— Приди в себя, Гермиона, — произнёс он, взирая на неё с ужасом. — Это не ты…

— Ну что ты, дорогой, это и есть я, — сказала она. — Я просто поняла, что до сих пор не в полной мере понимала своё предназначение. Не осознавала необходимость подчиняться и угождать тебе, моему мужу. Но теперь я прозрела! Я поняла, что смысл моей жизни в служении тебе…

— Служении? — выплюнул Люциус, пришедший от этого абсурдного и кощунственного слова в невероятную ярость. Он с негодованием схватил её за плечи и стал трясти: — Хочешь мне служить? Хочешь подчиняться мне? Хочешь, чтобы я приказывал тебе? Помыкал тобой?

Она видно не ожидала от него столь яркой реакции, а потому, будто бы растерялась даже на мгновение.

— Да, — наконец, с вызовом воскликнула она, подаваясь ему навстречу. Глаза её, тем не менее, не могли полностью скрыть возникшего в ней волнения, голос дрогнул: — Давай, Люциус! Властвуй надо мной! Распоряжайся! Я хочу попробовать. Узнать, каково это!

Губы его скривились от отвращения, и он отошёл от неё, проведя скованной бессильным гневом рукой по своему, покрывшемуся испариной лицу.

— Что ж, прекрасно, — выдохнул он. — Если тебе так хочется…

Он вновь взглянул на неё, после чего выплюнул:

— Встань на четвереньки.

Гермионе потребовалось мгновение, чтобы осознать сказанное им. Грудь её беспокойно вздымалась, по лицу прошла судорога, но она всё же соскользнула с дивана на пол, встала на колени, и глубоко вздохнув, опустила руки перед собой.

— Развернись, — скомандовал он, и Гермиона подчинилась. Зубы его скрипнули. — Оголи ягодицы и ползи к камину.

Забросив полы своего халата себе на спину, Гермиона медленно двинулась в указанном направлении. Люциус также неспешно стал идти вслед за ней, не спуская глаз с её белых бёдер и призывно раскрывающейся при каждом её шаге промежности…

Вопреки всему, он её сейчас не хотел. Свирепость, которая породилась в нём, была куда сильнее плотского влечения, а потому, когда Гермиона дошла до камина, Люциус просто остановился рядом с ней, глядя на неё с высоты своего роста, почти с ненавистью.

Неуклюже повернув голову вверх, Гермиона выжидающе взглянула на него.

— Что, нравится? — выдавил он. — Вот так, тебе нравится?

Он слегка толкнул её голенью в плечо. Ноздри Гермионы раздулись, но она ничего не сказала. Губы Люциуса расплылись в хищной улыбке, и он опустился в своё кресло напротив камина. Подрагивающая от негодования рука его схватила со стоящего рядом столика графин с огневиски.

— Хочешь продолжить? — поинтересовался он.

— Это твоя воля, мой господин, — произнесла она, голос её трепетал.

Люциус наполнил себе бокал и, сделав глоток, откинулся на спинку кресла вытягивая ноги перед собой, после чего, не отрывая взгляда от Гермионы, медленно произнёс:

— Оближи мой ботинок.

В зале повисла тишина.

Гермиона не тронулась с места.

— Ну же, давай, — зло выплюнул Люциус, указывая взглядом на лакированный мысок своего правого ботинка. — Ты же хотела полностью подчиняться мне?

Плечи Гермионы дрогнули, и она неуверенно подошла ближе. Люциус осушил бокал залпом, когда она села у его ног. Шёлковая ткань халата спала с её плеч, полностью оголяя грудь. Оторвав свои дрожащие руки от пола, она прикоснулась к его ноге и медленно приподняла её вверх. Люциус запрокинул подбородок. Рот у него приоткрылся. В глазах Гермионы блеснули слёзы, она нервно облизнула свои уже не такие яркие губы, после чего судорожно вздохнув, склонилась над мыском его ботинка. В следующее мгновение Люциус с силой выдернул ногу из её рук и вскочил с кресла, так, что она отшатнулась в сторону.

