– Что за кавардак у тебя в комнате?
Майк не ответил.
По его бледному лицу было видно, что он уже пару дней ничего не ел. Эшли не знал, что сделать. Он пошел на кухню. Здесь мебель еще стояла. Видимо Майк еще не добрался до сюда. Или просто побоялся зайти. Битси крутилась у ног Эшли. Он открыл дверцу холодильника: полки были уставлены продуктами.
Эшли насыпал кошке корма под благодарное урчание. Он заметил осколки разбитой чашки на полу, взял веник, стоящий под раковиной, и смел их в мусорную корзину.
Эшли вернулся к Майку.
– Пожалуйста, успокойся и приведи себя в порядок, – скомандовал Эшли. Он поставил на пол перед Майком бутылек с успокоительным, которое нашел у него в холодильнике. – Вот. Завтра ты мне нужен на работе, у нас много дел.
Эшли ушел, а его друг так и не появился на работе.
Девочка продолжала падать.
Казалось, что из комнаты доносятся звуки шепота. Майк мог находиться только в пустом помещении, где не было никаких ассоциаций и связей. Здесь его разум мог говорить сам за себя. Если вообще имелась эта «самость». Здесь он мог не ассоциировать себя ни с чем. Голые стены его души. Он сидел в пустой комнате и смотрел на себя – свободного, разумного, но загнанного и усталого. Хоть он и был в своей выдуманной пустыне, но стоит ему выйти за порог, как вещи вновь поглотят его, и от того Майка, каким он стал, не останется ровным счетом ничего.
Ему снился сон, в котором за ним гнался чудовищный кейс, готовый проглотить хищной пастью и перемолоть. Он видел, как кейс пожирает галлоны людей и выплевывает то, что от них осталось. Эти остаточные люди ходят по земле, строят дома и живут в них. А когда у них появляются дети, они скармливают их кейсу, как верховному божеству древних племен, и начинают растить остатки, которые он выплевывает.
Майк вспомнил, зачем он завел себе кошку. По сути, думал он, Битси такая же вещь, которая пытается сказать что-то обо мне; я и животных-то не люблю, но, когда ко мне приходили гости, они первым делом обращали внимание на нее. Кошка разгуливала по квартире, все настойчивее приставая к Майку с учетом того, что каждый день она становилась все голодней. Битси недоверчиво ласкалась об Майка и постоянно обнюхивала пустующую комнату, особенно то место, где раньше стояла кровать, а сейчас лежал лишь надувной матрац.
Он постоянно выгонял ее за порог, но Битси, не привыкшая к дикой жизни, возвращалась домой. Майк боялся выходить на улицу, но так продолжаться больше не могло. Он не мог стерпеть еще один день, напоминающий о том, каким он был. Прошлая жизнь в лице кошки Битси так и норовила наброситься на него, как на непослушного раба, сбежавшего из стен своей темницы.
Майк дождался ночи. На ум пришла поговорка: «В ночи все кошки серы». Он оторвал от матраца большой кусок ткани, чтобы его можно было свернуть в куль, нашел веревку и пошел ловить кошку. Это не составило большого труда.
Голодная Битси прибежала на зов своего хозяина почти моментально. Ничего не подозревающие большие глаза смотрели на Майка. Он старался не реагировать. Изящное, уже похудевшее тело кошки провисло в руках Майка, когда он поднял ее под ребра. Майк завернул Битси в куль и перетянул его сверху веревкой. Кошка почти не шевелилась в складках ткани.
Майк открыл дверь. В коридоре было пусто. Еще раз в мыслях он провернул план действий и маршрут – до ближайшего парка, где есть водоем, было недалеко. Майк взял куль и вышел за дверь. Он был почти уверен, что никого не встретит.
Куль не был тяжелым и неудобным. Он прижал его к груди не столько из-за того, что так было удобней нести, кошка постоянно ворочалась внутри, сколько из-за того, что понимал – он несет живое существо. Майк знал, что с прижатым к груди мешком вызовет у встречного подозрения, но не прекращал поглаживать Битси через ткань и говорить ей слова утешения, перед смертью даже кошки заслуживают ласкового обращения.
