– «Человечество» – преступная… организация… – 501-й растеряно замолкает.

В комнате повисает напряжённое молчание. Его нарушает врач.

– Хорошо, – говорит он. – Вы когда-нибудь общались с представителем вида Человек Разумный?

– Да, – признаётся 501-й и рассказывает о встрече с баскетболистами.

– И как вам?

– Они… агрессивные.

– О, нет, – смеётся врач. – Обычная защитная реакция. Вы просто не вошли к ним в доверие.

– А зачем мне входить к ним в доверие?

– Ну, – пожимает плечами 015-й. – Чтобы узнать-таки, что же такое «Человечество»… – Он хитро глядит на пациента.

– Это что: проверка? – удивлённо спрашивает 501-й. – Я не состою в связях с преступниками!

– Ну-ну-ну, – успокаивает 015-й. – Какая проверка? Я всего лишь врач и задаю те вопросы, которые положены… Скажите, вы испытывали когда-нибудь гнев или хотя бы раздражение?

501-й понимает, что лицо его покраснело, пульс и дыхание участились. Как же это?..

– Нет, – твёрдо говорит он, – не испытывал.

– Если бы вы признались, я бы нисколько не удивился, а так… – Врач, нахмурившись, встаёт, медленно шагает в другой угол комнаты, сцепив руки за спиной. Подойдя к шкафчику, зачем-то открывает и закрывает дверцу.

– И всё же, – говорит он, обернувшись, – почему вы не защищались? Почему не нейтрализовали террориста? В ваших руках был «инструмент», что могло сойти за оружие. Мы просмотрели записи с камер: вы просто стояли и бездействовали.

– Я… – говорит 501-й. – Я не мог. Как будто что-то останавливало…

– Ну, позвольте. – 015-й вновь проходит по комнате, садится на стул, закинув ногу на ногу. – Как это: что-то останавливало?

– Будто внутри… – 501-й невольно закрывает ладонью солнечное сплетение.

– Внутри, значит. – Врач одной рукой поглаживает свою тонкую шею, смотря в потолок. – Известно, что вы до недавнего времени работали в Надзоре. Также известен инцидент с незарегистрированной девочкой, после которого мы с вами, как помните, встречались. Тогда вы так и не ответили, почему не смогли выстрелить…

Он смотрит так, будто знает, что это задевает 501-го. Внутри начинает закипать, что-то обжигающее.

– Я бы никогда не убил ребёнка.

Эту фразу 501-й где-то услышал… не может вспомнить, где. В каком-то старом фильме? Да и вообще, очень странны эти чувства, испытываемые к детёнышу homo sapiens. В первый раз вживую увидел ребёнка… 015-й прав: после того инцидента 501-й так и не смог внятно объяснить свои действия. Вспоминается, какая сумятица была в голове…

– Ну-ну. – Врач опускает взгляд. – Убить и нейтрализовать довольно разные вещи. Вы же сами прекрасно знаете, что, цитата: все незарегистрированные лица подлежат немедленной ликвидации. И причины вы, несомненно, тоже знаете: Вирус Сарса, «Человечество», терроризм…

– Я бы никогда, – с расстановкой говорит 501-й, – никогда не убил ребёнка.

– Вот это, – говорит врач, повторяя интонацию пациента и указывая на него пальцем, – мы и должны в вас вылечить.

Он встаёт, подходит к двери.

– Всё равно, – бросает 015-й через плечо, – за вас это сделал ваш напарник. – И уже выйдя в коридор, добавляет: – Вам даётся последний шанс. Наша Система – наверное, к счастью, – очень щедра на них.

28 августа. Светлый Бор. Михаил Сергеевич.

Стены помещения обшарпаны. Старая синяя краска давно отошла и завернулась, местами виднеются рыжие торчащие кирпичи. Потолок затянут чёрной паутиной, но пол чистый – его плитка блестит. Помещение слабо освещается пыльной лампочкой без абажура, свисающей с потолка.

Металлическая дверь со скрипом открывается – на миг мелькает соседнее помещение, залитое светом и выглядящее лучше. Поначалу трудно разглядеть вошедшего, но когда тот оказывается на свету, становится видна его мокрая седая голова, влажное лицо с белым респиратором-ракушкой и синий, местами в странных пятнах халат. Человек проходит к стене слева, раздаётся щелчок, и небольшая продолговатая лампа освещает раковину. В корзину для грязного белья, стоящую рядом, падают резиновые перчатки и респиратор. Раздаётся негромкий скрип, за ним – журчание воды.

