Достаю из заднего кармана шорт мобильный и зажигаю фонарик. Черт, сумка с ножом осталась на дороге.

Под ногами мятая земля. Паркетные доски вперемешку с обломками вещей, камнями, грязью и мелким мусором громоздятся у стен тесной комнаты. Почти в центре – большая яма. По углам две двери: за одной луч спотыкается о стол с битой посудой, а вторая ведет в помещение побольше, с несколькими кроватями и перевернутым креслом-качалкой.

Сжимаю потную ладошку:

– Давай осмотримся. Если что – убежим, – в лес, по узкой тропке, которой наверняка и принесли хворост. Рядом должны жить люди. Растираю покрытые мурашками бедра. Дыхание клубится паром.

– Л-ладно, – отвечает чуть слышно.

Ныряя внутрь, пригибаюсь: совсем низко над головой сходятся стропила. Идем на кухню. Обходим яму по кругу, как можно дальше от края. Тянем время: именно к яме мертвец и вел.

Отчего-то я знаю наверняка.

В кухне узко и по колено досок – не пройти. Ноет от сквозняка оконная рама. Поворачиваем в спальню. За ней еще одна. Стены в рисунках животных, сломанный манеж. Мы отражаемся в мутном, изъеденном временем зеркале комода. Девочка прячется за мной, видны лишь тонкие предплечья. В неожиданно слепящем отсвете фонаря я сама напоминаю привидение. Белое пятно лица, растрепанная челка, скрытые в тени обычно карие глаза зияют черными провалами. Малышка высовывается, встречается взглядом со своим ночным двойником и вскрикивает.

– Это только зеркало. Пойдем дальше, – толстый слой грязи на полу глушит шаги и сохраняет цепочки следов. Влажная… странно, что дом не зарос сорняками.

Неправильно.

Я ищу что-нибудь личное, способное рассказать о хозяевах, но полки и выдвинутые ящики пусты, а на стенах светлеют прямоугольники и квадраты. Даже детских игрушек нет. Возвращаемся к яме.

Отняв руку, девочка останавливается в дверном проеме. Ладно.

Взявшись за рукоять торчащей из земли лопаты, свечу вниз. Дыра около двух метров в диаметре и меньше метра в глубину. Комковатая почва, снова ветки и битое стекло, золоченый угол рамы: фотография? Нужно достать. Железо с шелестом входит в мягкую почву. Что-то хрустит, скрипит. Под крышей гудит ветер. Призрак появляется на пороге, отчего девочка задушено всхлипывает и исчезает в комнате. Я дергаюсь было пойти за ней и замираю. Роняю телефон.

Древко будто примагнитилось к ладони. По виску сползает капля пота, по позвоночнику – озноб. Я смотрю в лицо мертвецу.

Копай.

Пусть идет. Далеко ей не убежать.

Вот, зачем ему человек. Но – ребенок? Как бы она справилась?

Легко. Куча вырытой земли стремительно растет. Я двигаюсь, не чувствуя усталости, только волны дрожи и укусы занозистого дерева. Бледная тень охраняет выход. В кухне капает вода.

Девочка затаилась или ушла. Рамки оказываются пустыми.

Не стряхнуть обморочное онемение. Вскоре приходится спуститься на дно углубившейся могилы, где звуки ярче, запахи душат, а ссадины вспыхивают огнем. Холод тоже полыхает – в легких. Я не гляжу вниз, цепляюсь за подсвеченную фонариком груду хлама в дальнем углу ямы.

Вечность спустя лопата проезжает по жесткому. Разом наваливается слабость, подламываются колени. На расстоянии вытянутой руки из грязи выступает клетка ребер. Я сижу прямо на чьих-то останках, а стены вокруг кажутся недосягаемо высокими, и нет сил встать, поднять телефон или позвать девочку. Глажу шрам, считаю клубящиеся паром выдохи: тише, успокойся. Еще минуту передохнешь и поднимешься, конечно – поднимешься.

Сверху падает букет белых роз. Подавившись, отскакиваю к противоположному краю ямы, вжимаюсь, путаясь пальцами в торчащих корнях. Под потолком колко переливается смех. На осыпающемся краю показываются ноги в тяжелых ботинках, выше зажигается маленькое солнце – острый зимний свет. Я заслоняю глаза, перехватываю лопату.

– Удачно, что ты уже закончила. Мне очень не хотелось копаться в грязи, – девушка садится на корточки. Притушив сияние, отводит фонарь в сторону и вдруг отпускает. Он остается висеть. – Давай руку. Этого достаточно. И брось лопату. Я не кусаюсь.

У нее кобура под мышкой.

