— Люциус, — выдохнула Гермиона, вспомнив всё, что с ними произошло.

— Что, моя радость? — погладив её по голове, спросил он так, будто последние недели были лишь её страшным сном; ночным кошмаром, как раньше.

Взглянув Люциусу в глаза, Гермиона в следующее же мгновение порывисто обхватила руками его шею, крепко-крепко прижимаясь к нему. Руки Люциуса заскользили по её спине, и в комнате воцарилось молчание, которое никому из них больше не хотелось прерывать. Губы его целовали её лоб, она же просто уткнулась носом ему в шею и дышала им. Дышала, понимая, что не могла надышаться, после чего пальцы её сами собой начали расстёгивать рубашку на его груди; маленькие пуговички выскальзывали из них, и Гермиона начинала их рвать. Он тоже стал раздевать её, вдавливая в кровать, покрывая беспокойными поцелуями её шею и грудь.

— Моя… О, Мерлин, моя! — расслышала она шёпот, срывавшийся с его дрожащих губ.

— Только твоя, — выдохнула она, обхватывая его голову ладонями. — Всегда…

Губы Люциуса впились в её губы, и они с жадностью целовали друг друга, пока он не отстранился от неё вдруг, замерев на мгновение, а затем, уткнул лицо в подушку рядом с её ухом, после чего всё тело его стали отчаянно сотрясать сдавленные, но неумолимо рвущиеся из его груди рыдания.

— Л-люциус, — она принялась гладить его по его широкой сильной спине, хотя теперь ей едва ли было чем дышать под грудой его полностью распластавшегося на ней тела.

В следующее мгновение он вскочил, отшатнувшись от неё в другой конец кровати, отворачиваясь и зарывая лицо в ладони.

— Ну, Люциус, — сев, Гермиона приблизилась к нему, принимаясь гладить по плечам.

— Не смотри на меня, Гермиона, — произнёс он. — Это… это ужасно…

— Люциус, ну пожалуйста, — Гермиона обхватила его руками, прижавшись щекой к плечу, — не бойся показать мне свою слабость, прошу… Я люблю тебя. Ты самый любимый, — она стала гладить его по голове, — Самый хороший… Истинная любовь тем и отличается, что способна принять не только силу, но и слабость. И сама она не ломает и не ослабляет нас, а позволяет нам быть самими собой, в чем и заключается наша сила. Я люблю и принимаю тебя любым, Люциус. И я принимаю и люблю в себе свою слабость перед тобой, потому что только рядом с тобой я могу быть по-настоящему сильной.

— Но ты, — Люциус вздохнул, безвольно уронив руки себе на колени, — ты сказала, что я сломал тебя, что я лишил тебя себя…

— Я была обижена, Люциус, я чувствовала себя раздавленной, да, но теперь я вижу, что я и сама была недостаточно справедлива к тебе. Я воспринимала всё, что ты делал для меня как должное, словно бы ты расплачивался со мной таким образом за мою любовь к тебе… Словно ты и твоё прошлое были недостаточно хороши для меня, и я требовала всё больше и больше, в то время как должна была просто сказать тебе «спасибо».

Люциус схватил руку Гермионы и прижал её к своим губам.

— Прости меня Люциус, — продолжила она. — Прости меня, что я поняла это только сейчас. Но это осознание, оно… позволило мне стать сильнее. Оно не сломало, а укрепило мой дух и мою любовь к тебе…

— Гермиона, ты… — он запнулся на секунду, — мне кажется, ты похожа на неё…

— На кого, Люциус?

— Я ведь… Я ведь совсем её не помню… — он снова судорожно вздохнул. — Фотографий нет, отец всё уничтожил… Все её вещи. Даже портрет сжёг. Никому не разрешал о ней вспоминать.

— Люциус, — Гермиона выдохнула поражённо.

