И после этого она будет заливать мне о том, что довольна своей жизнью?

Я сейчас сморожу хрень в стиле Лёхи, но быть в Полине — это как будто после долгих лет отсутствия вдруг оказаться дома; чёрт, я ведь чувствовал, что она принадлежит мне — попросту не мог ошибаться в таких вещах. Теперь она может сколько хочет убеждать себя и меня в том, что я ей не нужен, и она ничего ко мне не чувствует, потому что я ей не поверю.

Её громкий стон оглушает меня и эхом разлетается по комнате; прошивает меня всё новыми импульсами тока, пока я не утрачиваю способность связно мыслить; собирается огненным шаром вдоль позвоночника. Полина впивается ногтями в мою спину, извиваясь подо мной от нетерпения, и кусает меня за плечо, заставляя меня двигаться быстрее, чтобы дать нам обоим то, чего мы так хотели.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Чувствуя приближение взрыва, я слегка притормаживаю, потому что должен кое о чём предупредить Полину:

— Пути назад для тебя уже нет.

Она собирается что-то возразить, но я не даю ей этого сделать, и нас обоих прошивает насквозь разрядом удовольствия, от которого, кажется, ногти Полины рвут меня на части. Целую её напоследок — так долго, как хватает дыхания — и не позволяю отстраниться или отвернуться. Мой молчаливый взгляд должен сказать ей всё, что я хотел: она моя и никуда от меня не денется.

Ночь с Костей была самой большой ошибкой в моей жизни, и вместе с тем я не жалела о том, что сделала — противоречивые эмоции умудрялись уживаться внутри меня. Матвеев оставил меня только под утро, когда на улице ещё было темно, хотя этого ему явно не хотелось; после его ухода я на целых два часа открыла настежь все окна, чтобы выветрить запах его духов, который намертво впитался даже в мебель — по крайней мере, мне так показалось. Этот исключительно Костин запах сводил меня с ума даже в отсутствие хозяина, въедаясь в черепную коробку подобно смертельному вирусу, отравляя собой все мои мысли. Тело всё ещё приятно ломило, но во рту был привкус тлена, когда я осознала, что этой ночи не суждено будет повториться; ещё хуже стало, когда приехал Богдан — без звонков и предупреждений. Я была в ужасе, когда осознала, что могло бы случиться, уедь Матвеев на пару часов позже.

В присутствии Аверина я очень старалась не смотреть на ковёр, который, кажется, до сих пор хранил на себе контуры наших тел и вопил в голос о том, что произошло здесь совсем недавно. Было ощущение, что на нём неоновыми буквами светилось слово «Измена», и Бо вот-вот обо всём догадается; но самым странным было то, что боялась я не за себя, а за… Костю.

Скорее всего, у меня паранойя, потому что в противном случае Богдан уже убил бы меня; и всё же его внутренний радар уловил какие-то перемены, потому что он вёл себя не так, как обычно: без пафоса, высокомерия и превосходства; разговаривал со мной, будто любит меня и хочет прожить со мной всю жизнь. После его слов о том, что ему не найти невесты лучше, чем я, меня затопило чувство вины, потому что после своей сегодняшней выходки я была последней девушкой на Земле, которая была его достойна. У Аверина, конечно, есть свои недостатки — а у кого их нет? — но он не был плохим человеком, и уж точно не заслуживал, чтобы с ним поступали так, как поступила я.

И если до прихода Бо в моей голове ещё как-то проскальзывали мысли о том, чтобы расторгнуть помолвку и действительно уйти к Матвееву, то после таких слов я была просто обязана выйти за Бо замуж, чтобы искупить свою вину, о которой он, надеюсь, никогда не узнает.

