Изливаясь в свое же тело, Рен жадно глотал поделенный на двоих круговорот волн высвобождения, и чувствуя, как затухает его сознание, позволил себе обессилено упасть рядом с половиной своей души. И сквозь темноту небытия он так и не понял, что натворил.

Рен отключился, оставив обнаженным разум женщины под своим боком. Без защиты, без барьеров.

Без ничего.

Часть нее отделилась, упала рядом, дыша загнанным насмерть зверем. Элиста прочувствовала, как откалывается от нее неделимая часть, забываясь в бессильной темноте. И даже улыбнулась, искренне радуясь гаснущим волнам ликования и упоения.

Она бы и лежала, не смея шелохнуться под упавшей ей на спину раскаленной ладонью. Но едва часть нее окончательно забылась беспокойным сном… как она замерла с перехваченным дыханием от дичайшего ужаса и боли. Не физической, но ментальной боли, бессловесной, неразумной. Это когти сразу впились в беззащитный мозг. Она бы и заорала, но легкие уже не слушались. Как и тело закаменело, застыло.

Элисту словно заперло в собственном теле.

Она не видела, не слышала.

Не могла закричать.

Лишь агония и беспредельная боль накрывали увеличивающимися валунами. Она почти обезумела, не в силах самостоятельно погасить эти крики, особенно старался один самый страшный, самый жуткий… и самый тихий. Этот бестелесный голос не имел искривленного желчью и кровью лица. Но именно этот голос все время спрашивал ее, жестоким шепотом без труда перекрывая всех остальных. Он все спрашивал, почему она его бросила. Его, их, остальных. Но Элиста так и не понимала, кем или чем были эти голоса. Пока эти же голоса не показали ей неприглядную правду.

Каждый из них был погибшим кораблем.

Простым ботом, случайно взорванным от поврежденного топливного шланга, истребителем, расстрелянного врагом, супердредноутом, утянутого чудовищной гравитацией звезды после диверсии. Каждый из голосов и мучающихся образов был когда-то каким-нибудь кораблем. И едва она поняла это, образы начали отступать, затихать, глядя напоследок тоскливыми провалами вместо глаз и ртов.

А она просто смогла выдохнуть.

И заплакала, молча роняя слезы от пережитого горя.

Она все вспомнила.

Каждую секунду своей жизни до него.

Каждый миг с ним.

Пережила заново смерть брата. Это вырвало бессильный тихий вой из бездонной дыры вместо груди и она уже пожалела, что вспомнила это. Было больно, горько. Настолько больно, что все остальное показалось наигранным, напускным. Сейчас она готова была снова отказаться от памяти, но пустота вдруг заполнилась тихой, но начинающей закипать безумной злобой. Той самой злобой, что вдруг покрыла пылью потерю брата, словно это случилось миллионы лет назад.

Эта же пыль помогла наконец выдохнуть.

Безразлично отметила убийство родителей своими же руками. Вспомнила ставших настоящими, но неродных родителей. Было тоже больно, но не так уж особо колко.

Она уже снова хотела погрузиться в бездну тоски, как это все вдруг с легкостью перекрылось Им.

Тем, кто сейчас лежал рядом, обхватив ее громадными руками и уложив взлохмаченную голову ей на лопатки. Каждый взгляд, каждый выловленный в комке памяти поцелуй, каждый выдох послойно закрывал все плохое. Она вспомнила их бессонные ночи, где они сливались снова и снова в одно целое. Каждый час, проведенный вместе, будь то разговоры или уютное молчание, тяжелее металла спокойно перевешивал весь негатив.

И она вспомнила свое имя.

Рей. Рей Рен.

Не Гойя.

Рей Рен.

Тут же в память вылезло то доверие, которое полностью принадлежало тому, кто сейчас умиротворенно грел дыханием спину. Нечто мстительное, гадливое тут же потухло от воспоминаний и Рей снова сумела выдохнуть, вспоминая свое доверие. И отчетливо, прямо кристально ясно поняла, что винить мужа она не будет. Если закрыл ей память, значит, на это были причины. И она, в принципе, понимала, зачем он так поступил. Боль от потери Кира все еще стягивала легкие, обтягивала колючками, но и это без труда было погребено памятью о счастливых днях и ночах. Комья злобы и отвращения вдруг оказались завешены мягкими улыбками и ласковыми глазами ненастоящих родителей. Полные обожания глаза того самого единственного во всей вселенной мужчины и его неумелый каркающий смех кружили голову, заставляя обиду и горечь почти утихнуть, угаснуть.

