–Здорово, Яшка,– зашумел радостно один из них. Это был Вовка Краснов, безобидный деревенский выпивоха, но трудяга, каких ещё поискать. У него не было передних зубов, что снизу, что сверху, отчего, когда он говорил и улыбался, то выглядел не совсем эстетично. Короче, без смеха на него не посмотришь. Но этом может и была его фишка. Он был в чёрных брюках закатанных до колен и серой рубашке без пуговиц, но перевязанной на пупке. Некогда модные туфли, теперь завёрнуты носами к верху, были обрезаны в области пяток и выполняли роль шлёпок.

–О,– будто удивился я, а сам думаю, "блин, не успех укрыться!"

–Эге-ге-гей,– опять шумит Вовка и откашлялся.

–Ты что так шумишь, Вован,– ответил тихо ему я, а сам оглянулся к дому, чтобы не услышала жена.– Привет!

"Вот оно, возвращение жизни!"– подумал я.

–Что за праздник у вас пацаны,– уже обращаясь как бы ко всем, но смотрю на Вовку.

Вовка подошёл ближе и протянул свою потную и немного грязную руку для рукопожатия.

–А у меня что ни день, то праздник, что ни ночь, то… -непереставая улыбаться говорил Вован, но запнулся. Он стал вытряхивать мусор попавший в обувь, а потом забыл о чём был разговор. Лишь когда он говорил, изо рта иногда летели капли слюней и приходилось держать дистанцию для безопасного общения. Так что продолжения, я особо не желал.

За ним подошли двое его товарищей. Но подошли, как-то неверным было выразиться; притащились, приползли, приволоклись. То были Гришка Сивокозов, парень лет двадцати пяти, вечный его спутник наверно ещё со школы, так думал я, и собутыльник Вовкин. Его грязный спортивный костюм был разорван на одной штанине вдоль лампасы и через открытый участок ноги была виден прилипший кусок глины. Под потёртой и дырявой в подмышках спортивной курткой не было майки, зато как у Вовки перевязана на пупе. Гришка был босиком и хромал демонстративно что-то показывая.

Третьего с ними я не знал. Похоже он был неместный. Но он также дополз до меня, чтобы протянуть руку и поздороваться. Он вообще был в одних шортах и в кедах без шнурков. Под языками кед было полно набито землёй, но ему это похоже не мешало. Голый торс, загорелый под солнцем до покраснения. Да и лицо тоже.

Вид у троицы был изрядно потрёпан и замученный – на первый взгляд, на воторой – не совсем далёкий, можно предположить что угодно. На самом же деле, первое – это перебор горячительного – ну, а только потом всё остальное. Открытые участки тела покрытые грязной пылью в перемежку с потом словно шахтёры, или работники полей, или, что там может быть ещё из нечистого труда, не важно. Измотанные, так называемым, тяжёлым трудом, только что закончили работу и возвращались домой. У каждого на висках от пота, была видна струйка скатившейся капли, а то и две, говорящая о том, что работа нынче удалась.

"Как сказать…"

"Удивительно!!!"

"Что? Как сказать? Или, что удивительно?"

"Да как хочешь? Думать не запрещено, делать… Прибыль не от полученного, а от начала зависящего…"

"Что так сложно?"

"Зато правильно…"

Да, ещё от выпитой огненной воды, парней так кидало из стороны в сторону, что были они похожи на неваляшек из магазина игрушек, или надувных мультгероев, которых часто выставляют перед недавно открывшимся новым магазином или аптекой. Надувная реальность уже принимается как за настоящую, придумывается философия и эстетика поведения между, которые ещё каких-то десять лет назад не существовало, ними.

Особенно пьяным был третий товарищ, которого я не знал. Он вообще не понятно какой-такой силой держался в вертикальном положении, а когда ему удалось ухватится за штакетник моего забора, то он с облегчением вздохнул, так как силы его потихоньку убывали и висели на волоске.

Я представил, что если бы к его спине вдоль позвоночника привязать шест. Интересно, насколько бы процент его стойкости, в таком шатком положении, вырос. Но воображение рисует его великое падение и шест становится ни чем иным, как орудием уб… Да так смешно!

