— Ну?

— И вот что меня поразило. Какой же остротой зрения они, кем бы они ни являлись, должны обладать, чтобы выложить в сложную фигуру небольшие камешки, затем нарисовать глаза, и не допустить при этом ни единого промаха, и все это в кромешной темноте!

— Я читал о людях, брошенных в темницу на долгие годы, которые были способны вполне сносно видеть в темноте, — возразил Воган.

— Да, — сказал Дайсон. — Вы читали об аббате в «Графе Монте-Кристо». Но это уж слишком необычный персонаж для сравнения.

— Вы знаете того старика, что раскланялся с вами? — спросил Дайсон, как только они свернули с тропинки к дому.

— Да, это Трэвор, хотя он далеко не старик. Но выглядит он, вы правы, старым, бедным и разбитым.

— И кто таков этот Трэвор?

— Неужели не помните? Я рассказывал вам одну историю в тот день, когда приехал в Лондон, о девочке по имени Анни Трэвор, которая бесследно исчезла около пяти недель назад. Так вот, этот старик — ее отец.

— Да-да, кажется, вспоминаю. По правде говоря, эта история полностью вылетела у меня из головы. И что, до сих пор о девочке ничего не слышно?

— Ничегошеньки. Полиция бессильна.

— Боюсь, я не уделил должного внимания деталям вашего рассказа. Так какой же дорогой шла девочка?

— Ее путь пролегал прямо через эти дикие холмы, что начинаются сразу за домом, до этой дороги отсюда примерно две мили.

— Это не рядом с той деревушкой, которую мы вчера видели?

— Вы подразумеваете Кросицелью, откуда пришли дети? Нет, нет, то место находится дальше к северу.

— Н-да, туда я еще не ходил.

Они вошли в дом, и Дайсон заперся в своей комнате, чтобы погрузиться в прихотливый мир собственных мыслей, но то уже были не чистые фантазии — тень растущего подозрения обитала в них, смутная, пока еще иллюзорная, без определенных форм, и тем не менее — неотвязная. Он сидел у открытого окна и смотрел в долину, и видел, словно на картине, извилистый путь ручья, серый мост и огромные горы, вздымающиеся вдали, — все замерло: без дыхания ветра в таинственном поклоне застыли леса, вечернее солнце безмятежно пылало на папоротниках, а далеко внизу набирал силу слабый еще молочно-белый туман и начинал клубиться над водой. День незаметно темнел, огромный вал гор уже смутно вырисовывался вдали, краски леса потускнели, и захватившая Дайсона фантазия уже не казалась абсолютно невозможной. Остаток вечера он провел в грезах, едва ли слушая то, что говорил Воган, потом взял в холле свечу, подошел к приятелю и после некоторой паузы пожелал ему спокойной ночи.

— Я хочу хорошенько выспаться, — сказал он, — у меня есть небольшая работа на завтра.

— Вы имеете в виду свои писания?

— Нет, я собираюсь найти чашу.

— Чашу?! Если вы говорите о моей чаше для пунша, то она в полной безопасности и находится в сундуке.

— Меня не интересуют чаша для пунша. Могу поручиться за то, что вашей чаше ничто не угрожаю и не угрожает. Нет, я не стану досаждать вам предположениями. В любом случае вскоре у нас будет нечто куда более прочное, чем просто догадки. Спокойной ночи, Воган.

На следующее утро Дайсон вышел в путь сразу после завтрака. Он выбрал ту же дорожку у садовой ограды и, минуя ворота, заметил, что с кирпичей на него глядят уже восемь жутких миндалевидных глаз.

— Еще шесть дней, — сказал он сам себе, но стоило ему подумать о том, что побудило его отправиться в путь, как он сразу съежился и почувствовал внутреннее неприятие того, что сам же придумал накануне, — столь невероятны, несмотря на его твердую убежденность, были эти догадки.

