— Я получила твой букет, — сказала она, усаживаясь на свой любимый красный диванчик в углу комнаты.

— Смотри-ка, — Люциус в задумчивости прошёлся по кабинету, — мы, наконец, нормально разговариваем…

— Люциус, я… — Гермиона нервно дернула головой. — Я думаю, нам и правда пора поговорить.

— Да, и я, с твоего позволения, начну, — сказал он, заложив руки за спину. — Я много думал вчера ночью… и сегодня. И понял, что, в первую очередь, мне надо попросить у тебя прощения, за то, что, очевидно, я не оправдал твоих надежд…

Гермиона уставилась на него во все глаза. Он заметил это и, усмехнувшись, отвернулся от неё, подходя к окну и, принимаясь рассматривать там что-то вдали за лесом, после чего вновь заговорил очень спокойным голосом:

— Единственное, что я могу сказать в своё оправдание так это то, что ни разу за всё это время, что мы с тобой были вместе, я не играл. Я никогда не врал тебе касательно того, кто я есть. Пытался казаться лучше для тебя? Да, быть может, но всегда при этом был верен себе и не скрывал от тебя своего истинного лица, вопреки тому, что ты думаешь. Я… — он сделал небольшую паузу. — Я был честен с тобой. Я поступил как честный человек, женившись на тебе, когда понял, что люблю и хочу видеть тебя рядом с собой всегда. Я понимал, что тебе будет трудно принять меня таким, какой я есть, даже несмотря на те чувства, которые возникли в тебе по отношению ко мне. Даже после рождения Розы, я видел, что ты не была полностью удовлетворена мной или… жизнью со мной, что теперь, очевидно, уже не так важно. Но, быть может, именно поэтому, я не обо всём говорил тебе и не всегда посвящал в какие-то малоприятные аспекты моей прошлой жизни… Однако я не врал. Не увиливал. Всякий раз, когда ты спрашивала меня о чём-то прямо — я прямо отвечал. Я хотел быть для тебя лучшим мужем. Мужем, которого ты была достойна, мужем, который был достоин тебя… Увы, я не стал им. Очевидно, я не справился с этой ролью, она оказалась мне не по плечу. Я обещал, что справлюсь, но не смог и всё, что мне остаётся сделать теперь — это лишь попросить у тебя прощения за это, — Люциус повернул немного голову, так что Гермиона видела теперь его гордый благородный профиль, на фоне пронизанной солнечным светом тюли. — Прости Гермиона, что я оказался не достоин твоей любви и не стал для тебя тем человеком, которого ты заслуживала. Прости, что в последнее время дал волю самым мерзким своим чертам и за то, что ты перестала… быть счастливой со мной.

Голос его дрогнул.

— Люциус, — вздохнула Гермиона.

— Если я правильно понял тебя, — взяв себя, очевидно, в руки, продолжил он, не позволяя ей что-либо сказать, — и ты намерена остаться моей женой ради Розы, то я хочу чтобы ты знала, что я согласен на это. Наша дочь должна расти в полной семье, ты права… к тому же я уже жил так. Это не будет для меня чем-то новым.

— Люциус! — Гермиона порывисто встала с дивана.

— Нет, Гермиона, позволь мне закончить. Я готов заверить тебя, что я не потревожу тебя более, ты вольна жить так, как тебе хочется, здесь, в этом доме… И я не стану как-то препятствовать, если ты решишь обрести некое счастье на стороне, с другим…

— Люциус! — Гермиона сделала несколько шагов по направлению к нему, грудь её беспрестанно теперь вздымала от учащённого дыхания.

Он только вытянул руку, останавливая её.

— Я считаю также своим долгом сказать тебе только ещё одну вещь, Гермиона, — по лицу Люциуса пробежала судорога, словно тело его пронзила боль, и он медленно произнёс: — Алонзо… Луис… не тот человек…

— Что? — выдохнула Гермиона, поражённо уставившись на него.

— Он…

— Что?! — почти с истерикой выкрикнула она, не веря своим ушам.

