"Он забыл ещё одно – слёзы. Поплакать забыл!"

"Подумаешь, обжёгся. Тут люди смерти ждут. Ждут и ничего!"

"Да! Велико расстояние – неохватить одним обхватом!"

Коля же больше испугался, чем пострадал. Он несколько раз тряхнул пострадавшей рукой, шипя от боли как разозлёный змей и очень тщательно стал осматривать её. Сейчас он так жалок! Но не смотря на это, змей продожает шипеть и вот-вот ужалит сам себя. Но вскоре боль утихает и остаётся только беспорядок, да застывший на уголках рта яд.

–Попил кофейку!– как-будто выдавливается. Коля стоял по-среди комнатки в луже кипятка, от которой ещё исходил пар.

Обострилась вонь от не стираных носков. Она режет ноздри и в области переносицы; во рту появляется привкус кислого с горьким. Чешется горло, словно там застрял колючий кусок чего-нибудь.

"Уж лучше Прохорыч",– подумал Олег и поежился в плечах, ощущая озноб по телу .

–Вот и сон как рукой сняло,– проговорил он вслух, словно сейчас не о трупах думал, а о философии взаимодействии между собой простых и сложных вещей.

Старший брат стал украдкой смотреть на Колю и образно кинул его в тонущую субмарину. Важность такого события сразу же потерялась, казалось бы, в очевидном трагизме. Так как социальный статус утрачивается сам по себе, если среди героев обнаруживается такой индивид, как его младший брат.

Вот сейчас он стоит в луже и незнает, что делать. Не говоря уж о подводной лодке.

"Смешно…"

"Смешно и больно… Нет, не больно. Болит. Болит живот от смеха. Ха-ха-ха!!!"

"Что это такое?"

"Стандартная реакция на глупость человека…"

"А-а-а!"

"Всегда?"

"Ха-ха-ха, да-а-а, Всегда! Ха-ха-ха…"

"И почему жизнь подбрасывая уроки, не учит их читать! А впрочем, дело самого испытуемого."

Подумал, но смысл до конца не понял. Только на утро… Утром…

–Блин, Олег! Ёлки зелёные,– вырвалось у Николая откуда-то изнутри, словно грудь разорвало и оттуда раздался ни его голос. На самом же деле он с трудом сдержался, чтобы не выругаться матом сжав зубы, невыплеснуться, но на уголках рта появилась слюна. Потом собравшись и более спокойным, невызывающим тоном, проговорил,– что мы, железные что ли. Может хватит мучать нас. Да сам… Это ребячество какое-то…

"Ну как мальчишка десятилетний!"– Если Олег так и думает, значит Коленьке ещё далеко до взрослого, до социома. Ещё нужно погладить по головке и показать дорожку по которой дальше идти. А ещё подтолкнуть в спину, так сказать, для разгону. Но и этого мало будет. В дорогу нужно не просто говорить наставления, но и поправлять, если не дай Бог свернёт не на ту тропинку.

Коля говорил не меняя своего положения, словно прилип к полу залитому кипятком. Лишь на последних словах он повернулся к брату, изображая брезгливость и не только.

–А ты что, привык работать прохлаждаясь. Курортник, чёрт тебя побери!– Олег был спокоен, потому-что удав ещё ласкался о его грудь и мурлыкал как кот с самой нежной шерсткой. Он отвечал безразлично, но с наставлением, смотря на младшего как на стену, которая ломается и под взглядом, и под словом, а при случае и под делом. Хочется слепить её заново как из пластилина, или голубой глины, что ни в коем случае не меняет сути дела. Только пластилин под солнцем плывёт как масло и неподдаётся лепке. А глина вроде схватывается, но прикосаясь к ней холодной рукой, рассыпается как песок.

Так же, не особо суетясь, Олег поднялся, обошёл брата и лужу, поставил пустую чашку в мойку. В мойке уже были две грязные.

"Лёхи и Андрюхи,"– подумал он, а на дне подсохшего кофейного осадка Олег разглядел поросячьи пятачки. -"Лёхи и Андрюхи", -вновь подумал он.

Удаву нравится хозяин и подобрав хвост, который прежде волочился по полу, аккуратно положил его в карман.

