Кстати, здесь их называли русалками, но и это слово я не мог заставить себя выговорить. Потому что – где хвост?

В общем, Дзуйкаку быстро отсекла тунцу голову. Затем, крутанув рыбину за хвост вокруг себя, как метатель молота, вытряхнула потроха просто в океан. Тушку обваляла в соли, напихала подготовленными специями – лимон я узнал, остальное и не пробовал – уложила на железный поддон от полузарядов, после чего плотно облепила со всех сторон все той же солью, слоем в добрый палец толщиной… Даже без головы тунец оказался длиннее мелкой аватары. Выглядело все это, как лепка пляжной скульптуры: в мерцании углей соль от мелкого песка отличается не слишком. Плюс, ведерко и совочек в руках Дзуйкаку вышибали слезу умиления из буквально всех вокруг.

Люди уже выкопали яму под прогоревшим костром и притащили здоровенный рулон фольги. Откуда взяли, не спрашивал, а насчет спецодежды из фольги – ну там, шапочки, халаты – решил не шутить.

Дзуйкаку подняла скульптуру силовым полем, и люди – мы с Киришимой тоже поучаствовали – замотали рыбину фольгой на манер аккуратной такой мумии.

– Фараонов, похоже, тоже мариновали. И в пирамиде запекали торсионными полями. Потом сломался агрегат, – Киришима хмыкнула, – и бизнес кончился.

Не подпуская никого, Дзуйкаку бережно опустила мумию тунца-анацефала в яму – силовым полем, конечно.

Стряхнула с рук соль, увидела нас. Поздоровалась, и я сказал:

– Дзуйкаку-сама, не знаю, нужна ли вам благодарность, но примите мою вместе с искренним уважением. В силах ли я чем-то возместить причиненное беспокойство?

– В силах, – кивнула девочка, пригладив и без того ровно лежащие черные волосы. – Причем тут именно в силе дело. У меня с мощностью так же печально, как у тебя с ловкостью. А я давно ломаю голову над Евгенией… Ну, "Принц Ойген". Она в коме еще с Перекрестка. Что делать, знаю. Но вот мощности мне не хватает. А ты как-то умеешь подпитываться от обычной, блин, ядерной бомбы. Бомбу нам достанут, это не проблема…

Мы отошли от погребения тунца-фараона, над которым темные, светлые и мулаты уже воздвигали курган горячих углей. Отошли мы под пальмы, где сели на поваленный ствол, и где по Дзуйкаку с Киришимой сразу начали ползать совсем уж мелкие детишки, дергать пуговицы и клапана карманчиков.

– Ночь же?

– Днем отоспятся. Им интересно.

– Так тебе схему преобразователя?

– И хорошо бы подстраховку. Ты большой, страшный. Хотя бы зафиксировать ее сможешь, если вылетит за диапазон предсказуемых реакций.

– В смысле, если психанет и бросится.

– Благодарю, Киришима, я сам уже понял.

– Нет, не сейчас, – помотала головой Дзуйкаку. – Где-то через полгода, спешки никакой.

Мы с Киришимой переглянулись, и глаза ее блеснули синим, даже лиловым. Вот повезло бедолаге, возиться со мной еще полгода. Как бы ей намекнуть аккуратно, что это не обязательно совсем? Намеки не моя сильная сторона, потом, наверное.

– Хорошо. Дзуйкаку, раз мы на спецрембазе…

– Да говори уж: "в психушке", я же вижу, как ты рад придуманному слову, – а улыбка у нее не детская совсем, контраст пугающий.

– Правда, в дурке-то чего уже стесняться. Как насчет раздвоения личности? Как насчет меня от Свидетеля вылечить?

Аватара вынула из кармашка монету и протянула мне:

– Сделай мне монету с одной стороной.

– Понял. Но стой, мы же квантовые. Если есть бутылка Клейна, лента Мебиуса, почему нельзя сделать монету, скажем, Цезаря. Как ее ни кидай, у нее везде орел.

– Можно имитировать, чтобы получить какое-то определенное свойство. Как шулерские кости, чтобы всегда падали нужной стороной вверх. А вот сделать никак. У меня нет высшего доступа к основам психики.

– Ни у кого нет, – прибавила Киришима после долгого молчания. – Это ввели после кризиса Майи. Ну, адъютанта Конго.

– Когда Инга с Инной в ее ядро влезли?

Девушки переглянулись и Дзуйкаку вздохнула:

– Именно. Так что теперь я могу только снаружи за ниточки дергать. Ну или весь узел распустить, но тогда и ты за Свидетелем уйдешь. Ты его изнанка, он – твоя.

