Светился?

Поправка: подлинный ковчег Завета Господня. Сокровищница мудрости Божьей, источник процветания и могущества тамплиеров.

– Однако, его еще нужно доставить в университет сквозь набитый годонами город… – Шевалье отошел раздать приказы. Вернулся к упавшему и взял из его ладони волшебное оружие.

Меч как меч. Простой треугольный клинок. На ощупь никакой сверхъестественной остроты. Перекрестие, рукоять без украшений. Шевалье повертел меч в руках, поднял. Хмыкнул.

Тут лежащий шевельнулся, попытался опереться на руки – и снова упал. Отпрянувшие французы перекрестились и забормотали молитву. Лазарит же просипел:

– Напрасно стараешься, французишка. Это у вас тут закон служит сильному, а не правому. Сила же царствия небесного в правде. Мой меч не поможет вам ничем.

– Сир Неизвестный, – шевалье коротко поклонился. – Вы враг моего короля. Однако, ваша верность и храбрость вызывают во мне чувство искреннего уважения. Скажите мне свое имя. Пусть мы по разные стороны, но мы оба христиане. Обещаю вам, что похороню вас, как подобает рыцарю.

– Что взамен?

Шевалье поморщился:

– Я не торговец рыбой. Мой род, конечно, уступает герцогам, но не слишком. Я дал слово и сдержу его.

Лже-лазарит засмеялся тихо, хрипло, неприятно:

– Мне поздно желать, и не у вас просить мне прощения. Не нам, не нам, Господи, но имени твоему!

Шевалье опустился на колено у головы лазарита:

– Девиз ордена Храма, сто лет не звучавший в Париже… Вас похоронят скромно и тихо, как подобает погибшему за неправое дело. У меня остался последний вопрос, месье Неизвестный. Коль скоро Бог даровал вам чародейный меч, отчего же он вынудил вас рисковать собой в безнадежной попытке добыть сей ковчег?

– Что же, всемогущий Бог собственного завета не помнит? – Храмовник с искренним недоумением попытался пожать плечами; латы скрежетнули по полу. – Бог так и сказал нашему основателю Гуго де Пайену: "Трижды я спасал вас, людей. Всякий раз вы возводили меня на крест. Воистину, что достается без крови, то вы не цените. Отныне сами!"

И почувствовал шевалье, что не лжет умирающий храмовник. От прикосновения к истине у шевалье дыбом встали волосы на голове и на теле; но тут вбежал часовой:

– Бургундцы от реки, много!

И шевалье одним ударом отсек лежащему бритую голову. Голова откатилась в сторону, вослед ей плеснули быстро истончившиеся струи черной крови. Татуировка креста на макушке скрылась из виду.

– Наши с ковчегом далеко?

– Да.

Тогда шевалье выпрямился:

– Пойдем, развлечем рыцарей герцога Иоганна.

– Сир… – мэтр Блазен утер пот. – А как же моя награда?

– Мой бог, я забыл. Вот, возьмите! – шевалье высыпал на стол весь кошель; монеты новенькой чеканки покатились по доскам, радостно заблестели в свете целых десяти свечей; одна монета упала прямо в натекшую из тела храмовника лужу.

– … Двадцать восемь, девять… – сосчитал Блазен. – Окровавленную тоже отчищу. Благодарю, сир! Вы и впредь можете полагаться на мою верность королю и господу нашему Иисусу.

И низко-низко поклонился. Тут шевалье отсек и ему голову; из шеи ударили две струи, окончательно залившие красного человека черным. Тело Блазена отшатнулось, село на задницу и выпрямилось, опрокинувшись на спину, хрустнув подмятым кошельком с тридцатью монетами без одной. Кровь, хлеставшая все это время, заляпала потолок, а потом шлепнула в противоположную от входа стену, наконец, иссякла.

– Анжу!

Сержант принял волшебный меч правой рукой. Шевалье кинул второй кошель:

– Отдаю тебе все, что у меня есть.

– Господин, лучше я оберу эту сволочь, деньги вам еще понадобятся.

– Не сметь! Слово де Баатц нерушимо, никто не скажет, что я пожалел обещанной награды. Ты же немедленно гони к воротам Дю Тампль и вези меч домой. И пусть он хранится в церкви. Святому Реми приличествует настоящая реликвия. Как там сказал храмовник? "Сила в правде"? Пусть высекут слова на алтаре, сам же меч наполовину заделают в алтарь. Как в легенде о короле Артуре. Проверим, ха-ха, чего стоят нынешние рыцари!

