— Остановимся, если хочешь.

— Нет, — тоже шепотом ответила я, пытаясь расслабиться. Какой в этом смысл, если главное уже позади?

Я могла бы сказать ему в самом начале, признаться, что он у меня первый, но я намеренно промолчала. Никому не скажу никогда, но я хотела прочувствовать эту боль сполна, ведь одна боль вытесняет другую…

— Я буду осторожен, — мягко пообещал он мне, и я тут же ему поверила.

Почему я раньше думала, что он холодный эгоист и высокомерная звезда, купающийся во внимании своих фанаток?

Он абсолютно другой — нежный, внимательный, берущий с напором, но отдающий взамен себя всего без остатка. И мне это в нем нравится. Никаких полутонов, он или белый, или черный, но невероятно насыщенный в каждом своем цвете. Если он злится, то под его ногами содрогается земля, а если занимается любовью — то создает что-то невообразимо прекрасное.

Боль хоть и осталась, все же отошла на задний план, уступая место эйфории, которой я упивалась, тая в руках Орловского.

И теперь это для меня до глубины души сакральное: смотреть, как твой любимый человек с хриплым стоном достигает высшей точки наслаждения, зажмурив глаза и вцепившись в тебя, словно боясь, что космический ветер раскидает нас по разные стороны вселенной.

Приятная тяжесть его тела придавливала меня к матрасу, не давая пошевельнутся. Но мне нравилось вот так лежать и ощущать ритмичный стук его сердца своей грудной клеткой.

Через пару минут, я поняла, что он уснул.

Я осторожно вылезла из-под его расслабленного и тяжелого тела, оставляя его безмятежно спать на животе. Запоздало вспоминаю, что всю ночь он провел с товарищами в автобусе, возвращаясь домой из длительной поездки. Его голова лежит на правой щеке, веки расслаблены, а руки раскинуты в стороны. Гладкая спина равномерно поднимается и опускается от его дыхания. Довольно долго я молча рассматриваю спящего парня, прежде, чем подняться с кровати.

Я хотела с ним поговорить, но теперь решаю отложить разговор на завтра, осторожно собирая свои вещи и на цыпочках выходя из квартиры. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо охранной будки. И только выйдя за ворота, остановилась и осознала произошедшее, прижав руки к раскрасневшимся щекам.

**

Саша

Есть ли место удушающей агонии в нашей жизни, если только вчера ты умер, а сегодня уже возродился? Есть ли смысл проклинать все на свете и обижаться на рухнувший на тебя мир, если вскоре жизнь дарит новые двери, которые снова переворачивают все с ног на голову, в этот раз делая тебя счастливым?

Две недели я просто умирал в своей отрешенной депрессии, абстрагировавшись от всего, даже от баскетбола.

Стоял со своей сумкой и, не слушая слушал монолог Яра, уставившись в грязную точку на автобусе. Или это царапина? Узнать это казалось важной целью в моей жизни, и, не мешкая, я подошел к водителю. Тот отмахнулся от меня, подумав, что это тупой пранк, а я не стал настаивать, усевшись на последнем ряду, включив Salem и полностью погрузившись в меланхолию тяжелой музыки.

Михалыч только косился на меня, но не трогал, взвалив эту важную миссию на капитана, который с треском ее провалил. Я кивал на все китайским болванчиком или глупо пожимал плечами. Просто я не знаю, что мне говорили, я не слышал.

На треке Baby Ratta захотелось выйти в окно автобуса, и, сбросив наушники, я попытался уснуть. Но сон теперь стал для меня нереальной наградой, которую я никак не могу выиграть.

Медали и кубки курят в сторонке, потому что я, умереть не встать, как хочу хоть раз заснуть спокойно.

Каждый вечер после тренировки или игры, я надеваю спортивные штаны и ветровку и отправляюсь на пробежку. Бегаю, пока не начинает сводить мышцы в икрах. Возвращаюсь в отель в надежде, что сейчас вырублюсь от усталости, но этого не происходит, и я ворочаюсь по четыре-пять часов, прежде чем уснуть беспокойным сном.

И так все пять городов, в которых мы были.

