Таки он действительно и не исчезал!

А совершенно спокойно зашел в приоткрытую по случаю жаркой погоды дверь ларька и, присев на коробку с пивом, дружески подмигнул Мусаибу.

– Ты зачем мой сакля зашла? – бывший житель гор и бывший пастух Мусаиб на всякий случай отодвинулся от незваного гостя и попытался сообразить какую именно проверяющую организацию он может представлять и во что обойдется этот неожиданный визит.

– Поговорить надо… – успокоил его неизвестный и, вытащив из нагрудного кармана пиджака сто баксов, небрежно бросил их на прилавок. – Получи за беспокойство!

В глазах Мусаиба блеснул неподдельный интерес, – какое там беспокойство, очень даже интересный разговор получается!

– Я, понимаешь, прямо с самолета, а остановиться в столице негде, – продолжал незваный гость. – Мне бы месячишко перекантоваться где, так я бы еще соточку добавил. Что скажешь?

Мусаиб задумался: что с того, что он сам комнату снимает – вполне можно потесниться для хорошего человека. Разве не учил его мудрый дядя Умар:

– Запомни, Муса, плох тот джигит, кто позволяет себе упускать прибыль! Особенно если она сама тебе в руки идет…

А что часть денег придется отдать хозяйке, так на то она и хозяйка. Немного смутило, правда, полное отсутствие вещей – ни чемодана, ни мешка, ни даже пакета с туалетными принадлежностями, но что с того? Не всякий человек идущий по жизни налегке жулик! Говорил же умудренный опытом дядя Умар:

– Неважно, Муса, с чем ты приходишь в гости, важно с кем ты уходишь из гостей домой!

Да и сам он разве не приехал в Москву обремененный лишь желанием легко и быстро разбогатеть и уверенностью в собственном превосходстве?

– Только комнат у меня маленький, – честно предупредил Мусаиб.

– Было бы, где ноги вытянуть, – отмахнулся незнакомец, – и ладно…

И они, сдав ларек подошедшему сменщику, пошли в сторону метро: мимо бурно обсуждавших что-то среди пустых пивных бутылок Гуськова и Лебедева, мимо высохшего пруда, мимо спешащих по вечерним делам людей. И никто, ни один человек, не обратил ни малейшего внимания на бывшего жителя гор Мусаиба и незаметного типа с бородой и пронырливыми глазками, поскольку совершенно ничего особенного в них не было. Только собаки почему-то начинали беспокоиться, жаться к ногам хозяев и жалобно поскуливать, когда они проходили мимо…

Однако на входе в метро парочка привлекла законное внимание стражей правопорядка. Мусаиб, памятуя известное изречение великого русского ученого Ломоносова про опыт, который «друг ошибок трудных», послушно оплатил неувязки в своих документах по установленной таксе. А вот неизвестный повел себя странно: назвался представителем солидной иностранной организации, попытался предъявить какие-то сомнительные документы и, в конце концов, осмелился угрожать и перечить, ссылаясь на связи в высоких сферах и возможный международный скандал.

При этом в его выступлении явственно прозвучали слова про какой-то неведомый фонд Мусороса, что было немедленно воспринято милиционерами как изощренное оскорбление в форме циничного намека. И ночевать бы ему в участке с битой физиономией, не вмешайся Мусаиб обеспокоенный потерей потенциальной прибыли. Как говорил многоуважаемый дядя Умар:

– Запомни, Муса, один кусок масла нельзя намазать на два куска хлеба. Поэтому если хочешь кушать хлеб с маслом, – не опаздывай к столу.

В итоге его бурной дипломатической деятельности неизвестный отделался легким испугом, потерей части наличной валюты и прощальным пинком долго напоминавшем о себе определенным неудобством при сидении и пыльным следом милицейского ботинка большого размера на дорогих заграничных брюках…

Проживал Мусаиб в одной из двух комнат небольшой и достаточно запущенной квартирки в Капотне – окнами аккурат на нефтеперегонный завод. Вторую комнату занимала бывшая колхозная свинарка Глафира – девушка молодая и красивая, что называется «кровь с молоком». Глафира перебралась в столицу пару лет назад и вполне прилично зарабатывала, разнося шампанское в ночном клубе.