–Где так натрудились, парни? Ещё в такой зной, – всё так же негромко, но с долей юмора спросил я, хотя поговорить нисколько не тянуло.

Вован и Гришка последовали примеру своего третьего товарища и тоже навалились на мой хлипкий заборчик так, что Вован загородил от меня своего самого пьяного друга, которого я незнал. Я же придерживал гнилой штакетник со своей стороны, дабы быть опорой и чтобы не предвиденное, не стало обьектом всеобщего шума. Не желая быть в тени, тот, которого я незнал, вышел вперёд и решил присесть на корточки прямо перед нами. Но не удержался. Он сначала подался вперёд; крен скрыто показал слабые узлы перевязки, но… сопротивление удалось, так как он со всего маху повалился на спину, закинув высоко вверх ноги. От внезапно наступившей беспомощности он напрёгся так, что вырвался пердёшь, да не единожды.

"Грубо… И грязно…"

"Не грубо! Такова…"

"Вот не надо! Не надо! Достаточно! Начни ещё, что мол жизнь такова, или что-нибудь в этом роде!"

"Мы и не думали… Ты что, забыл?"

У него захрустели пальцы сжатые в кулаки до побеления косточек. А глаза вытаращенные, но не видящие ничего, словно прилипли к одной ему известной точке. И только ждут! Ждут остановки.

От такого переворота его товарищи закатились пьяным смехом над ним. Разинутые беззубые рты, а те что есть, сияют чернотой… Чёрные рты и слюнявое нёбо, и меж обломанные клыки белым тянется наружу, через углы рта.

Вот так выглядит физическая глубина самого дна, яма, а если вдуматься, то и канализация вполне подойдёт.

"Бе-е-е-е-е, какая мерзость!"

"Ничего. Реалия жизни. Нормально! Ты чего хотел?"

"Ничего? Нормально? Ну знаешь…"

–Всё, Васю уже и ноги не держат. Решил прислониться спиной. Не получилось,– не переставая ржать тем же самым ртом, прошепелявил Вован. Казалось, что он выдавливает из себя пасту из зубного тюбика, прерываясь на вдох и душащий его смех.

Гришка ржал беззвучно, забывая иногда сделать вдох и поэтому когда кончался кислород, начинал также беззвучно кашлять и сипло вдыхать. А потом всё по-новой.

Я слабо улыбнулся, но больше в себя, желая оставаться вне их веселья. Ощущалась такая непреодолимая разница между ими и мной… И ещё неизвестно, на какой стороне лучше. Признание своего недопревосходства перед ними, я считал важным, если не более необходимым качеством, которое я силой собственной воли, сумел развить. Но вот черта не видна. И не успеешь глазом моргнуть, как "БАЦ!" и там…

–Да, что-то я устал немного,– проговорил заторможенно упавший Вася. Он смеялся сам над собой, поддерживая так коллективный смех товарищей, всё больше теряясь и проваливаясь глубже в безсознание.

Не сдержался и я, чтобы не засмеяться заодно и с ними, расшевелив одубевшую от напряжения грудную клетку; разряженные на секунду нервные клетки покрылись капельками испарины и стекая, щекотали взбухшие струны на шее, животе и щиколотке.

Смех продолжался ещё некоторое время. Смешинка прыгала то на одного, то на другого, то дальше по кругу. Невидимая нить, самым необычным образом связывала нашу компанию и я видел так красный и зелёный цвета. О таком я не рассказываю никому, потому что другим такое недоступно. Не то, ещё и посчитают больным. Ещё где-то путается жёлтый – его я не могу уловить глазом, так как он ведёт себя словно непоседливый ребёнок. Попытки обуздать неуравновешенный колор, не привели ни к чему плохому. Только отсутствие синего могло добавить тепла, но оно точно где-то присутствует, и… после чего я снова спросил у ребят.

–Так где ж так наработались, парни?– может мне и плевать на то, где, а главное как и за что они наработались. Нет! Просто спросил.

–У-у-у, брат,– протянул грустно Вова всё ещё смеющимся, широко открытым ртом; он вытер потной рукой прослезившиеся от смеха глаза, размазав их по лицу и добавил,– дед Иван умер. Всё, ушёл! Ему копали могилу.