На удивление играл я хорошо, превратившись в бесчувственного киборга, которому вместо самой игры вдруг стала важна только точка на щите, куда я бил, почти не целясь, но практически всегда попадая в кольцо. Я играл на площадке один, ни кого не замечая, но приносил большой отрыв, потому меня почти в принципе не сажали на скамью. Парни косились, Ярослав хмурился, но ко мне перестали приставать с расспросами.

После игр мчался сразу в раздевалку, оставляя приклеивающихся девиц на товарищей. Вспоминал Леру, с острым мазохизмом думал что сказать ей, когда вернусь, как оправдать конец даже толком не начавшихся отношений.

Но она пришла сама, заполонила собой все пространство, влезла в уши, глаза и рот, и я почувствовал себя хорошо как никогда, а потому не позволил ей сказать и слова, чтобы не спугнуть это мгновение.

А дальше крышесносные ощущения, ее белые бедра, распахнутые, для меня и…шок, изумление, неожиданность, когда я почувствовал, что своим грубым рывком разорвал хрупкую преграду. Она оказалась девственницей. Дрожала подо мной мелкой дрожью, но храбро сделала шаг навстречу, и я вдруг понял, что ни за что ее не отпущу. Она только моя.

И новое, ни с чем не сравнимое, ощущение разорвало мой двухнедельный панцирь на ошметки, стиснуло грудь, отправив сердце вскачь галопом и после принесло невероятное облегчение и умиротворение. И, как последний мудак, я уснул. Прямо на ней.

Конечно, я не спал всю ночь в автобусе, и все эти две недели практически не спал, мучаясь болезненными думами, но это не оправдание, когда у вас впервые секс, а у нее так ВООБЩЕ впервые. А партнер уснул. Зашибись.

Проснувшись часов через четырнадцать, первым делом подумал, что приснилось. Но, откинув одеяло, уставился на красное засохшее пятно, гипнотизируя его взглядом, как последний маньяк запечатлевая его в своей памяти навсегда.

Нутром понял, что Леры в квартире нет. Захотелось увидеть ее сию минуту.

За окном то ли день, то ли ночь, шторы плотно закрыты чей-то заботливой рукой. Я скомкал простынь в руке и, раскрыв занавески, прижался лбом к окну. На улице было пасмурно, снег и дождь одновременно, но на душе погода сменилась, и стала противоположной реальности за стеклом. Впервые за долгое время, я был по-настоящему счастлив и спокоен.

Зазвонил телефон, и я, не глядя взял трубку. Теперь мне не страшно.

— Сашуля! — воскликнула Алиса. — Почему ты не брал трубку?

— Я был занят.

— Я тебе названивала пятьсот раз, — обиженно произнесла она, и я тут же решил свернуть этот бессмысленный разговор.

— Алис, тебе чего? — довольно грубо спросил я.

— Саш, я хочу быть с тобой.

— Это невозможно, ведь мы все обсудили. — Я начал раздражаться.

Я сам виноват, слишком долго с ней провозившись, дал какую-то ложную надежду на дальнейшие отношения, но ведь раньше ее все устраивало. Ведь в самом начале я ей все разложил по полочкам, и она с готовностью согласилась на такой потребительский взаимообмен. Чего она хочет сейчас?

Знаю, я далеко не джентльмен, и понятия морали у меня немного размытое, я не ищу себе оправданий. Я просто хочу быть с важным для меня человеком, а она встала поперек, не давая пройти. И это бесит.

— Алис, мне нравится другая, — прямо говорю ей, в надежде, что она перестанет думать обо мне в неверном ключе. И я ей искренне желаю найти свое счастье, как я нашел, до тех пор, пока она не затевает странный разговор, который бьет кувалдой по вискам.

— Я знаю, кто тебе нравится, — ухмыляясь в трубку проговорила Алиса. — Я вас видела.

— О чем ты? — я нахмурился, в груди затаились нехорошие предчувствия.

— Видела, как ты поцеловал того парня, Валерку, — выдает она, и мне на секунду снова становится плохо, как в тот вечер, кода я чуть не оставил свои внутренности в унитазе, выблевывая проклятый «Блэйзер».

— Ты не так поняла, — севшим голосом начинаю оправдываться, но тут же замолкаю.

Плевать. Плевать на Алису. Плевать на Валерку. Плевать на весь мир, который издевается, искушает, играет со мной. Я устал копаться в себе и искать ответы на вопросы, которые существуют только в моей голове. Это все выдумка.