Дайсон продрался сквозь густую тень леса, вышел на голый скользкий травянистый склон и стал карабкаться выше и выше, держа направление на север согласно ориентирам, полученным от Вогана. Он ушел недалеко, но ему вдруг почудилось, что он навсегда оторвался от мира людей, лишился привычного окружения; теперь он видел только правый край сада, да робкий дымок, поднимавшийся, подобно колонне, от той самой деревеньки, из которой по дорожке Вогана ходили в школу шестеро детей, — и это был единственный признак жизни, так как густые леса затенили, почти поглотили старый дом приятеля. Добравшись до вершины холма, Дайсон впервые почувствовал нетронутую дикость этих мест; вокруг ничего — только серое низкое небо, такие же сероватые холмы, огромное плоскогорье, казалось, уходящее в бесконечность, да слабое мерцание голубых вершин дальних гор на севере. Наконец он вышел на дорожку, едва различимую на голом хребте, и, вспомнив описание, данное ему Воганом, решил, что это и есть та самая тропка, на которой потерялась Анни Трэвор. Он проследовал дальше по предполагаемому маршруту девочки, скользнул взглядом по большим глыбам известняка, словно выросшим из дерна, угрюмым и даже отвратительным, как если бы они были частями языческих идолов с берегов южных морей, и неожиданно остановился в сильном изумлении, хотя увидел как раз то, что искал. Дайсон стоял на вершине отлого спускавшегося холма и смотрел вниз, на круглую арену в центре чего-то, напоминающего древний римский цирк в обрамлении неуклюжих глыб известняка, похожих на останки разрушенных стен. Внимательно осмотрев это странное место, он запомнил расположение камней, после чего повернулся и зашагал в направлении дома Вогана.

— Любопытно, — ворчал он себе под нос, — более чем любопытно. Чаша найдена, но где же пирамида?

— Дорогой мой Воган, — сказал он, вернувшись домой, — смею вас уведомить в том, что я нашел чашу, но к настоящему моменту это и все мои новости. Впереди нас ждут шесть дней абсолютного бездействия.

— Я только что обошел сад, — сказал Воган как-то утром. — Я считал эти жуткие глаза и обнаружил, что их уже четырнадцать. Черт возьми, Дайсон, скажите мне, что все это значит?

— Сожалею, но пока не стоит и пытаться что-либо объяснять. Сейчас можно только строить предположения, а догадки, не подкрепленные фактами, я всегда предпочитал держать при себе. Кроме предугадывания будущего все остальные домыслы не стоят ничего. Вспомните, я говорил вам, что у нас впереди шесть дней полного бездействия. Замечательно. Сегодня как раз шестой, последний день ожидания. Сегодня вечером я предлагаю выйти на прогулку.

— Прогулку! И это все, что вы собираетесь предпринять?

— А что, она может преподнести нам весьма любопытные сюрпризы. Короче говоря, мне бы хотелось, чтобы вы отправились вместе со мной в горы сегодня вечером около девяти часов. Возможно, мы будем отсутствовать всю ночь, так что одевайтесь теплее и возьмите с собой немного горячительного.

— Шутите? — спросил Воган, изумленный странным поведением приятеля.

— Нет, нисколько. Если я не ошибаюсь, мы с вами идем за весьма серьезным объяснением вашей загадки. Надеюсь, вы пойдете со мной?

— Не сомневайтесь. И какой же дорогой вы хотите идти?

— Той самой, которой, по вашему рассказу, должна была идти Анни Трэвор.

Услышав имя девушки, Воган побледнел.

— Признаться, не думал, что вы идете по следу девочки, — сказал он. — Мне казалось, что вы целиком поглощены распутыванием истории с глазами и фигурами из наконечников. Хотя, что о том толковать — я иду с вами.

В тот вечер ровно без четверти девять двое джентльменов отправились в дорогу через лес, вверх по склонам холмов. Над землей висела темная, тяжелая ночь, небо пухло от низких облаков, в долине клубился туман. Весь путь, казалось, пролегал в царстве теней и печали, путники шли молча, боясь нарушить хрупкую, полную призрачного присутствия тишину леса. И вот, наконец, они вышли на крутой горный скат, и вместо удручающей тесноты чащи перед ними выгнулась травяная дуга склона, а еще выше, за ней, — фантастические глыбы известняка, отбрасывающие в темноте невидимую тень ужаса; и ветер, спешащий к морю, вздыхал на камнях, заставляя холодеть сердца. Казалось, они шли уже несколько часов, хотя перед глазами была все та же смутная цепь гор, и обветренные камни проглядывали сквозь темноту, словно кривые зубы уснувшего чудовища; они шли и шли, и вдруг Дайсон, приблизившись к своему компаньону, торопливо прошептал: