При проведении НИР с ракетой 8К65У на стартовой площадке № 108 с подвижными средствами заправки под руководством председателя комиссии (нашего начальника отдела) полковника Н. И. Кульченко 25 марта 1965 года произошла катастрофа с гибелью людей. Погибли два солдата, а на тринадцатые сутки умер капитан А. Щербина. Причина – человеческий фактор, о котором и сейчас много говорят.
Тут необходимо отметить несколько моментов, которые и привели к катастрофе. В начале испытаний батарея была построена, и ей поставлена задача: установить ракету на пусковой стол и заправить компонентами топлива. Работы проводились личным составом батареи, который не имел практических навыков по заправке и сливу настоящих компонентов топлива.
Батарея занималась профилактическими работами на оборудовании площадки № 108. Командиром батареи был капитан Г. Панкевич, временно исполняющим обязанности начальника заправочного отделения был заместитель командира батареи по технической части капитан А. Щербина.
Ракета 8К65У была установлена на пусковой стол и заправлена полностью компонентами топлива. После заправки председатель комиссии полковник Н. И. Кульченко дал команду на обеденный перерыв. Офицеры инструкторской группы, куда входили: я – как начальник, капитан А. Беседин – инструктор электроогневого отделения, капитан В. Иванов – инструктор по двигательной установке, капитан Ю. Лемешко – инструктор по заправке и председатель комиссии полковник Н. И. Кульченко – на автобусе поехали на 70-ю площадку в столовую.
После обеда по прибытии на стартовую площадку полковник Н. И. Кульченко не дал команду на построение отделения заправки и инструкторской группы на постановку задачи на последующие работы и инструктаж по технике безопасности. Это была первая ошибка. Он дал команду на подготовку к сливу горючего. Это вторая ошибка. Я доложил полковнику Н. И. Кульченко, что по инструкции необходимо сначала слить окислитель.
Он ответил, что если мы не сольём горючее до 17 часов и не успеем отправить заправочные агрегаты (цистерны) на 87 площадку на заправку азотом, то завтра не сможем с утра начать работы. Это третья ошибка – спешка. Я доложил полковнику Н. И. Кульченко, что отсутствует инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, на что он сказал: «Если расчёты готовы, то будем начинать работать».
Если бы было построение на постановку задачи и инструктаж, то к этому моменту прибыл бы инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, и этого кошмара не случилось бы. Начальники заправочных расчётов доложили командиру батареи капитану Г. Панкевичу о готовности к сливу горючего, а он доложил мне (начальнику инструкторской группы), и я доложил председателю комиссии, который дал команду: «Слить горючее».
Расчёт горючего приступил к сливу, но никто из офицеров заправочного отделения не проконтролировал состояние горловины трубопровода дренажно-предохранительного клапана (ДПК), на которую номер расчёта (солдат) установил транспортировочную (красную) заглушку, чем отсёк (отсоединил) бак горючего от атмосферы.
По инструкции этого делать не положено. Это была самая большая ошибка, которая, в конечном итоге, и привела к катастрофе. Номер расчёта заправочного отделения (солдат) не знал чётко свои обязанности и требований инструкции при сливе горючего. А инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, прибыв на стартовую площадку, не смог проконтролировать данный узел ввиду отсутствия на нём спецодежды и был отправлен полковником Н. И. Кульченко её одевать, что спасло его от гибели.
Примерно через три-пять минут после убытия капитана Ю. Лемещенко в приборном отсеке (между баком горючего и окислителя) появилось пламя. Во время слива компонента при установленной заглушке образовался вакуум в баке горючего, атмосферным давлением повредило трубку окислителя, проходящую через бак горючего, произошло соединение горючего и окислителя и самовоспламенение компонентов.
Рядом со мной стоял командир батареи капитан Г. Панкевич. Поняв, что не только погасить, но и локализовать огонь в случае распространения пламени не удастся, я крикнул ему, что надо срочно покинуть стартовую позицию. Развернувшись на 180 градусов, побежал в сторону КПП и, пробежав примерно метров 25-30 от пускового стола, был сбит с ног взрывной волной.
Взрывом были разбросаны компоненты топлива, которые самовоспламенялись и горели на расстоянии около 70-80 метров от пускового стола. Упав, я потерял сознание (шок), но через некоторое время, придя в себя, понял, что надо вставать и бежать.
На мне горела шинель, а фуражку с головы сбило взрывом. На ходу сбросил шинель и, выскочив из огня, побежал на КПП, чтобы вызвать пожарные машины, но набрать нужный номер по телефону не смог, так как пальцы рук не слушались. Руки были обожжены, потом врачи в госпитале сделали заключение, что ожог четвёртой степени.
Я сказал контролёру, чтобы он вызвал пожарные машины, но в это время уже прибыла водообмывочная машина с соседнего (пл. 87) стартового комплекса. И тут же подъехал автобус, из которого выбежал водитель с чайником в руке и полил мне на руки и на голову.
Через несколько минут, миновав КПП, ко мне подошёл капитан А. Беседин. Спросил: «Иван как тебе моё лицо?» Не стал его обманывать: «Да, выглядит ужасно!», на что он тут же ответил: «Это ты ещё своего лица не видел!»
Нас привезли на площадку 4-Н в санчасть. Через некоторое время начали прибывать вертолёты и отправлять в госпиталь обожжённых солдат и офицеров. Меня и А. Беседина отправили последним рейсом, потому что мы просили первыми отправить солдат. Что было на площадке № 108 после моего убытия, я не знаю. Всех пострадавших разместили в зале на первом этаже госпиталя.
На второй день нас посетил начальник полигона генерал-полковник В. И. Вознюк и дал указание начальнику поликлиники о заказе путёвок в санатории для дальнейшего лечения после выписки из госпиталя пострадавших. Затем нас разместили по палатам.
Нас, инструкторов, вместе с начальником отдела полковником Н. И. Кульченко разместили в одну палату. Ведущим врачом нашей палаты была Лучко Вера Иосифовна – заслуженный врач РСФСР. Обращалась она с нами, как с детьми. Наверное, потому что не было у неё своих детей, а мы были ещё молодыми. А может быть, так и должен поступать врач со своими пациентами.
Чтобы наши лица не были рябыми, Вера Иосифовна сама обрабатывала их, не доверяя это сёстрам, а иногда и уколы делала сама.
Первые дни пребывания в госпитале наши организмы отказывались принимать пищу, хотелось только пить. Вера Иосифовна, которая прошла всю войну, сказала, что перед едой разрешает употреблять по 50 грамм спиртного для аппетита.
Когда мы сообщили об этом своим жёнам, они возмутились, сказав, что «вы тут ещё и ума лишились». Мы попросили их узнать об этом у врача, который и подтвердил своё мнение. Жёны начали приносить нам водку. И мы стали употреблять и водку, и пищу, и пошли на поправку.
У меня было обожжено 20% площади тела, из них 1,5% – ожог четвёртой степени. В Капустин Яр приезжал и консультировал врачей госпиталя начальник Ленинградской клиники по ожогам и обморожению профессор Ариев. Посмотрев меня в перевязочной комнате, он сказал врачам, что меня необходимо отправить в Ленинград в клинику для ампутации рук и дальнейшего лечения.
На второй день в палату прибыл его порученец и начал меня уговаривать на поездку в клинику, но я сказал, что руки у меня здесь заживут и отказался от поездки. В госпитале мне сделали две операции по пересадке кожи.
Как я раньше отмечал, у меня было обожжено 20% площади тела: головы, лица, обеих кистей рук, ягодиц и задней поверхности бёдер, из них 1,5% – ожог четвёртой степени – получили обе кисти рук и волосистая часть головы (140 квадратных сантиметров). В связи с этим мне и были сделаны две операции.
Первая сделана под общим наркозом, а кожу снимали с передней части левого бедра и перемещали на голову, каждый палец и подушечки рук. Кожу сняли площадью 20 на 10 сантиметров, на руках кожа не прижилась, но под ней наросла новая, что меня порадовало.
