Белла крепче сжала в руках маленькую коробочку, подарок Эдварда, который он преподнёс ей в честь нового года.

— У тебя ведь тоже есть тайна, — осипшим голосом наконец сказала Белла.

Когда девушка стала прокручивать в голове ряд мыслей и многочисленные вариации событий, которые могли случиться, скажи она ему, другие события, на которые она прежде не обращала внимания, стали всплывать.

— Это ведь не вызвало бы у тебя подозрений в противном случае, — Эдвард беззвучно усмехнулся, что-то решая. — Твоя чуткость, эта старомодная обходительность и манеры… Ты так много знаешь и словно ходишь в неком недоумении с того дня, когда понял, что не всё. Твои всегда ледяные руки и эта подозрительная скорость, когда ты столько раз практически ловил меня на лету, хотя был в другом конце комнаты. Кто ты?

Белла уже знала кто, поняла, вспоминая все те уроки ЗОТИ и рассказы Рона, брат которого так часто имел с ними дело, поняла, когда цепь событий, произошедших с ней после знакомства с ним, наконец сложилась в одну картинку.

Она знала, но спросила и добилась нужного: в абсолютной тишине, Эдвард нажал на педаль газа и всё в той же тишине они доехали до её дома, оба находящиеся глубоко в своих мыслях.

Комментарий к Глава девятая, о воде, что точит камень

Приблизительная датировка событий главы: Середина Декабря-Рождество-Новый год-первая неделя Января.

П.с. Осталась одна глава и эпилог.

========== Глава десятая, о долге и доверии (часть 1) ==========

Будучи ещё совсем девочкой, Белла часто мечтала о любви. О том возвышенном чувстве, о котором так часто рассказывалось в начальной школе и о тех противоречащих ему поступках, о которых шептались старшеклассницы в туалете.

Когда в её жизни появился Хогвартс, волшебной сказкой открывая вокруг неё новые двери и возможности, Белла осознала, что это не просто слова о чём-то таинственном и мистическом, постигающем лишь достойных. Оно, это чувство, преследует человека всю жизнь — от рождения и до глубокой старости, выбирая самые разнообразные объекты для своей любви, иногда совершенно недостойные и неподходящие. Белла любила вещи, которые связывали её жизнь с жизнями давно погибших родителей, ромашки, впервые показавшие ей волшебство, Хогвартс, который стал для неё домом на целых шесть лет и друзей, что здесь нашла.

Она любила их и понимала это. До того, как попала сюда, ей казалось, что понимала.

Потому что-то, что открылось в её душе после признания Эдварда, казалось чем-то совсем иным. Совсем не тем, что было до: она не могла сказать, что относится к нему с тем же чувством, что и к Рону и Гермионе, либо фотоальбому на дне школьного чёмодана, и это её пугало — иной любви она никогда не испытывала, а та симпатия к Седрику на четвёртом курсе была куда менее глубокой.

Белла не чувствовала себя способной ответить на его признание тем же. Эдвард, будучи вампиром, мог быть уверен в себе, она — нет. Вампиры любят лишь раз, маги же могут всю жизнь искать вторую половинку, каждый раз будучи уверенным, что очередные отношения — это то самое.

И она уж тем более не могла сказать, что его вторая сущность её не смущала.

Смущала. Очень сильно.

Кто знает, как эти милые люди, у которых она проводит выходные, занимают свои? Охотой в при окрестных территориях? Как много жертв лежало на их совести? Сложно поверить, что добродушность миссис Каллен и альтруистичность её мужа позволили им это, но хотя бы объясняло род деятельности второго.

Белла встряхнула головой, в последний раз ощупывая мягкую ткань спортивной сумки — дядя Вернон был так счастлив, когда ещё прошлым утром она заявила ему о своём намерении уехать, что добровольно её ей выделил — и повторно прошлась по комнате, босыми ступнями проверяя, не выпало ли что.

Эдвард покинул её почти сразу, как только высадил задумчивую девушку у дома (он не мог не провести её до него, но даже его джентльменское «Спасибо за чудесный вечер» звучало как «Мне срочно нужно оказаться подальше отсюда», и он оставил Беллу, не успевшую сказать и слова, в полном одиночестве). Она тогда лишь фыркнула, обдумывая его дальнейшие действия и про себя отмечая, что не боится. А затем пробормотав «извините» на очередные причитания тёти, закрылась в комнате и стала собирать вещи.