— Но мне кажется… что она была добра, и я любил её…

— Конечно ты любил её, — она прижалась к нему ещё теснее. — И она тоже любила тебя… и очень не хотела покидать. Но я не покину тебя. Обещаю…

Люциус обернулся и смотрел на неё. Смотрел… после чего обхватив ладонями её лицо, вновь стал целовать. Гермиона легла на спину, раскрывая для него свои объятья, заключая его в них; принимая его в себя.

***

Когда Гермиона снова проснулась, Уилтшир был окутан уже сплошной темнотой. Откинув руку назад и полагая, что рядом с ней лежал Люциус, Гермиона обнаружила, что место его пустовало. Тогда она поднялась и, надев халат, вышла в коридор. Из-под двери в гостиную второго этажа сочился свет, и она пошла на него, войдя вскоре в комнату.

Люциус сидел в кресле у камина и держал в руках какую-то папку с документами.

— Неужели ты работаешь, — слабо усмехнулась Гермиона.

Люциус поднял на неё хмурый взгляд и тяжело вздохнул.

— Мистер Поттер принёс мне это, — сказал он, показывая ей эмблему министерства на титульном листе. — Он сказал, что писал тебе…

— Да, — Гермиона села напротив него. — Я просто… не была готова воспринимать всю эту информацию…

— Понимаю, — сказал Люциус. — Я тоже сказал ему, что нам это уже не важно… Однако теперь, в свете всего произошедшего…

— Ты думаешь, это была Мирелла? Там, в лаборатории… — Гермиона взяла со стола огневиски и, наполнила себе бокал.

Она осушила его практически залпом. Люциус повёл бровью.

— Это определённо была Мирелла, — кивнул он.

— А что на счёт, — она снова наполнила себе бокал. — Ну…

— Алонзо? — выплюнул Люциус.

— Да, — Гермиона сделала глоток.

Тяжело вздохнув, он отложил папку с документами на стол.

— Ты уверена, что хочешь знать все подробности?

— Люциус, — Гермиона потянулась за графином в третий раз, но тот опередил её, переставив его на другой стол. — Я должна знать всё. Этот человек, — она замотала головой, — сделал такое…

— Что ж… Тогда стоит начать с того, что доля правды в его историях всё же была, — сказал Люциус, забирая из её рук опустевший бокал. — Он действительно сирота и родители его действительно погибли во время освободительных движений в защиту эльфов в Центральной Америке, вот только выступали они совсем не на той стороне: не их убили злые волшебники, а они сами таковыми являлись. Родители Алонзо были одними из самых крупных работорговцев во всей Мексике.

— Что? — глаза Гермионы расширились от изумления.

— Да, — Люциус заулыбался, и улыбка его была весьма зловещей. — На момент их гибели, которая произошла от рук магов небезразличных к судьбе домовиков, во владении у них было никак не меньше полутора тысяч порабощённых ими эльфов, которых они держали на своих обширных плантациях, доставшихся им от первых поселившихся там магов, прибывших в Америку вместе с конкистадорами из Испании. Алонзо происходит из очень благородного и чистокровного рода, он не простое отребье — это правда… Он что-то вроде моего сына… Работорговля принесла его семье фантастические богатства! Которые, правда, все были отняты и утрачены во время восстаний. После смерти родителей, Луис стал не только сиротой, но и полностью нищим. Под свою опеку его и взял себе знакомый Северуса — тот самый мастер зелий из их местной школы магии и волшебства, который вероятно имел дружеские отношения с его родителями…

— Поверить не могу, — выдохнула поражённая Гермиона. — Работорговля…

— Даже мои предки до такого не додумались, — заметил Люциус.

— Сколько ему было лет, когда… это произошло?

— О, он был уже вполне взрослый — ему было пятнадцать, — хмыкнул тот. — И готов поспорить, он не находит совершённый над его семьёй самосуд справедливым… А судьба домовиков навряд ли в действительности вызывает у него хоть каплю того беспокойства, которое он отчаянно пытался демонстрировать всем нам. А также, как я вижу теперь, он был в сговоре с Миреллой и Керберосом всё это время…