Но только почти.

Выныривая из бездны противоречий в своей голове, она почувствовала шевеление позади. Легкие поцелуи по спине нагнали толпы мурашек.

И Рей снова задохнулась.

От нежности, от радости и безудержного ликования. И от мстительной мысли, что она не готова просто так спустить ему это все с рук. Пусть даже он и поступал из лучших, правильных побуждений.

А после вернулись голоса и острые лезвия их когтей.

Очухиваясь от невольного сна, Кайло Рен был опустошен, раздавлен, разъярен. Потому что позволил себе нагло отключиться.

И бесконечно счастлив.

Лежал, ткнувшись щекой в уютную ложбинку между лопаток, ладонями укрывая ее тонкое плечико и крутое бедро, осознавая одну единственную мысль.

Он был готов лежать так остаток своей жизни.

Тревожно и беспорядочно осыпая поцелуями лежащее перед собой одеревенелое тельце, глухо шепча извинения за свою грубость, он потянул ее за плечико на себя. Его богиня никак на него не реагировала.

Невольно потянувшись в ее голову, Рен сразу собрался в комок. Налитая пульсирующая непробиваемая стена грязных агонизирующих лиц, морд и клыков сразу выпнула его прочь. Она сама повернулась к нему лицом, конвульсивно отодвигаясь подальше и Кайло же только ахнул, упираясь в ее горевшие потусторонним светом глаза. Он сразу притянул к себе залитое слезами любимое лицо, снова беспорядочно зацеловывая текущие слезы, но она не шелохнулась. Сжатая в комок, глядящая куда-то в сторону. Рен проклял себя тысячью проклятий, ругал себя за тупость, пытаясь поймать ее глаза взглядом. Едва сдерживая свои же руки, что все тянулись врезать себе, он уверенно перетек поближе, и обхватив обеими ладонями ее голову, прижался губами к ледяному лбу.

И закрыл глаза.

Он был прав, сейчас в ее голове царствовал тот самый бич, что угнетал его богиню большую часть ее жизни. И он, как последний идиот, в пылу страсти сорвал все покровы, разметал все стены. Немного упорства и концентрации, и Рен смог прорваться через плотную стену липких образин, плюющихся во все стороны кровью, обломками костей и нечистотами. Измочаленный физически и морально, Кайло понадобилось немало сил и трудов, безжалостно отсекая и накрывая паутиной пласты помех. Корчащиеся в ненависти страхолюдины один за другим закрывались монолитными барьерами. И едва последний саркофаг похоронил голоса, девушка обмякла, расплылась безвольной слизью, приваливаясь к его груди.

И снова заплакала.

Держа ее в тугом кольце рук и ног, Рен тихонечко покачивался, убаюкивая. Тихонечко пробовал губами мокрый лоб, пока его королева не провалилась в спасительное забытье, так и не произнеся ни слова. Он тоже позволил себе снова расслабиться в волнах запаха ее кожи.

Сколько он спал, он не понял, но проснулся сразу, едва только жаркое подрагивающее от прошлых рыданий тельце оставило его без тепла, выскользнув из его рук.

Секундная замешка стоила ему пропущенного удара в челюсть.

Не успел перехватить маленький кулачок, заставивший голову чуть дернуться. Он, конечно, сразу попытался сграбастать жену в охапку, но та змеей вывернулась и ступней до кучи врезала в грудь. От неожиданности Кайло даже слетел с дивана, а уже Рей, не Элиста, спрыгнула на пол, молнией срываясь в сторону. Давно успокоившийся зверь внутри с нескрываемым восторгом и радостью наблюдал за голой фурией, что с хищной убийственной грацией скользнула к ближайшему столику, и цапнув миниатюрный нож для фруктов, уверено бросилась назад. Облизнувшееся в предвкушении чудовище не стало сопротивляться, не стал что-либо делать вообще, даже когда его разгневанная богиня опрокинула его на спину и остановила тот ножик в считанном сантиметре от его глаза, упираясь острой коленкой в живот и цепкими тонкими пальчиками вцепилась ему в кадык. Член же сразу заинтересованно дернулся и Зверь с обожанием разглядывал ее раскрасневшееся лицо, чуть ли не кончиком носа задевавшее его нос. Именно монстр первым нарушил вязкую тишину, первым хрипло выдохнул, непроизвольно облизывая губы.