С этим ладно. Теперь амбар.

– Митя! – позвала она. – Тут боле бояться некого! Командуй! Ты знаешь, что делать. Сено и хворост к стенам! Но пока не запаливайте, слышишь?

Была у Катиной надежда, что Бошан, будучи встречен мощным залпом, на мост вовсе не полезет – вообразит, что перед ним целое войско. Тогда можно будет и отсюда овес вывезти.

– А вы разве не с нами? – удивился прапорщик, видя, что помещица поворачивается уйти.

– Я туда, к мосту. Пистолет мой отдай. Он тебе тут больше не нужен, а мне пригодится.

Катина сняла с плеч шаль, замахала ею, оборотясь к опушке. Там ждал конюх Федька. Из тех лошадей, что были захвачены у французов, Полина Афанасьевна отобрала двух порезвей, пригодных для верховой езды. Федор себя ждать не заставил – вынесся на поляну одвуконь.

– Лихова жалко. Каков герой, а? – Митя шел за помещицей. Ему ужасно хотелось поговорить о случившемся. – Его подвиг достоин занесения в анналы! Я ему сказал на прощанье: «Твое имя прославится в веках! Ты воззришь с небес, как будет славить тебя благодарное отечество!».

– Ступай-ка ты, сударь, к амбару. Собирай мужиков. Разожгите побольше факелов, – прервала его Полина Афанасьевна. – А Кузьма на небеса вряд ли попал. Больно звероват был. Легко французов убивал. Богу, чай, все равно, что они нам неприятели. Под землей Кузьма, в геенне огненной. Там героев много.

Только так, ушатом холодной воды и можно было остановить Митенькины восторги.

Но только Катина сказала про огненную геенну, и раздался из земного чрева глухой глас:

– Эй вы, наверху! Оглохли что ли, черти? Да вынайте же меня! Холодно!

Глас был хоть и не вполне внятный, но бессомненно принадлежал геройски погибшему мельнику. У Ларцева глаза стали в пол-лица. Обмерла и Полина Афанасьевна, на самом деле ни в небесное, ни в подземное царство не веровавшая. Но опомнилась первой. Бросилась к колодезному срубу.

Внизу из темной воды торчала косматая башка, белело лицо.

– Наконец-то! – прогудел сердитый бас. – Кто там, не вижу, спускай ведро!

Так вот куда он побежал от повозки, сообразила Катина.

– В колодец прыгнул? Ай да Лихов! – закричал и Ларцев. Перегнулся через край. – Кузьма, миленький, ты жив! Эй, партизаны! Сюда, сюда!

Минуту спустя мокрого мельника обнимали, хлопали по спине мужики. Он отталкивал тянувшиеся к нему руки.

– В-водочки сыщите! Заледенел я!

Ему сунули солдатскую флягу.

Ларцев воздевал руки к солнцу.

– О сколь счастливый день! Клянусь, Кузьма, о твоем беспримерном деянии узнает вся Россия! Я напишу губернатору! Главнокомандующему! Государю! И в «Ведомости»!

Полина Афанасьевна тоже была рада, что Лихов перехитрил смерть, однако Федька уже был тут, кони испуганно храпели, раздувая ноздри на пороховой дым. Пора.

Подобрав юбку, она села на лошадь, похлопала ее меж ушей:

– Ну, ну, тихо! Едем, Федор.

Кто-то взялся за стремя. Повернулась – Лихов.

– Куда, барыня? К мосту?

– Да. Теперь там главное. Надо пособить Фоме Фомичу. Управится ли он, безъязыкий?

– Я с тобой. Слезай, Федька.

Конюх, не дожидаясь, что скажет барыня, спрыгнул на землю. Мельник поднялся в седло.

– Тут боле делать пока что нечего. Едем.

Не предложил, а вроде как приказал. Ударил каблуками в круглые конские бока, поскакал. Что ж, пусть покомандует, заслужил, подумала Катина. И с ним, конечно, надежней.

Разогнались до быстрой рыси, и ехать-то было недалеко, всего с полторы версты, но Катина все же боялась не успеть. После взрыва, верно, миновало не менее получаса. Даже странно, что от моста до сих пор не грянул залп.

– Что-то пальбы не слышно! – крикнула она, поравнявшись с мельником. – Не разбежались ли наши, завидя французов?

– Ништо! – весело отозвался тот. – Обоз длинный, ихние конные, сама видала, повдоль растянулись. Их в кучу собрать, это время нужно. Поспеем!

И сразу стало спокойней.

