— Вот так, значит, ты решила? — выдохнул он, забираясь на кровать.

— Решила что? — невинно спросила Гермиона.

— Решила мучить меня, да? — он провёл ладонью по её лицу.

— Тебе что-то не нравится, муж мой? — губы её припали к его груди, руки раскрыли полы халата.

Люциус лёг на спину, не в силах сопротивляться её нежности.

— Хватит, меня так называть, — прошептал он, поглаживая её по голове.

— Как скажешь, мой… господин? Повелитель?

Люциус, однако, не смог ничего ответить. Гермиона уже оседлала его, позволяя ему проникнуть в себя так глубоко, что он только задохнулся от наслаждения.

***

Так прошла неделя. Гермиона продолжала строить из себя покорную жену, которую Люциус из-за занятости заставал, впрочем, только за завтраком и уже вечером, перед сном. Всякий раз, при этом, она встречала его в новом белье или каком-нибудь неожиданном образе. Это были гейши, венецианские куртизанки, восточные наложницы; раскрепощённые, неистовые, сладострастные… Но стоило только Люциусу попытаться заговорить с ней о чём-то обыденном, как Гермиона сию же секунду превращалась в улыбающуюся фарфоровую куклу, не лучше Мими, достучаться до которой у него не хватало сил. И если вначале он старался не обращать на это внимания, полагая, что ей самой через пару дней надоест этот маскарад, то спустя неделю, он уже чувствовал, как его начинало трясти мелкой дрожью, всякий раз, стоило ему только взглянуть в её, мало что теперь выражающие стеклянные глаза.

С другими людьми Гермиона оставалась прежней. Люциус знал об этом, потому как снова просил мистера Бэгза время от времени показывать ему её в зеркалах, пока она была в исследовательском центре. Он заставал её при этом в разных ситуациях: за созданием зелья в лаборатории, обрезкой растений в теплице или обедом в общей столовой… Всякий раз она была окружена другими людьми, зельеварами в основном и вела себя с ними абсолютно непринуждённо. Раздражало Люциуса ещё и то, что где бы Гермиона ни была, всякий раз, тут как тут, возникал Алонзо. Он помогал ей резать ингредиенты и вежливо отодвигал стулья, а когда её однажды обрызгало кипящим зельем, роняя на своём пути колбы, бежал к ней с бинтом наперевес дабы помочь обработать кисть, на которую попало несколько капель. Пока он старательно накладывал повязку на её, весьма незначительный ожог, Гермиона улыбалась. И улыбка её была совсем не тем, приводящим Люциуса в исступление искусственным оскалом, но простым и искренним выражением признательности.

Очередным вечером, когда Люциус не без содрогания зашёл в свой собственный дом и прошёл в большой зал, где по обыкновению на столе для него был уже накрыт ужин, он с удивлением нашёл, что Гермиона не встречала его. Не удосужившись даже поинтересоваться у мистера Бэгза, где же она была, потому как ему осточертело смотреть на её восковое лицо, он просто сел за стол и приступил к трапезе. Спустя некоторое время, когда он почти уже закончил есть, дверь отворилась, и она вошла в зал. Одета Гермиона на этот раз была в лёгкий халат китайского шёлка, волосы забраны наверх; чрезмерно яркий макияж был почти непристойным.

— Ах, ты уже пришёл, мой дорогой, — улыбнулась она, гордо прошествовав по залу и вальяжно опустившись на диван. — Как прошёл твой день?

— Как обычно, — буркнул он. Губы его дрогнули от раздражения. Ему невыносимо захотелось смыть с её лица это вульгарное безобразие и, вторя её раскрепощённой манере, он закинул локоть на спинку стула, насмешливо полюбопытствовав: — Ну, и кто ты сегодня? Шлюха из китайского квартала?

Гермиона едва заметно вздрогнула, бросив на него острый взгляд, после чего, вновь безмятежно улыбнувшись, произнесла, проведя пальцами по своей груди, оголяя её:

— Если тебе так хочется, мой господин.