Мимо пробежали загорелые хлопцы с охапками дров. Плавник, собранный у прибойной полосы, и потом высушенный. Выбеленное морем дерево горело лучше не надо, и снова ветер высек из меня слюну запахом жареного. Проводил дровосеков глазами и рубанул:

– Дам я тебе рутовый доступ, теперь-то уже чего стесняться!

– Ты-то дашь, но в одном узле два администратора физически существовать не могут. Это мера предосторожности по флоту, ее всем…

– Стоп, – Киришима подняла руку. – Он же тогда не состоял во флоте. И ему ничего не прошивали. Попробуй, а?

– Киришима… Благодарю. Тебя не сильно напрягает со мной возиться?

Киришима пожала плечами и переключила одежду в привычную по снимкам ассиметричную форму, с одной штаниной. Детишки обрадованно запищали. Дзуйкаку отошла к огню, поправить угли, чтобы не перегреть рыбу. Снова поднялся ветер, на нас посыпались разлапистые сбитые листья. Чуть поодаль грохнулся кокос, и детишки перебежали к нему.

– Не напрягает, – сказала, наконец, Киришима. – Во-первых, ты попал сюда, ничего не зная. Но за атолл вписался, не сильно взвешивая риск и прибыль.

Ха, девочка! Знала бы ты, во что я в восемнадцатом году так с разгону вписался, не взвешивая риск!

Теперь вот жалею.

Или не жалею?

– … Хороший или плохой, но ты на нашей стороне. А тут мир такой, своими не разбрасываемся.

Точно, не жалею. Не хочу, чтобы мной разбрасывались.

– … И есть еще соображение.

– Что я парень?

– Обижайся или нет, но твой пол дело даже не второе. Ты думаешь, для нас проблема найти парня? Да и есть уже туманники-мужчины, не только те, что на слуху. Хотя бы Бенни из "Лагуны" скоро выходит.

– Что ему за корпус, кстати, выдали?

– Корабль радиоразведки "Урал".

Я присвистнул:

– Это в котором только директор Морзавода мог разобраться? Который в док не влезал?

– Завидуешь?

А вот у Киришимы улыбка правильная. Лукавая, ну так в том половина впечатления.

– Сама же говоришь: дело даже не второе. Какое первое?

– Первое… – Киришима опять замолчала, да и я заткнулся. Все-таки хорошо так вот сидеть и не беспокоиться даже о том, что девушка может отшить. В самом деле, разве проблема найти еще? Я теперь не старею, торопиться некуда…

– Смотри, рыба готова.

Мумию тунца извлекли из пирамиды потухших углей. Малютка-повар настрогала рыбину силовым полем, не касаясь раскаленной соляной корки. Сходил и я к огню, принес два куска:

– Угощайся.

– Благодарю… – шкура с рыбы сходит вместе со скорлупой соли, остается чистое мясо. Свежий тунец и сам по себе неплох, а уж так…

И совсем, совершенно никуда не нужно спешить!

Съели мы рыбу, подошли к прибою, умылись, зайдя по колени в воду. Тогда только Киришима ответила:

– До того, как я сунула нос в твою сеть… Виновата, чего уж… Но любопытно, честно, не со зла…

– Проехали.

– Я представить не могла, сколько… Сколько всего скручивается в один-единственный разум. Это же, получается, и у меня все так сложно, и у остальных…

Мы вернулись на поваленное дерево, сели, опершись друг на друга плечами и синхронно поглядели на Млечный Путь.

– Мир есть суперпозиция, сумма наших усилий.

– Банальность.

– Но именно она работает. Безо всяких там квантов.

– Шило у тебя работает. В левом полушарии. Или в правом. Или в обоих. Сидел бы на жопе ровно. Не дохрена ли народу померло за такой исход? Что мы выиграли?

– Вселенную, Киришима. Вселенную. Бесконечность. Вот эти звезды над головой. Будущее. Выход из банки с пауками.

– Скажи честно… Оно того стоило?

– В циферках может и да.

– А в людях? Не стыдно?

Переждал я ветер и передумал обнимать Киришиму за плечи. Зачем прокурор в доме? Впрочем, сам же говорил: куда спешить? Может, еще исправится.

– Ну да, стыдно. Столько народу покрошил, а итог? Может, и правда, не стоило ничего делать? Вон как буржуи про попаданцев пишут. Нехай идет, как идет, спасай только собственные чистые руки, нет? Или тупо клады закапывать, бабло косить, баб… В стога укладывать. Ну, как у всех нормальных спасателей СССР. А у меня херня какая-то: трахался-трахался, а в результате ни вшей, ни триппера