Олег повернулся к Коле, и указывая пальцем на беспорядок на полу, проговорил:

–Прибери-ка тут по-шустрому за собой,– Олег одевает кепку на голову, гладит себя по бороде; удавчик мурлычет, но немного сдавливает кольцом – и более жёстче добавил,– дома будешь у себя возмущаться и не передо мной, а перед женой, будущей,– и резко развернувшись, направившись к выходу.

Лужица подпрыгивала под каждый шаг. Перед самой дверью скрипнула знакомая половица. У дверей уже несколько недель болталась ручка и скоро наверно отвалится.

"Прикручу,"– снова подумал он, а про брата,-"не починю!"

–Я на обход. И не спать. Накажу.

Внутри Николая кипела лава негодования и нетерпения. Исходящий пар обжигал горло и язык. Рвотное кипение выдавливало нутро наружу, наизнанку…

… и вот он открывает рот и из него вываливается плотный оранжево-красно-бело-коричневый огонь; пламя болтает его во все стороны, хочет ухватить кого-нибудь или что-нибудь, неважно – и поглотить, уничтожить, похитить. Николай поворачивает голову, где только что находился его брат, но того уже нет. Повезло. Языки пламени беспомощно бросают свои длинные руки во все стороны, и не находя ничего подходящего, начинают обрабатывать своего хозяина.

Суперответственность брата раздражала его до мозга и костей. Коля научился читать последовательность действий старшего и возможно предугадывать очередной ход, но почему у него возникает потребность делать наоборот. Коля не задаётся таким вопросом. Он вообще не задаётся никакими вопросам, а нужно лишь то, что само привалит. А объясняется всё просто; просто он ещё не работал в таком напряжённом режиме, а психовал от усталости, от невозможности воспротивиться, от лени. А тут ещё кипяток!

Но перечить брату, только дороже себе. Помниться Коле, как Олег однажды так ему накостылял, что у Коли вылетело из головы то, за что это он его так. И вместо того, чтобы осознать, он затаил обиду. Она созревала день ото дня, месяц от месяца, год… Коля уже не помнил насколько давность, принёсшая ему обиду, исчерпала себя как ветхая древесина, пролежавшая в сырой земле не один десяток лет. Закравшийся дух мести безобидным котёнком, вырос в зрелого тигра и начинает грызть. Он грызёт Колю, потому что Коля бездействует, Коля ничего не предпринимает, Коля лопух.

Почти ежедневное упоминание таким обидным выражением, выводит того из себя. Колит под лопаткой, стучит в височках. Слезятся глаза от пущенного тумана – а обида-то растёт.

Но время не пришло, и не приходило, и ему больше ничего не оставалось, как взять и убраться в сторожке. Бормоча под нос ругательства Коля вдруг понял, что они только портят настрой и так плохого настроения. Ветки веника сыпались под нажимом, прибавляли работы и уничтожали…

Олег же не меньше был возмущён поведением брата. Ведь был же он когда-то нормальным. Или нормальным его нужно считать таким, какой он сейчас есть?

"Нет! Бред! Однозначный…"

"Какой есть. Ешь…"

"Ого-го-го, по-легче! Брат всё-таки…"

"То-то и оно!"

Был же когда-то белоснежным, хрустящим как первый снег, под прихватившем только что морозцем землю. Великолепное начало! Затянувшееся рождение ангела! Но тут смерть отца, а вскоре и матери. А он продолжал играть на солнышке и пускать в глаза зайчиков.

Он стал другим, когда Олег вернулся из армии. Нет, перед самой повесткой он почувствовал под коркой предательское течение, скрывающееся ещё в неведомом ему подсознании избалованного братишки, но не воспринял это всерьёз. Два года отсутствия, перевернули не только страну с ног на голову, но и младшего бесёнка. От белоснежника остались еле заметные кусочки в области подмышек, шее и пояснице. Остальное изменилось до неузнаваемости. Олег и сам-то после армии покутил, не дай кому повторить такое. Но то было в целях стряхнуть пыль. Пыль смывалась сорокаградусным растворителем и сошкабливалась…

Да чем только не сошкабливалась! И кем!

Вопрос оставался открытым, большим и жирным. Олег не боролся. Только искал и не находил…