— Мне бы хотелось, чтобы ты прекратила этот цирк и, наконец, обсудила со мной всё, что происходит между нами, нормально, — выплюнул он, сжимая в руке десертную ложечку так сильно, что она согнулась.

— Я не понимаю, — мотнула она головой. — Что я делаю не так?

— Гермиона, — выговорил он, откладывая ложку в сторону. — Может, хватит? Я понял, что ты наказываешь меня, но довольно. Давай поговорим.

— Хорошо, — кивнула она, с ногами забираясь на диван. — О чём ты хочешь поговорить, любимый?

Из недр груди Люциуса вырвалось звериное рычание, которое он подавил.

— Как проходят твои исследования, к примеру? — спросил он.

— Ой, это так скучно! — она махнула рукой. — Как хорошая жена, я не могу нагружать тебя такими глупостями.

— А мне и не нужна хорошая жена! — взревел он, ударяя кулаком по столу. — Довольно!

Гермиона только томно вздохнула и легла на спину. Одна её нога соскользнула на пол, другую она закинула на спинку дивана, проникая руками себе в промежность и начиная ласкать себя, после чего, обратив свой похотливый взгляд на Люциуса, она простонала:

— Не хочешь присоединиться ко мне?

Лицо его искривилось, однако, он поднялся со стула и, приблизившись к ней, присел рядом.

— Гермиона, — прошептал он, глядя ей в глаза и стараясь не обращать внимания на её густо накрашенный гадкой ярко-красной помадой рот, призывно открывающийся всякий раз, когда она входила в себя своими пальцами. — Хватит вести себя так…

— Как? — выдохнула она, хватая его за плечи и притягивая к себе.

— Как продажная девка, — выдохнул он.

— Но тебе же… тебе же нравится, не так ли?

Губы её коснулись его щеки. Дешёвый, невыносимо сладкий аромат её сегодняшних духов окутал его, так что у него закружилась голова.

— Нет, Гермиона, — осипшим голосом, слабо противясь ей, прошептал он. — Мне не нравится… Не нравится…

— А что же тебе тогда нравится, мой господин? — голос её звучал мягко и звонко, как колокольчики на ветру.

Пальцы её уже расстегнули его рубашку, губы покрывали поцелуями грудь, оставляя пошлые следы на коже. Собственные руки его, предательски сжали её хрупкие плечи. Люциус закрыл глаза.

— Мне нравишься ты, Гермиона, — прошептал он. — Ты, настоящая. Пожалуйста, хватит… Я больше не могу. Я не вынесу… Прекрати эту муку. Верни мне себя! Скажи, чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — она засмеялась, расстёгивая своими цепкими пальцами его ремень. — Я хочу встретиться с ним, Люциус. Покажи, покажи же мне его. Покажи мне, наконец, себя настоящего. Своё истинное лицо!

— Что? — Люциус посмотрел на неё с изумлением.

— Ну же, Люциус! Не бойся, дай ему волю. Почему ты так боишься выпустить его? Что он сделает со мной, чего ещё не делал ты? Изобьёт? Решит подложить меня под одного из этих гадких жадных стариков — твоих спонсоров?.. Кто из них самый богатый, а, Люциус? Может мне и правда переспать с одним из них? Может быть тогда они отдадут тебе, наконец, все свои деньги?

Люциус отпрянул от неё как ошпаренный, не в силах оторвать взгляд от её глаз, светящихся теперь остервенением и жестокостью, которых он в них никогда ещё не видел.

— Повтори это ещё раз, — прошептал он, ноздри его раздулись.

— И что ты сделаешь со мной? — нагло спросила она, приподнявшись на локтях. — Станешь пытать? Ну же, давай, не стесняйся, я не стану осуждать тебя!

Она рассмеялась громким безумным смехом.