Следующие несколько недель превратились для меня в сплошной ад, потому что избегать Костю оказалось практически непосильной задачей: насколько я старалась сократить количество наших точек пересечения, настолько он упорствовал, чтобы лишний раз меня подловить. Ему это казалось забавной игрой, ну а я, оказавшись меж двух огней, чувствовала себя настолько отвратительно, что хотелось залезть в петлю. Они с Бо словно устроили негласное соревнование по тому, кто из них окажет мне больше внимания; вот только если от Аверина принимать подарки было в порядке вещей, то сделать то же самое по отношению к Матвееву я не могла. Я со слезами отправляла все его букеты в мусор или раздаривала своим коллегам, которые провожали меня удивлёнными взглядами. Мне кажется, они воспринимали это как мою обиду на Богдана и нежелание принимать его подарки, но вот как-раз-таки именно это меня и не волновало бы — подарки Аверина я бы отдала без сожаления.

И вот когда я вдруг решила, что хуже быть уже просто не может, жизнь в который раз доказала, насколько сильно я могу ошибаться.

Началось всё со звонка Софии за две недели до моей свадьбы — она истерично прокричала мне о том, что на неё не придёт, так что мне придётся подыскивать себе новую подружку невесты. Выбить из неё по телефону причину мне не удалось, поэтому я, отпросившись у Николая Александровича, вызвала такси и поехала к ней. Это могло бы вызвать удивление у кого угодно, потому что София — последний человек, который заслуживает сочувствия, но… В этом суровом мире, где я живу уже довольно давно, она была одной из немногих, кто был рядом в трудную минуту — пусть даже она презрительно кривилась на мои редкие жалобы, которые позже от такого отношения и вовсе сошли на нет.

У неё что-то случилось, и я должна была быть рядом.

Загородный дом четы Миненко находился примерно в пятнадцати километрах от кольцевой дороги, что окружала наш город, словно пояс; это считался элитный район, в котором и у моего босса был дом, но мне он никогда не нравился — даже для меня здесь было слишком тяжело дышать.

Вот где действительно золотая клетка.

Увидев меня на пороге своего дома, София сначала удивилась — такого неподдельного изумления я ещё ни разу не видела на её лице — а после расплакалась, кинувшись мне на шею. Теперь уже наступила моя очередь для пребывания в шоке, но я быстро взяла себя в руки: привела подругу в столовую, усадила за стол, принесла стакан воды и велела рассказать, в чём дело.

— Он назвал меня старой, — всхлипывает София, и мои глаза автоматически округляются. — А ведь он всего на год меня старше!

София и Игнат знакомы чуть ли не с младенчества, потому что оба родились в этом элитном обществе, и их брак был спланирован примерно в то же самое время. Такое часто бывает, когда обе семьи достаточно известные и имеют одинаковое по силе влияние в мире бизнеса — для укрепления своего статуса.

Но ещё чаще подобные браки разваливаются, хотя причина, которую назвала София, более чем нелепа.

И пока подруга изливала мне душу, говоря, что не сможет после такого прийти с мужем на мою свадьбу и притворяться довольной своей жизнью, я задумалась над своей собственной: у нас с Бо ведь практически та же ситуация — с той лишь разницей, что брак со мной не сделает компанию его отца сильнее. Да и разница у нас в три года; если уж Игнат назвал Софию старой и отправился на поиски пассии «помоложе» — чего тогда в будущем ожидать мне? Понятное дело, что это не разобьёт мне сердце, но вот сочувствующих взглядов со стороны окружающих мне не нужно. Кем я в таком случае стану для них? Несчастной женой миллионера, которая настолько скучна, что не смогла удержать мужа?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌София всё всхлипывала, размазывая по лицу разводы от туши, теней и Бог знает, чего ещё, и выглядела как никогда беззащитной и жалкой. Готова ли я рискнуть и пойти по её стопам?

Я не знаю.

Не помню, кто из нас первым потянулся к бару — скорее всего, Соня, потому что я не любитель топить тоску в спиртном. Да и в принципе не любитель спиртного.

— Будешь? — тычет она в меня бутылкой из-под коньяка.

Качаю головой и на всякий случай отворачиваюсь.

— Как хочешь, — равнодушно пожимает она плечами. — А я выпью.