В коридоре было темно. Он быстро спустился по лестнице и скрылся в темноте. Никого не было, лишь вдали виднелись гуляющие парочки.
Майк представил, что сейчас должна чувствовать Битси. Мрак накрыл еще до того, как наступила смерть, и этот момент между жизнью и смертью, момент мрачной пустоты, когда не знаешь, что сулят тебе эти неожиданные сумерки, когда окутан темнотой и понимаешь, что что-то происходит, но не знаешь, что этот момент ужаснее и безжалостнее самой смерти. Ты вроде бы уже умер, но еще жив. Майк чувствовал себя чудовищем, но понимал, что пути назад нет.
К счастью на водоеме никого не было. Он нашел большой камень рядом с разрушенным зданием старой лодочной базы и затянул оставшийся конец веревки крест-накрест вокруг булыжника. Он был чуть меньше ворочавшегося пищащего кулька.
И словно сквозь мрак наступило прозрение. Битси начала истошно мяукать и царапаться о ткань. Бесформенный кулек пришел в неистовство.
– Тише, Битси, тише, – говорил Майк и чувствовал, как его сердце обливается кровью, но руки машинально делали то, что должны делать. Он взял куль в одну руку, в другую приготовленный булыжник и подошел к глади воды, где берег резко уходил вниз. Вода была темна и спокойна.
Майк знал, что нужно делать это без мыслей. Это просто движения, сокращения мышц и только. Он отбросил все, что знал и имел, чем был и чем никогда не станет. Взмах, и звук всплеска воды выдал Майка тишине.
Эти движения оказались очень легки.
Когда круги на водной глади разошлись, осталась только пустота.
Воображение сыграло с ним злую шутку, как будто мстило. Стоя на берегу и глядя на воду, Майк представлял каждую мелочь в том, что сейчас происходит с Битси.
Девочка продолжала падать.
«Не разбив яиц, омлет не приготовишь», – пришла на ум фраза из фильма, но показалась бессмысленной и ничего не изменила, ровным счетом ничего.
По дороге домой Майк расплакался. Не жалость к Битси вызвала у него слезы. Майк смоделировал в точности все, что должна была ощутить Битси, даже после погружения под воду. В Майке-человеке этот ужас вызвал слезы отчуждения.
Барахтающийся куль уходил под воду, влекомый равнодушным камнем. Нет места воздуху. Нет места спасению. Здесь не живут крики или возгласы, здесь одиноко и тоскливо. Здесь ты захлебнешься своими мыслями и фразами прежде, чем погрузишься на дно, и густой ил примет тебя в свои объятья, продолжая петь свою густую песню торжества.
Ночь поглотила его. Вернувшись домой, он моментально заснул, не в силах больше терпеть этот мир.
Майка поместили в клинику после того, как он начал выбрасывать вещи с балкона квартиры, расположенной на двенадцатом этаже. Одна за другой вещи пролетали десятки метров в свободном пространстве, заканчивая свой путь на тротуаре или проезжей части. Ему повезло, что падение первой вещи не убила прохожего, ничего не подозревающего о приближающейся опасности.
Майк с криком и явным удовлетворением скидывал вниз нажитый за несколько лет гардероб, мебель и бытовую технику. Однако делал он это не от помешательства. Он понимал, что даже если отгородился от вещей в своей квартире, то это не означало, что они потеряли над ним власть. Он не мог покинуть свое жилище, за его пределами были вещи. Для Майка оставался лишь один выход. Ему нужно было место, где все фальшивое потеряет свою кажущуюся ценность.
Чтобы попасть в тюрьму, нужно было совершить что-то злодейское, но Майк не хотел причинять кому бы то ни было боль, поэтому оставался лишь один выход. Если он не может изолироваться от общества, то общество должно изолировать его.
Он фантастически сыграл свою роль. Парящие в воздухе осколки разорванной одежды, разбивающиеся вдребезги мониторы телевизоров, поломанная деревянная мебель от ударов о жесткий асфальт, крики ненависти и явного безумия – соседям не нужно было долго обдумывать свои действия, чтобы позвонить в полицию, которая передала молодого человека в руки психиатров, а те признали его невменяемым и определили в клинику для душевнобольных.
Все так просто.