Человек, высоко завернув рукава, подставляет под струю морщинистые руки, умывает их, затем проводит ладонью от локтя. Набирает в «лодочку», плещет на лицо. Выключив воду, берёт висящее на крючке белое полотенце. Оно мягкое, приятное на ощупь. Каждый раз, держа его в руках, человек вспоминает мультфильм из детства, где в главной роли белоснежная пушистая овечка. Она скачет по зелёному лугу, залитому солнечным светом, а из кустов за ней наблюдает пастух… или волк? Эх, память уже не та.

Взгляд упирается в интерактивное зеркало. Отражение из режима «селфи» переходит в обычный, без фильтров и улучшений. Видно – старик, держащий полотенце у щетинистого подбородка. Глубокие морщины по щекам, рыхлая кожа, губы в трещинах, поблекшие глаза. На самом деле и не старый, шестьдесят два, но с этой работой… Друг Крис на пять лет моложе, а вон, всё к «неспящим» ходит. Эх, Крис…

Старик вешает на крючок полотенце, снимает измаранный багровыми пятнами халат, бросает в корзину. Поправив рубашку и брюки, выключает свет и поднимается по лестнице. Та с каждым шагом издаёт жалобный скрип, и кажется, что вот-вот проступь провалится под небольшим весом старика. Наконец, входит в хорошо освещённую комнату и прикрывает за собой дверь в подвал.

Комната занимает весь первый этаж и разделена полупрозрачными перегородками на три части: прихожую, гостиную и кухню. На полу уложен настоящий деревянный паркет, большие окна открывают вид на придомовой сад, стены между ними украшены комнатными цветами, вьющимися от пола до потолка. В центре комнаты – лестница, ведущая на второй этаж. В ней же с обратной стороны расположена подвальная дверь из дерева, вся в резных узорах.

Старик проходит на кухню. Встречает двенадцатилетний сын Витя.

– Пап! – кричит он. – Мы сегодня со Стёпой стрекозу поймали! – Название насекомого сын произносит картаво, и отец умилённо улыбается.

– Да-а? – нарочито удивлённо тянет он. – Самую настоящую?

– Самую! – подтверждает Витя.

– И где она теперь?

Сын смотрит на пустую банку из прозрачной пластмассы, стоящую на овальном кухонном столе, и растеряно говорит:

– Улетела…

Отец любяще треплет его светлые волосы.

– Катенька, – зовёт он, – как там наш ужин?

– Почти готов, – отрывисто говорит та, стоя у 3Д-печи.

– А Катька сегодня…

– Я тебе не Катька! – перебивает она младшего брата, порозовев. – Для тебя всегда Екатерина Михайловна!

– Бросьте, дети, – добродушно говорит отец, садясь за стол. Сын запрыгивает на рядом стоящий стул.

Девушка молча начинает расставлять тарелки. На её лице читается явное недовольство.

«Всё ещё дуется на то, что не отпустил, – думает отец. – И правильно: нечего ей делать с этим Владом. Ему двадцать четыре, старше почти на семь лет. Хотя, кто ещё ближе к ней по возрасту? Младше Влада только Стёпка… – Он смотрит на дочь и улыбается. – Эх, как же ты выросла. Совсем на мать похожа стала».

– Ты что так вздыхаешь? – спрашивает Катя, стоя спиной и шаря в 3Д-печи.

– Задумался, – отвечает отец и поворачивается к сыну: – Ты руки помыл?

– Да, – говорит тот, выпрямившись и вытирая ладони об шорты.

– Смотри, вирусы не дремлют…

Сын, выпучив глаза и приоткрыв рот, соскакивает со стула и бежит к раковине.

– Будем втроём ужинать? – спрашивает Катя под шум включившейся воды.

– Мама присоединится позже, как закончит.

Дочь наконец извлекает из печи ужин. По кухне разносится аромат жареного мяса.

– Курица! – картаво кричит Витя, подбегая к столу и тряся мокрыми руками.

Катя ставит блюдо на стол и садится. Семья приступает к трапезе.

– Отличное мясо, – говорит отец, жуя. – Даже не скажешь, что синтезированное.

– Где ты сейчас настоящее возьмёшь? – говорит дочь.