– Что раньше со свиньями работала, – говорила она в минуты откровенности, – что теперь. Только те трезвые были, а эти пьяные…

Мусаиб поначалу попытался вместе с Москвой завоевать и Глафиру, но если Москва отнеслась к его потугам довольно благосклонно, позволив бывшему жителю гор без особого труда наживаться на москвичах, то Глафира категорически отвергла все притязания горячего южного парня, – ей мужского внимания более чем хватало на работе.

– …! …! …! Понял? …! …! …! – строго сказала она.

Мусаиб некоторое время старательно вникал в суть сказанного, однако довольно быстро заблудился в многозначных русских эпитетах сексуально-зоологического свойства. Впрочем, общая идея была понятна, и Мусаиб с обидой в гордом сердце – подумаешь, недотрога какая! – удалился в свою комнату. Ведь он старался во всем следовать советам старших, особенно трижды женатого дяди Умара, а тот не раз говорил:

– Запомни, Муса, тот, кто спорит с женщиной, сокращает и без того скоротечные годы жизни. Особенно если женщина живет рядом…

Так что хоть и жили Мусаиб с Глафирой под одной крышей, но совершенно врозь, чем категорически опровергали оптимистичную историю любви из старого фильма «Свинарка и пастух»…

Появление нового квартиранта вначале не понравилось Глафире, которая вообще не любила когда ей мешали собираться на работу, но тот был отменно вежлив и обходителен, а главное не шарил маслянистыми глазками по телу и не тянул, куда ни надо, потные рук. И это притом что она как раз выходила из ванной в старом банном халате с оторванными пуговицами!

Может других женщин такие взгляды и прикосновения волнуют, но Глафиру от них буквально тошнило, иногда даже ей казалось, что идеальный мужчина должен быть плоховидящим импотентом без рук. Не понятно только какой от него тогда вообще толк – работать-то он тоже не сможет. А кушать, между прочим, будет с отменным аппетитом. Столкнувшись с этим парадоксом, Глафира приходила к неутешительному выводу, что мужчины не нужны совсем, тяжело вздыхала и шла на работу.

А еще бородач притащил пару пузырей хорошего шампанского и сказал, что с удовольствием выпьет за знакомство, когда бы она не нашла для этого несколько минут…

Утро следующего дня навалилось на едва проснувшегося Гуськова сухостью во рту, ломотой в теле, болью в голове и волнением в душе, причем духовное томление явно превалировало. Ощущения, прямо скажем, были не из приятных, но режиссер отнесся к ним с определенным стоицизмом.

– И это пройдет… – пробормотал он свистящим шепотом и, морщась от боли, сел. Напротив дивана, на криво сдвинутых стульях мучительно храпел Лебедев – совсем как в старое доброе время, когда развеселые «Гуси-лебеди» порхали над Москвой.

Постепенно Гуськов вспомнил как вчерашним вечером, когда окончательно стемнело и жара, наконец, отступила, даря терпеливым и упорным долгожданное облегчение, им одновременно пришла в голову мысль покончить с пивными безобразиями и поехать на Арбат, где и отдохнуть по полной программе. Как говорится – тряхнуть стариной!

Надо признать, что подобные мысли часто посещают настоящих мужчин, которые в любом возрасте не теряют благодатного умения молодости легко и быстро подниматься над суетой и бытом. В такие минуты им никогда не бывает скучно, их не одолевает уныние, они не страдают от одиночества, и если что-то и сдерживает безудержный темперамент и неуемную фантазию, так это ограниченность финансовых возможностей.

Так получилось и с нашими творческими личностями: на ресторан денег не было, на ночной клуб тем более, а вот на пару пузырей водки получилось в самый раз. Потом появились две развеселых дамочки, которым оказалось очень даже по пути со всеми четырьмя. В смысле Гуськов – раз, Лебедев – два, две бутылки – три и четыре. Для разгона писатель довольно живо разыграл на два голоса свой любимый гадкий анекдот. Обе дамочки несколько поморщились, справедливо приняв тонкий писательский юмор на свой счет, однако соблазн поучаствовать в веселом банкете перевесил мелкие обиды. Так что довольно скоро в компании установилась вполне непринужденная обстановка.