Выдуманные имя и фамилию я шиплю сквозь зубы: средство на вате жжет и дергает кожу, бинты ложатся наждачной бумагой. Мужчина записывает возраст, рост, вес, адрес (выдуманный), место учебы (снова ложь), хочет узнать про семью – отвечаю, что не буду говорить. И спрашиваю наконец, кто он такой.

– Валентин. Или, если тебе больше нравится, профессор Рабинский. Я изучаю магию и магов, хотя сам не в состоянии сотворить даже крошечное волшебство. Иронично, не так ли? – он заканчивает писать и откладывает папку. Вытаскивает из-за стопки рукописей микроскоп с предметными стеклами. Забирает окровавленную вату.

– Что это за место? – Валентин мажет моей кровью пробирки, разбавляет жидкостями из разноцветных бутылок – некоторые пенятся, другие светлеют, одна вспыхивает и дымится. Профессор поднимает брови.

– Университет. Здесь волшебники учатся использовать свою силу, а ученые учатся использовать их. Изначально Университет был монашеским орденом, затем – светской организацией, вроде лож, которые собираются ради развлечения и политических игр. После войны Совет сделал упор на науку: новое место, новые открытия, новые цели. Впрочем, не для протокола, я бы сказал, что вопросы власти еще остро стоят на повестке дня…

Валентин замолкает, прислушиваясь. Шепчутся лампочки, равномерный гул просачивается в подошвы ботинок. Профессор наклоняется ко мне, понижая голос:

– Ты маг огня и тьмы, ты нужна им. Сильнее, чем они дадут понять и чем ты сейчас способна представить. Будь осторожна! Они не должны узнать, насколько ярко ты светишь. Тебя не отпустят, и научат многому, но никогда не показывай всю свою мощь. Никогда! Они заставят участвовать в исследованиях, а это… разрушает. Не сразу, но непременно. Делай что угодно, чтобы избегать кровавых ритуалов. Каждый, – запомни, – каждый может стать для тебя последним. Вот, возьми, – сует мне покрытую патиной монетку, – порежь палец, когда окажешься на знаке. Тсс. Ты поймешь, поймешь! Ее нельзя использовать больше двух-трех раз, и вряд ли скоро придется, но на всякий случай всегда носи с собой. И возвращайся сюда при первой возможности! Я все объясню.

Он откидывается на стуле и продолжает писать как ни в чем ни бывало. Я потихоньку прячу кругляшек в карман.

Валентин еще делает пометки, когда монитор ноутбука с писком включается. Появляется черно-белая картинка: в комнату с лампами входят пятеро.

– Кан сказал, ты спасла жизнь его сестре. Как там ее, девчонка с собакой? – профессор не обращает внимания на экран, но я замечаю, как напрягаются его плечи. Переспрашиваю:

– Собакой? – первым семенит старик в мешковатом, будто с чужого плеча, костюме. Следом – осанистый мужчина в халате врача и высокий, тощий как жердь человек с папкой под мышкой. Последними в дверь скользят двое, что сопровождали нас с Каном.

– Злая, но умная, – мне требуется время, чтобы сообразить: он о собаке, не Нине.

– Нина. С ней не было собаки, – плевать на собаку: монета обжигает сквозь подкладку кармана.

– Да? Неважно. Нина задолжала тебе. Поэтому ее брат привел тебя сюда, только этого мало. Поговори с ней. У вас много общего.

– Хорошо, – Валентин звонко захлопывает папку.

– Сорок четыре процента огня. Поздравляю, – небрежно выводит на соседнем листке с расчетами: 75.

– Что это значит? – шаги за занавеской.

– Ты скоро узнаешь, – и тише:

– Мне жаль.

Почему жаль, – думаю я.

– Так вот она, причина переполоха! – тяжелая штора взметается под порывом ветра, подлетают бумаги. Старик останавливается на пороге, скалясь яркими белыми зубами. Я ежусь: водянистых глаз улыбка не касается. Он обращается к Валентину, перекрикивая шелест порхающих листков:

– Что скажете, профессор? Бояться нечего?

– Если только сорок четыре процента огня вас напугают, – поймав пролетающую салфетку, сдержанно отвечает Рабинский. Я ерзаю, пытаясь незаметно оттянуть джинсы: кругляшек металла клеймом горит у бедра.

– О, простите. Кажется, я устроил тут небольшой беспорядок, – но прекращать не спешит, ощупывает нас цепким взглядом. Наверное, находит, что искал: задирает подбородок и щелкает пальцами. Ветер умирает.