— Я видел вас сегодня, — он обернулся, посмотрев на неё наконец прямо. В глазах его отразилась мука. — Прости, что не сказал сразу. Я был в лаборатории да, я принёс букет и… я видел вас… в его кабинете. Я слышал ваш разговор. Но я обязан сказать тебе, что он врёт, Гермиона! Он не тот за кого себя выдаёт, поверь мне ещё только один раз. У меня есть доказательства, Северус запросил его биографию из Мексики… Он просто дурачил нас всех всё это время, он врал! И он использует тебя… И я… — голос его надломился; дрожащей рукой он прикоснулся к своим губам. — Я не могу допустить, чтобы тебе вновь причинили боль…

— Нет, — выдохнула Гермиона, и в следующий момент, ведомая каким-то первобытным велением, она бросилась на колени ему в ноги, отчаянно вцепляясь пальцами в ткань его брюк и, запрокинув голову, стала кричать: — Нет, Люциус! Пожалуйста! Этого не было! Ничего не было! То о чём ты говоришь… Алонзо…

— Встань! — свирепо воскликнул он, склоняясь над ней и хватая её за плечи, на лбу у него вздулась вена. — Я же просил тебя никогда не ползать передо мной на коленях! Имей гордость и мужество признать… Всё кончено! Всё кончено, Гермиона! Твои страдания со мной на этом кончаются, но и ты не мучай меня, прошу!

— Но я не делала этого, Люциус! — слёзы брызнули из её глаз. — Я бы никогда не посмела сделать такое! Даже в мыслях! Ну, пожалуйста, Люциус!

— Хватит, Гермиона! Это жестоко… Неужели я не заслужил хотя бы капли милосердия? Твоя месть слишком затянулась!

— Нет, Люциус! Я не мщу! — она начала захлёбываться слезами, обхватывая с отчаянием его ноги и утыкаясь лбом в его колени. — Меня не было в лаборатории сегодня днём! Мне пришло письмо… И я зачем-то поехала… Не знаю, зачем я поехала туда, Люциус! Но меня не было в лаборатории, пожалуйста, поверь мне! Я… я люблю тебя, только тебя! Ты единственный мужчина, которого я люблю! Которого я вообще когда-либо по-настоящему любила! Я бы никогда…

— Ты врёшь! Зачем ты врёшь? Я же видел всё собственными глазами!

— Ах, я не знаю, что и кого ты видел, но это была не я! Клянусь тебе! Клянусь… Как… Как мне доказать? — она вновь вскинула на него свои глаза и выдохнула. — Примени ко мне легилименцию! Да-да! Пожалуйста, войди в мой разум, как раньше! Я открою его для тебя полностью, снова! Я не буду сопротивляться, не буду применять окклюменцию. Ну, пожалуйста, если ты, правда, любишь меня, Люциус!

Люциус замер на мгновение, перестав пытаться вырываться из её рук, и она закрыла глаза. В следующий момент в висок ей уткнулся конец его волшебной палочки и Гермиона судорожно вздохнула.

— Легилименс, — раздался голос Люциуса, который тот час же потонул в её крике.

Страшная боль пронзила ей голову. Она не сопротивлялась ему, но он ворвался в неё слишком резко, слишком грубо. Воспалённый, обезумевший от горя разум его безжалостно прорывался сквозь её мысли и воспоминания, отчаянно рыща среди них, выворачивая наизнанку, пытаясь обнаружить следы того страшного эпизода, свидетелем которого он стал… Гермиона чувствовала, как Люциус метался внутри её головы, он искал ещё и ещё, его собственное сознание молнией проносилось раз за разом, разрывая ей голову, доставляя ей страдания и боль. Наконец он прервал эту невыносимую связь, оставив её мысли в покое и тишине. Его проникновение в неё показалось ей таким долгим, что оставшись в своей голове в одиночестве, она поразилась тому, как это в действительности было прекрасно…

Обессиленная, Гермиона обмякла и, выпустив его ноги из рук, легла на пол, вздохнув и прикрыв глаза. Люциус в следующее же мгновение опустился рядом с ней, дрожащие пальцы его коснулись её лица, после чего он отчаянно прижал её голову к груди, обнимая её за плечи и принимаясь целовать в лоб, шепча:

— Прости. Прости меня. Прости.

***

Когда Гермиона открыла глаза, то обнаружила себя уже на их с Люциусом кровати, в их спальне. В доме было тихо. За окном занимался вечер и, повернув голову, она увидела, что он лежал рядом с ней, облокотившись о подушку и рассматривая её.