– За твою доблесть отпущу на волю вас обоих, с Агафьей, – пообещала помещица.

– Воля – вот она! – проорал Лихов. – Ох, славно!

Ишь, рассиялся, подумала Катина. Он и всегда-то был полоумный, а на войне совсем выбесился. Что ж, война и есть сумасшествие. Каково время, таковы и герои. И хорошо, что они есть, без них много не навоюешь.

Кузьма оказался прав. Поспели.

Мост был завален свежесрубленными молодыми деревьями. Мужики лежали по-за кустами, выставив ружья. Сзади похаживал Женкин, боевито покрикивая:

– Двум смэртьям не быват, одной нэ мыноват! Не робэй, рэбьята!

В руке у англичанина была медная дудка, про которую Фома Фомич рассказывал, что она при нем еще с боцманских времен.

– Дудка свистит – пали! Ранше не пали! – приговаривал моряк.

Кузьма, слезши с лошади, присовокупил, убедительно:

– Глядите, мужики. Кто допреж свистка выпалит – зубы вышибу.

И тут же, минуты не прошло, как Катина и мельник спешились, вдали застучали копыта. На том берегу из леса вылетели первые всадники. У переднего на шляпе сверкал позумент. То был сам звенигородский командан.

Скоро на луг высыпал и весь отряд, полсотни или больше кавалеристов. Но до самой реки они не доскакали. Майор разглядел на мосту завал, поднял коня на дыбы, что-то закричал. Прочие тоже стали осаживать. Сбились в кучу, потом кое-как выстроились шеренгой по двое.

– Наобум не полезут, – сказал помещице по-английски Женкин. – Это вояки опытные. Отправят вперед разведчика. Эх, жалко! Кабы все скопом на мост поперли, даже наши паршивые стрелки кого-нибудь да подстрелили бы.

Так и есть. Один спрыгнул на землю, отдал товарищу поводья, пошел вперед. Поступь осторожная, ноги полусогнуты – чуть что, готов упасть или побежать назад.

– Вит, вит! – крикнул Бошан.

Солдат задвигался быстрей, но перед самым мостом опять замешкался.

– Эхе-хе, – шепотом сокрушался Фома Фомич. – Его бы я отсюда легко свалил, но тогда они подумают, что нас тут мало иль что вовсе один стрелок. Ринутся разом и сгоряча прорвутся. Придется потратить залп на этого болвана.

– Свисти уже! – шикнул Лихов. – А то вояки наши зубами стучат. Не драпанули бы.

Женкин поднес ко рту дудку, выдал заливистую трель. Прибрежные кусты оглушительно затрещали, изрыгнули дым и пламя. Стройного залпа не получилось, но это, может, и к лучшему – зато вышло раскатисто, будто палила целая рота.

До француза было недалече, но ни одна картечина в него не попала. Сначала-то он шлепнулся на задницу, но это с перепугу. Тут же вскочил, ошалело сам себя оглядел – должно быть, не поверил удаче – и во всю прыть кинулся к своим.

Бежали от кустов и партизаны, иные даже ружья побросали. Хорошо, с той стороны было не видно, дым прикрыл.

Полина Афанасьевна приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть поверх серой пелены – что Бошан?

Мечется, машет. Шеволежеры слезают с коней. Большинство припали на одно колено, выставили карабины. Другие бегут к деревьям, каждый тянет за собой по четыре лошади. Действуют слаженно, дружно. Верно, не первый раз в подобной переделке. Однако на мост вроде бы лезть не собираются.

Здесь помещица разглядела, что один кавалерист не спешился, а мчит галопом прочь по дороге. Только теперь Катина выдохнула, а то с самого свистка как набрала полную грудь воздуха, так и не дышала.

Получилось! Обманули майора! Отступить не отступил, и это жалко, но послал нарочного за транспортными солдатами. Значит, будет ждать. Пока те построятся, пока сюда доберутся, пока изготовятся к атаке, это час времени.

– Я с мужиками пойду, а ты, барыня, возвращайся к амбару, – подошел Кузьма. – Не сумневайся. Всё исполним, как сговорено. Побежим берегом, потом бродом, потом лесом. На поле все разом кинемся на хвост обоза. Возчики увидят, что нас много – сами разбегутся. Возьмем телеги, укатим к Гнилому озеру.

– Коли с Фомой Фомичом будешь ты, я покойна, – ответила она.

И Женкину:

– Что саблей машете? Много ль от нее проку? Вот вам, сэр [это по-ихнему «сударь»], в подарок мой пистолет, оба ствола заряжены.