У неё вообще вошло в привычку бодрствовать ночью. Сейчас, когда диктор объявил одиннадцать часов, а по радио начала играть ночная волна, она и не думала ложиться. Если бы она легла, в голову наверняка пришёл бы очередной рой мыслей, и уснуть она всё равно бы не смогла — потому оставив сумку, с которой планировала отправиться ближайшим рейсом, достала палочку, если честно, не надеясь уже ни на что. Скорее по привычке, которая формировалась у неё на протяжении четырёх недель.

Села на кровать, привычно положила подушку на ноги, предварительно вытягивая их и кладя на стул, и достала заветную палочку, которая совершенно безосновательно (ну подумаешь треснула её хозяина по башке) не хотела слушаться ослабленную волшебницу.

— Вингардиум Левиоса, — достаточно тихо, чтобы лишний раз не потревожить родню, но достаточно, чтобы подушка взлетела, произнесла она.

Подушка не двигалась.

И во второй, и в третий раз.

Должна ли она оставить всё как есть и полностью отказаться от магии в своей жизни?

Рука непроизвольно потянулась к тонкому браслету, выданному тётей ещё в больнице (когда она оказалась там впервые). Тонкие пальцы прокручивали заветное украшение снова и снова, пока в какой-то момент не сорвали, откинув украшение на кровать.

«Если сегодня я последний раз вижу тебя, я просто хочу знать, что это не напрасно.»

— Не напрасно, — повторила Белла, крепче стискивая в руке древко. — Вингардиум Левиоса! Вингардиум Левиоса! Вингардиум.

Она почувствовала холодный ветерок и ощутила чьё-то присутствие, уже после того, как небольшая пуховая подушка вспарила, оказавшись под потолком.

В голове Эдварда в тот момент впервые за всю его жизнь не происходило совершенно ничего.

***

«У тебя ведь тоже есть тайна.»

— Эдвард? — Эсми заботливо оглядела сына, подмечая плотно сжатые губы первого.

Остальные Каллены оглянулись на младшего, в ожидании.

— Я должен сказать ей, — в полной тишине, воцарившейся в комнате после его слов, лишь движение со стороны Розали говорило о протесте с её стороны.

— Белла, — наконец начал Карлайл, лучше всех понимая, чем был движем сын, — она замечательная девушка, и я уверен, что она могла бы сохранить тайну. Но, Эдвард, это ведь поставит её под удар куда более сильный, чем нас в случае чего… Мы не можем быть уверены, что уезжая в Лондон сейчас, она… — «не попадёт не в те руки» мысленно закончил отец.

«Я понимаю, как тебе тяжело отпускать её, но это ведь лучше, чем пытаться привязать к себе доверяя совсем ей ненужное».

«Ты эгоист, Эдвард», — думала Розали, складывая руки на груди, — «мелкий эгоист, готовый подставить всех нас».

«Дорогой, я ничего не понимаю. Отчего такое желание?» — Эсми переводила взгляд с мужа на сына, не в силах уловить мысль, витающую между ними.

Элис и Джаспер упорно цитировали Шекспира, явно что-то скрывая, и только старший брат как всегда был на своей волне.

«Обожаю, когда он злит Розали», — лишь злорадствовал Эммет, которому впрочем, было совсем по-барабану об осведомлённости кого бы то ни было.

А затем было много разговоров, признаний и решений, которые рассматривали Каллены, выслушивая мнение каждого. Солнце уже давно село, когда они приняли и поняли то, что хотел донести до них Эдвард — свои чувства. Даже Розали под конец перестала обиженно коситься в его сторону, а Элис, наконец обращаясь непосредственно к брату, перестала переводить книги и показала ему лишь одну картинку, вдохновившую и окончательно убедившую в своих намерениях.

Она ещё долго стояла перед его глазами, пока Эдвард бежал, оставив машину, к дому Беллы, неожиданно развеявшись, лишь когда он запрыгнул на подоконник приоткрытого окна её комнаты.