Нет, лопата остается.

Протягивает ладонь. Хватаюсь и едва успеваю оттолкнуться от стенки – с легкостью выдергивает наверх и резко отшатывается, забирая тепло и мутный лавандовый аромат.

Высокая, стройная. Уверенный разворот плеч. Отчего-то удивленные серые глаза под густыми, вразлет, черными бровями. Длинные волосы убраны в косу. Одежда вроде военной формы, в карманах и переплетениях ремней, а на груди блестит эмблема: щит из металлической паутины. Помимо кобуры, на поясе – большой нож. Кто она? Из местных жителей? Охотница на привидения? Как прошла сквозь мертвеца? Он по-прежнему ждет у входа.

Зачем она здесь? И зачем…

– Зачем розы? – спрашиваю я. Незнакомка долго не отвечает. Глядит странно, а тонкие пальцы замерли, почти коснувшись пистолета. Часто моргает, откидывает косу за спину и делает шаг назад. Голос звучит хрипло и растерянно, но с каждой фразой набирает силу:

– Белые розы… высасывают смерть. Впитывают, как воду… Нам нужно ослабить духов, чтобы провести ритуал изгнания. Иначе они просто вышвырнут нас или чего похуже, – отходит, не сводя настороженного взгляда. Поднимает с земли рюкзак, достает и споро раскладывает вокруг ямы небольшие мешочки.

Значит, все-таки охотница на приведения.

Свет, тихонько вращаясь, висит прямо в воздухе. Я щурюсь в попытке разглядеть, что же это такое. Девушка вытаскивает бутылку и делает круг поверх разложенного, высыпая на землю пахнущий серой порошок. После снимает нож с пояса и дает мне:

– Главная честь предоставляется потомкам. Помимо раскопок, конечно, – криво усмехается. Нож тяжело и удобно ложится в руку. Втыкаю лопату на старое место у могилы:

– Потомкам? Каким еще потомкам?

– Тебе, конечно. Почему, по-твоему, он выбрал тебя? Ты, кстати, вроде бы старше, чем нужно… ну да ладно, неважно. Порежь руку и…

– Не меня, – хмурится. – Он не меня выбрал. Я просто оказалась рядом, – спешу в другую комнату. На полпути разворачиваюсь – подобрать телефон – и почти врезаюсь в девушку. Она снова тянется к кобуре:

– Здесь кто-то еще?

– Девочка. Прячется. Нужен свет. Ты лучше здесь подожди. Чтобы не испугать еще больше.

– Я не страшнее привидения.

– Ну не знаю, – моя очередь ухмыляться. – Ты вооружена. И ты грубая. Просто дай мне пару минут.

– Грубая? Да что ты… – фыркает. Возвращается к яме, а через мгновение кидает светом. Шарик холодного пламени ударяется в грудь и отлетает, повиснув рядом. – Вот. Побыстрее, – осторожно провожу по льдистой поверхности. Шрам от осколка отзывается пульсацией.

– Двигай давай! – вздрагиваю.

Нахожу девочку в шкафу. Спрятав лицо в коленях, лишь мотает головой на уговоры, отчего худенькое тело раскачивается из стороны в сторону. Даже не смотрит на волшебный шар. Замолкнув, поднимаю на руки. Ухо обжигает дыханием:

– Я умру здесь? Он поэтому дал тебе нож? Убить меня? Тогда он тебя отпустит?

– Что? … – лезвие призрачно отблескивает, отражая ее испуганные голубые глаза. Девочка всхлипывает, дрожат мокрые ресницы. – Нет. Нет! Что ты, глупая! – меня знобит. Да. Ты права. В другом месте и в другое время, когда моя тень клубится вязкой тьмой, а вереница бессонных ночей лишает всякого сострадания, я бы могла убить тебя, чтобы освободиться. Не сегодня, но однажды – я перейду и этот рубеж. Убью ребенка.

А пока несу к разрытой могиле. Губы не слушаются – от холода? – и слова выходят кривыми и виноватыми:

– Смотри, мы больше не одни. Она пришла нам помочь, – охотница на привидения вздергивает бровь. – Мы скоро вернемся домой. Еще чуть-чуть.

Или нет. Я понятия не имею, чего ожидать:

– Расскажи, что происходит. Начни с того, кто ты такая. Что это за существо. И дом. И зачем…

– Стоп-стоп-стоп, давай по порядку, – девушка скрещивает руки на груди. – Во-первых, вы не задаете вопросов. Во-вторых, делаете все, что я говорю, и так, как я говорю. После я доставляю вас домой, и каждый идет своей дорогой, забыв сегодняшний день как страшный сон. Доступно?