяйка задержалась в дверях, чтобы Бобрищев, завидя ее, снова не принялся болтать пустое.

Наедине с другом Мишель говорил по-другому – увлеченно и серьезно.

– …Послушай меня, Деметрус. Ты ужасно отстал от нашей жизни со своими допотопными сетованиями о русской косности. За годы, что тебя не было, у нас тут решительно всё переменилось. Общество не то, что прежде. Есть люди, много людей, которые не намерены бездеятельно наблюдать, как эти (палец майора показал на потолок) тащат Россию обратно в восемнадцатое столетие. Тебе бы послушать наши обсужденья! Мы знаем, что надобно сделать, дабы наша держава стала великой не только размером, но и довольством своего народа!

– Известно чтó, – перебил Ларцев. – Я тебе о том неоднократно писывал. Чтобы страна, раскинутая на тысячи верст, жила здоровой жизнью, а не дожидалась на каждую свою нужду решения из Петербурга, нет иного способа, как переделать ее в Соединенные Штаты России. Пускай каждая область живет своим умом. Местным жителям виднее, в чем их польза. А столица пускай ведает защитой от неприятелей и иностранными делами, как в Америке.

– Так оно и записано в нашей «Конституции»! – вскричал Бобрищев. – Ее составил капитан Генерального штаба Никита Муравьев. Ах, какой это ум! Россия превратится в федерацию из тринадцати держав – по-вашему «штатов» – и двух особых областей, Московской и Донской. Император становится хранителем верховной власти, символом государственного единства, не более. Сама же власть делится на исполнительную, судебную и законодательную. Последнюю являет Народное Вече, куда народ избирает депутатов. Все граждане равны, крепостничество упраздняется. У нас там сказано: «Раб, прикоснувшийся земли Русской, становится свободным».

– Превосходные слова! – в волнении вскочил Дмитрий. – Ах, как это всё прекрасно! Какие вы молодцы! И как я жалею, что я покинул Россию, что я в ней разуверился!

– Но ведь ты вернулся, яко Лазарь с того света, – хлопнул приятеля по локтю майор. – И ты даже не представляешь, в сколь судьбоносный миг. Послушай, я ведь к тебе заглянул по дороге в некое место. Мне уже следовало там быть, мы сговорились, но я не мог не повидать старого друга. Пойдем со мной! Наши там будут всю ночь, до самого утра.

Здесь он заметил стоявшую на пороге Александру, осекся. Лицо снова сделалось приторно-фальшивым.

– Я зову вашего супруга на дружескую мужскую вечеринку. По старой памяти. Многие его помнят и будут рады повидать. Бог весть, доведется ль еще свидеться. Право, Деметрус, идем! Добеседуем по дороге, не будем утомлять твою супругу скучными материями.

Александра действительно не была любительницей разглагольствований об общественном благе, почитала их верхоглядством. Потому что глядят сверху, с облаков, и мир им кажется вроде шахматной доски. Однако всё самое важное, управляемое и исправляемое, находится внизу, на земле, куда может достать рука. Правильно посади правильное семя в правильный момент, и оно само потянется к небу. А наоборот, сверху вниз, отродясь ничего не вырастало.

Но отпустить Митю к приятелям, пожалуй, было бы и неплохо. Вон как он порозовел. Соскучился по мужским разговорам. Пускай развеется.

– К кому вы хотите его вести?

– К Рылееву. Вы не беспокойтесь, Александра Ростиславовна. Там все пристойно. Это превосходнейший человек, примерный семьянин и к тому же отчасти тоже американец. Он служит правителем канцелярии «Российско-американской компании». Тоже всё о русских соединенных штатах толкует, – подмигнул майор Дмитрию.

– Знаю я ваши пристойности. Мужу много пить нельзя, он назавтра болеет, а нам ехать, – явила строгость Александра.

– Саша, это низко – столько лет поминать один случай! – возмутился Дмитрий.

А Бобрищев приложил ладонь к груди: