— Ну кто же знает, на что рассчитывал подсудимый? — хмыкнул тот. — Быть может, он полагал, что мистер Поттер будучи близким другом миссис Малфой, что вполне общеизвестно, не станет упоминать о его преступлении в своём рапорте? В конце концов, мистер Поттер был тяжело ранен в ту ночь и мог сослаться, на потерю сознания, произошедшую прежде, чем мистер Малфой совершил его.
— Вы что, уже ставите под сомнение и профессиональную ответственность мистера Поттера? — возмутилась та.
Гермиона расслышала, какой тяжёлый Гарри испустил при этом вздох.
— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение профессиональную ответственность вашего любимого студента, наша дорогая профессор, — насмешливо выговорил Бёрк. — Однако я считаю своей обязанностью отметить тот факт, что мистер Малфой, несомненно мог рассчитывать на поддержку с его стороны.
— Какой абсурд! — задохнулась Минерва. — Даже если мы и предположим, что всё было именно так, как вы говорите — о здравомыслии мистера Малфоя, при таких условиях, тем более не может быть и речи! Полагать, что мистер Поттер не доложит о совершённом у него на глазах столь беспринципном преступлении из одних лишь дружеских чувств к мисс Гре… миссис Малфой, — она тряхнула головой, — может только человек находящийся в очень сильной стадии неадекватности! А учитывая тот факт, что мистер Малфой самолично потом признался в совершённом им неправомерном акте — у меня не возникает ни капли сомнений, что он действительно абсолютно не контролировал себя в тот момент.
— Если уж вы так уверены в ненормальности мистера Малфоя, дорогая Минерва, быть может, в таком случае, нам стоит рассмотреть возможность его отправления на специальное лечение в больницу святого Мунго, вместо заключения в Азкабан? — фыркнул тот, и несколько сидящих рядом с ним судей тоже оскалились.
— А я вовсе и не сказала, что считаю мистера Малфоя безумцем, мистер Бёрк, — возразила она. — Однако его заявление о состоянии аффекта, а значит и отсутствии злого умысла — вполне имеет под собой основание, что мы просто не можем не учитывать, готовясь принять это бесспорно весьма сложное решение о его дальнейшей судьбе. И дабы сохранить объективность восприятия у всех ныне здесь присутствующих, я считаю необходимым завершить наконец эту бессмысленную полемику, которая только уводит нас от истины, внося путаницу и осложняя тем самым процесс, о чём я и прошу господина Верховного чародея!
— Протестую, господин Верховный чародей! — вскричал Бёрк. — Как мы сможем принять правильное решение, если не попытаемся сейчас установить были ли действия подсудимого предумышленными?!
Одобрительный гомон вторил ему.
— Протест отклонён, — вопреки этому сказал Кингсли. — Полагаю, подсудимый уже вполне исчерпывающе ответил на заданные вами вопросы, мистер Бёрк, и если у вас не назрело новых, я прошу не высказывать впредь умозаключений сделанных сквозь призму личного предубеждения, а также призываю всех членов Визенгамота рассматривать отныне дело как можно более беспристрастно и исключительно с точки зрения имеющегося у нас фактического материала, основанного на свидетельствах непосредственных участников обсуждаемых событий.
Недовольно выпятив губы, мистер Бёрк умолк.
— Итак, если ни у кого больше нет замечаний к подсудимому, — с нажимом продолжил Кингсли, — суд готов выслушать двух свидетелей, изъявивших желание выступить на сегодняшнем заседании, после чего мистеру Малфою будет предоставлена возможность высказать своё последнее слово, по итогу которого Визенгамот вынесет ему окончательный приговор. И первым я приглашаю выступить со своими заявлениями мистера Гарри Поттера.
Пальцы Гарри выскользнули из ладони Гермионы, пробуждая её тем самым от странного забытья, в котором она находилась всё это время.
Взмахнув палочкой, Кингсли наколдовал для Гарри слева от Люциуса стул, и он на него аккуратно сел, придерживая свою всё ещё перебинтованную и висящую на перевязи правую руку.
— Итак, мистер Поттер, — министр обратился к нему. — Поскольку ваши ранние показания по данному делу уже имеются у Визенгамота, все сказанные вами сегодня слова будут добавлены к ним и рассмотрены наравне с прочими свидетельствами. Вам всё понятно?
— Так точно, господин Верховный чародей, — Гарри поправил очки. — Однако, прежде чем высказаться непосредственно по поводу мистера Малфоя и совершённого им преступления, я чувствую своим долгом обратиться сперва к мистеру Бёрку и профессору МакГонагалл, устроившим спор о моей профессиональной компетентности… Вероятно, кого-то это сейчас немало разочарует, но вынужден признать, что мистер Бёрк в своих высказываниях оказался куда ближе к правде на мой счёт…
— Ах, мистер Поттер! — Гермиона уловила возмущение в голосе Минервы.
— Простите, профессор, — слабо улыбнулся тот, — однако, я действительно не могу исключить того обстоятельства, что и правда, при определённых условиях, мог бы опустить в своём рапорте некоторые детали произошедших событий… чего я, конечно, делать не стал, но отнюдь не потому, что чувствовал в момент его написания, свой исключительный долг блюстителя порядка и принципиальную важность собственной должности. Я не стал утаивать от начальства никаких фактов в немалой степени только потому, что вот этот самый человек, по правую руку от меня, — перебинтованный локоть Гарри качнулся в сторону Люциуса, — не попросил меня об этом. Да, именно так, — кивнул он сам себе, обводя взглядом зал. — Люциус Малфой не просил меня о том, чтобы я скрыл ту бесспорно очень страшную ошибку, которую он совершил, и я считаю это главным обстоятельством, в контексте принятия решений о мере его наказания, потому как когда-то очень давно точно такую же ошибку совершил и я сам, вот только моё преступление осталось никем незамеченным, а потому и абсолютно безнаказанным. Теперь же пришла пора признаться и мне: однажды я тоже сотворил Круцио против другого человека.
— Что? — всеобщее изумление выразилось в звонком возгласе Минервы.
— Да, и это было прямо здесь, — энергично кивнул Гарри, — в Министерстве магии! В атриуме у фонтана Волшебного братства, и сотворил я его против Беллатрисы Лестрейндж, которая за минуты до этого мгновения убила моего крёстного отца, Сириуса Блэка.
Кингсли с шумом выпустил воздух из своей груди.
— Ах, Гарри, это совсем не то, — вполголоса заметил он.
— «Не то», мистер Бруствер? — запальчиво переспросил тот. — А с каких это пор закон не действует одинаково для всех? Чем моё собственное преступление лучше, того, которое совершил Люциус Малфой?.. Тем, что я был подростком, доведённым горем до отчаяния? Или тем, что, не зная толком об особенностях наложения непростительных заклятий, даже не причинил тогда Беллатрисе никакого вреда? А может просто потому, что я Гарри Поттер и у меня априори особый кредит доверия в глазах нашего многоуважаемого магического сообщества? Ни это ли те самые сомнительные двойные стандарты, от которых мы все так старательно уходили с вами последние десять лет? И если кто-то из здесь присутствующих забыл сегодня, каким было наказание за применение непростительных заклятий тогда, то я напомню — мгновенное пожизненное заключение в Азкабан!.. А меня тогда даже из школы не выгнали! — хмыкнул он. — И много ли вообще людей, действительно преступивших этот строгий закон, отбывало тогда свой срок? Нет, — Гарри мотнул головой. — И это вовсе не потому, что после Первой магической войны Министерство переловило не всех Пожирателей. Не потому, что часть из них была убита или каким-то иным образом избежала наказания, но из-за того, что пользовались непростительными заклятьями тогда далеко не только те, кого у нас безоговорочно принято считать преступниками. Когда Бартемиус Круч тридцать лет назад возглавил Отдел магического правопорядка, он разрешил мракоборцам проявлять полную свободу воли не только при поимке приспешников Волдеморта, но и при проведении их допросов, позволив свободно пытать подозреваемых Круцио, что кажется абсолютно невероятным для нас сейчас! Однако это было, сколько бы мы ни пытались смотреть на сей постыдный факт сквозь пальцы… А помнит ли кто-нибудь сколько мракоборцев нарушило запрет во время Второй магической войны? — пылающий взгляд его замер на лице Кингсли. — И не по этой ли причине, господин министр, после её окончания возникла столь острая необходимость существенно пересмотреть излишне, как оказалось, жёсткий, а потому и совершенно не работающий закон?