— Никогда, — выдохнул он, склоняясь над ней и хватая её пальцами за подбородок. — Не смей поступать так больше. Никогда… не смей подчиняться мне…

Из глаз Гермионы брызнули слёзы, и она закрыла их.

— Никогда, — снова прошептал он, прямо ей в ухо. Всё внутри него разрывалось от зверского, испепеляющего его бешенства, и он едва ли узнавал теперь свой собственный голос. — Не смей… ползать передо мной на коленях… Ты моя жена… Гермиона. Так и веди себя… достойно.

Он так сильно сжал свои зубы, что у него заболела челюсть. Рывком убрав руку от её лица, он развернулся и стремительно покинул зал.

***

Ту ночь, как и несколько последующих Люциус провёл в другой спальне. Злость, которую он испытывал на Гермиону, не позволяла ему ложиться с ней в одну постель. Он устал. Люциус был опустошён. Пережитые им за последнее время события оказались для него изматывающими настолько, что даже сон его теперь был беспокойным, он ложился уже за полночь, работая допоздна, а по утрам чувствовал себя так, словно не отдыхал вовсе. Дела, однако, не могли ждать, а потому он покидал поместье с рассветными лучами, не дожидаясь появления Гермионы за завтраком, и возвращался вечером несколько раньше неё, чтобы поужинать в одиночестве, провести время с Розой и закрыться в своём кабинете до тех пор, пока Гермиона и сама не уходила спать. Он также больше не просил мистера Бэгза показывать ему её в зеркалах.

Спустя пять таких дней, правда, в полнолуние, Люциус никак не мог уснуть в этой ненавистной ему уже, одинокой постели, перед глазами его то и дело возникала перемещающаяся по залу на четвереньках Гермиона. Сцена эта, отвратительная ему до сих пор, вызвала у него в эту ночь внезапно очень сильное томленье внизу живота. Он вспоминал её округлые ягодицы и сладкую ложбинку между них, таящую сразу два вожделенных отверстия… Люциус откинул одеяло и, поколебавшись ещё мгновение-другое, решительно покинул комнату.

Спустя минуту, он уже тихо отварил дверь в их с Гермионой спальню. Освещаемая ярким светом абсолютно круглой луны, она лежала спиной к нему. Медленно Люциус прошествовал по комнате и аккуратно забрался на кровать, ложась рядом с ней. Рука его прикоснулась к её покрытым одеялом бёдрам. Нос с наслаждением втянул её запах, приникая к её волосам и шее.

Гермиона вздрогнула и проснулась. Она захотела было повернуться к нему лицом, но он только придавил её плечи настойчиво, давая понять, что ей не нужно этого делать, а потому, она просто осталась лежать, как была. Отогнув угол одеяла, Люциус забрался под него, прижимая Гермиону к себе, ощущая на ней, тонкую ткань ночной сорочки. Пальцы стянули с её плеч бретельки, оголяя грудь; подняли подол, позволяя ему, наконец, коснуться своими бёдрами её голой кожи. Притянув её к себе, Люциус вошёл в неё и задвигался, не спеша, получая удовольствие от каждого нового проникновения. Пальцы его ласкали её соски, шею, живот и в какой-то миг, она, обхватив руками его запястья, прижала его ладони к своим губам, принявшись целовать их с жадностью…

В груди у Люциуса сейчас же будто бы взорвался фейерверк, разнося удивительное тепло, по всему его телу, отдаваясь ещё более неистовым жаром внизу живота. В следующий момент он перевернул Гермиону, поставив её на колени, и, склонившись, приник губами к её ложбинке между ягодиц. Язык с трепетом заскользил по всем столь желанным ему изгибам и впадинкам. Губы впивались в её вкусную плоть, нос уткнулся в косточку в основании её копчика и он потёрся им о неё, дыша ею.