– Сорок четыре? Вы уверены? Барьер просто взбесился, я ожидал целую сотню! – обвисшее лицо постоянно меняется, собираясь морщинами в быстротечные гримасы.

– Разве что девяносто девять, – Валентин склоняется над записями, повернувшись к гостю спиной. – Вторая сила – воздух, двадцать четыре. Природно она стабильна. Девочка переволновалась, вот и прыгнула выше головы. Вы-то знаете, как это бывает, – меня передергивает от яда в интонациях профессора, а старик выдает целую серию мимических всплесков. Щурится:

– Если вы закончили, не будем отвлекать от вашей безусловно необходимой работы. Вообще-то странно, почему ее доставили сюда, а не… ну да ладно. У Адамона, кажется, сегодня насыщенный вечер. Пойдемте, девушка. Пора нам познакомиться поближе.

Валентин прячет испачканную вату в чистую колбу:

– Я не взял кровь, но, думаю, этого будет достаточно. Можешь идти. И помни, о чем я говорил.

– А именно? – осведомляется старик.

– Собаки, – хриплю я первое, что приходит в голову.

– Собаки? …

– Да, собаки, – Валентин фыркает, а я спешу выскользнуть за занавеску, пока профессор не засмеялся. Шаря в кармане, почти врезаюсь в тощего мужчину. В жизни он не отличается от видео: бесцветный. Серые джинсы, неопределенного цвета рубашка и волосы, даже кожа выглядит пыльной.

– Извините, – двое в черном выхватывают оружие.

– Стоп-стоп, парни! Не нужно! Она стабильна. Вы можете идти. Тут все в порядке, а вот в лазарете от помощи наверняка не откажутся. Слыхал, у вас вышла заварушка на тренировке… сходите, помогите друзьям, – они немедленно уходят. Прогоняя морозное оцепенение, я провожу ногтями по ране на ладони. Монета успокаивается до горячей точки. Старик подкрадывается сзади и хватает за локоть, заставляя прикусить губу от боли.

– Простите наше любопытство. Знаю, у вас выдалась тяжелая ночь, но мы слишком редко находим магов огня. Да и светопреставление, что вы нечаянно устроили, никого не оставило равнодушным! – щебечет, уводя в лабиринт механизмов – прочь от Валентина и выхода наружу.

– Магия огня – очень редкое явление в наши дни, – вмешивается похожий на аристократа мужчина. В его осанке и чертах лица сквозит достоинство, граничащее с заносчивостью. – Добрый вечер. Меня зовут профессор Рамон Хайме. Я возглавляю отдел по исследованию другой стороны пламени: тьмы…

– В наши дни? Почему? Когда-то было иначе? – у Хайме дергается уголок рта.

– Любознательная, – хвалит старик. Хайме холодно отвечает:

– Огненная эпоха закончилась в период между античностью и средневековьем. По неизвестной нам причине рождаемость среди магов огня стала постепенно и неуклонно падать. На смену им пришли водные, достигли расцвета и сменились воздушными. Сейчас растет влияние земли.

Новая дверь отрезает гул механизмов и яркий свет. Дальше – синий полумрак, столы вдоль стен, брошенные где попало стулья. Компьютеры, колбы, системы реторт и трубок, непонятное оборудование. Редкие люди у мониторов с графиками и шкалами. Укутанные покрывалами клетки, которые взрываются криками при нашем приближении.

– Кто там? – от них веет тревогой. Иначе, чем от призрака… не отчаянием, но застарелым страхом.

Таким глубоким, что определяет будущее. Я знаю его вкус: кислый, вяжущий.

Твари.

– Мартышки, – Хайме и старик переглядываются.

– Вам с профессором Хайме предстоит тесное сотрудничество, – смотреть в непрерывно меняющееся лицо почти больно. Он слишком близко, слишком… сухие и неожиданно сильные пальцы впиваются в кожу, когда я пытаюсь отстраниться. В висках стучит. Отворачиваюсь, задавая следующий вопрос случайному парню в белом халате:

– Зачем мне с вами сотрудничать? – выходит грубо. Повисает пауза. Парень ретируется. Хлопает дверь.

Стираю пот со лба, зачесываю челку назад. Они могут не отвечать: выбора у меня нет. Исчез, когда я не нашла сил подняться с колен после знакомства с защитным полем. Или раньше, когда порезала руку и приложила к знакам на калитке. Трое мужчин рядом прекрасно это понимают.