Меч вспыхнул ярким золотистым светом. Сержант изменился в лице, но клинок не отбросил.

– Видишь, он согласен, – кивнул шевалье без малейшего удивления. – Торопись, Анжу. Отсюда до Лотарингии неблизко. Кланяйся отцу, матери, сестрам.

Сержант, осторожно косясь на клинок, разрезал пояс мертвого храмовника, буркнул в нос: "Воняет, как на бойне". Стащил ножны, упрятал в них сияние чародейного меча, и выбежал черным ходом к приготовленным лошадям.

Шевалье подхватил щит, оруженосец поправил на нем шлем. Тогда шевалье выступил на середину улицы, всмотрелся в приближающийся бургундский патруль. Высоко поднял собственный меч – обычный, вовсе не волшебный; луч низкой луны зажег его золотым светом.

Светом чудесного ларца озарялся сводчатый покой в неприметном домишке посреди университетского квартала. Там обитал богатый месье с юга, возжелавший отдать сына в учение, но прежде того прибывший сам поглядеть на обитель знаний. Уважая щедрое пожертвование, власти университета не лезли в жизнь гостя с берегов Луары. Благо, жизнь месье протекала во всем подобно самой Луаре: плавно, размерено, без кутежей и ссор. К месье прибывали во множестве приказчики и посланники, но для человека торгового сие обыкновенно: дело не ждет. Месье каждый день по многу часов проводил за бумагами, запираясь в обществе людей доверенных – но и это вполне понятно. Денежки любят покой, а река приобретает истинную силу лишь на равнине.

Гость звался вовсе не месье, а сир Карл, седьмой этого имени, только вот королем Франции он желал стать непременно в Реймсе, как это повелось еще со времен Хлодвига. Реймс же принадлежал покамест бургундцам и союзникам их, "годонам", как звали англичан за бесконечно повторяемое "goddamn'you". Не только Реймс, но и Париж, и вообще все, что севернее Луары, принадлежало союзу Англии с Бургундией. Франция также не отказывалась от спорных земель – а потому не прекращалась на них и война.

– Итак, господа, это и есть легендарный Ковчег Завета?

Господа согласно кивнули. Король, который пока не король, осторожно прикоснулся к светящемуся гербу храмовников; тот сменил свечение на золотистое и ларец раскрылся. Отшатнувшиеся люди вернулись к столу с искренним интересом, хотя и осенили себя святым крестом. Так, на всякий случай.

В ларце обнаружилась одна-единственная книга, но толстенная. Листы тонкие-тонкие, прямо как не бумага, чуть ли не сталь наощупь. Знаки на страницах некоторое время померцали, затем все так же неожиданно превратились во вполне понятные французские речения. Только написанные непривычно-четко, ровным шрифтом, а главное – с разделенными словами, сами же слова полные, без пропусков гласных букв. И правда: Господь велик, ему не нужно беречь дорогой пергамент.

Епископ Кошон дрожащими руками взял книгу. Прочел несколько строк. Поморгал, потер глаза, осторожно положил на чистый стол. Карл нетерпеливо схватил том, развернул. Прочитал страницу. Вторую. Непочтительно-быстро перелистал вперед. Пробормотал:

– … Из волокон древесины растения, которое впоследствии получило название "бумажного деревца". Кору его истолки в воде, чтобы отделить волокна, и выливай полученную смесь на подносы, на дне которых заготовь длинные узкие полоски bambuka. Когда вода стечет, мягкие листы положи сушиться на пластины из bambuka…

Король, который пока не король, перевернул еще несколько слабо звенящих страниц.

– … Двойная бухгалтерия, именуемая также генуэзской записью, заключается в следующем…

Толстый том бухнул в столешницу. Король поглядел на епископа с искренним изумлением:

– Отче, я с риском для жизни пришел на землю моих врагов, и все для того, чтобы сократить путь Завету Господа к моему сердцу. К моей, не побоюсь громкого слова, душе. Все признаки указывают на чудесное происхождение книги: и золотой свет рая, и неведомые знаки, ставшие нашей речью, едва мы произнесли святую молитву.