Переубеждать её — себе дороже, так что я даже не спорю, пока она наполняет свой бокал янтарной жидкостью.

Мы так и сидели в тишине, пока подруга «прикладывала подорожник на свою душу», как она выразилась, и после третьего бокала я уже попросту перестала считать, сколько она выпила.

А когда бутылка опустела наполовину, я заметила, что и в моей руке тоже очутился бокал, а мир вокруг как-то немилосердно вращается, но ругать за это Соню уже не могла просто физически: язык прилип к нёбу и отказывался ворочаться.

Но, может, мне действительно полегчает?

* * *

— Поль, может, тебе лучше не выходить за Аверина замуж? — слышу как сквозь вату голос Сони и моментально трезвею.

Ей тоже кажется, что я совершаю ошибку?

Я совершенно запуталась, хотя ведь ещё несколько недель назад была уверена, что поймала удачу за хвост. Почему-то именно в этот момент мне стало впервые по-настоящему страшно, даже руки пошли мелкой дрожью: правильно ли я поступаю?

— Почему ты так считаешь? — хриплю в ответ.

Она сосредотачивает на мне свои стеклянные глаза.

— Ну, ты не боишься, что через пару лет тебя постигнет та же участь, что и меня? — вскидывает она бровь.

Если бы не было так страшно — рассмеялась бы с выражения её лица.

И всё же я пытаюсь удержать лицо.

— Меня подобное не пугает.

— Не будь такой самоуверенной, Молчанова — кривится София. — Ты, конечно, хорошенькая, но не настолько, чтобы тебя любили один раз и на всю жизнь.

Мой рот распахивается от удивления — и этого человека я приехала утешать?!

— Не могу поверить, что ты это сказала, — роняю и поднимаюсь на ноги, но Миненко ловит меня у самой входной двери.

И дело здесь не в том, что я действительно самоуверенная, а в том, что София в принципе допустила мысль о том, что я не заслуживаю высоких чувств.

— Я не говорю, что ты этого не достойна, — качает головой подруга. — Просто такие, как Богдан, не умеют ценить то, что им досталось, потому что им не приходилось этого добиваться. Вот если бы он ночевал у твоего подъезда просто для того, чтобы тебя увидеть; не давал тебе прохода, потому что ты снишься ему по ночам; да если бы ты банально чувствовала, что ты нужна ему — вот где счастье, понимаешь?

Моя голова против воли опускается, потому что сейчас я думаю совершенно не о Богдане, а о Косте, который вёл себя именно так, как только что описала София. Пусть он и не спал под моими окнами — хотя я в этом не уверена — но он абсолютно точно не даёт мне прохода и хочет, чтобы я была рядом, даже несмотря на то, что я практически замужем. Его не пугает ни Аверин, ни проблемы, с которыми он может столкнуться после.

И я уж точно чувствую, что нужна ему, вот только…

Что, если я всего лишь временная блажь для него, и в один прекрасный день он остынет ко мне так же, как Игнат к Софии? А мне впервые за последние несколько лет хочется не условий и статуса, а любви и внимания.

Рука сама тянется к телефону, и вот я снова набираю знакомый номер, а ещё через десять минут, попрощавшись с подругой, еду в сторону родительского дома.

И уже второй раз за вечер наталкиваюсь на изумлённый взгляд — теперь уже со стороны родителей — а после они оба так искренне и радостно улыбаются, что меня снова затапливает чувство вины: я должна была уделять им больше внимания.

Переступаю порог родительского дома, сцепив пальцы в замок, не зная, как себя вести, на что родители только переглядываются.

— Ну что ты как неродная, — всплёскивает руками мама и распахивает для меня объятия.

Всхлипываю и кидаюсь ей на шею, даже не в состоянии вспомнить, когда делала так последний раз; отец не остаётся в стороне и обнимает нас с мамой, и мои страхи меня как будто отпускают. Складывалось впечатление, что здесь, в коконе родительских объятий, я укрыта ото всех проблем, какие только могут существовать, и уходить отсюда совершенно не хотелось. Но вот они оба отстраняются; мать украдкой вытирает слёзы, а папа прокашливается, пытаясь проглотить ком в горле, и мы втроём идём на кухню, чтобы попытаться наверстать упущенное, хоть это и будет непросто.

Но ведь лучше поздно, чем никогда.

Я оттягиваю серьёзный разговор, как могу, расспрашивая родителей о том, как им живётся; о здоровье, которое они два раза в год основательно поправляют в санатории — опять же, спасибо Богдану; о хобби, которого не оказывается ни у кого из них — если не считать прогулки и чтение книг. А когда все темы для вопросов с моей стороны исчерпаны, мама подсаживается ко мне и сжимает мою ладонь.

— Что с тобой происходит, Полина? Я же вижу, ты сама не своя.

Пару минут собираюсь с мыслями и духом и пытаюсь правильно и корректно сформулировать свой вопрос.

— Если тебе говорят, что ты совершаешь ошибку, — неуверенно начинаю. — И ты вроде как сама понимаешь, что поступаешь неправильно, а прежние цели и способы их достижения уже не кажутся тебе такими важными — что ты сделаешь? По-прежнему пойдёшь до конца или выберешь другой путь, даже если он может поставить под удар твоих близких?

Как-то слишком лихо я завуалировала своё нежелание выходить замуж за Богдана, но мама на то и мама, чтобы понять состояние своего ребёнка даже под толстым слоем подобной мишуры и притворства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— У вас с Богданом что-то не так? — обеспокоенно спрашивает родительница. Заметив мой удивлённый взгляд, мама улыбается. — Просто это единственная причина, по которой ты могла бы расстроиться, ведь ты у нас умница, и я знаю, что всё остальное у тебя под контролем.

Горько улыбаюсь сквозь слёзы.

— Я не уверена, что Бо именно тот человек, с которым я хочу провести остаток своей жизни.

Родители удивлённо переглядываются.

— Но мне всегда казалось, что он устраивает тебя как спутник жизни, — садится папа по другую сторону от меня.

— Я никогда не спрашивала вашего мнения, — виновато опускаю голову. — Но сейчас хочу спросить: что вы думаете о нём как о человеке, за которого ваша дочь собирается выйти замуж?

Отец обводит глазами кухню, остановив взгляд на знакомой мне с детства фотографии — точной копии той, что стоит в рамке в моей квартире.

Той, где мы втроём.

— Мы никогда не лезли в твою личную жизнь, потому что ты всегда сама знала, чего хочешь, — улыбается родитель. — Мы всегда старались давать тебе советы, которые ты не слушала, но утешали себя тем, что, набив собственных шишек, ты усвоишь нужные уроки. Твой жених не понравился мне с первого взгляда — слишком заносчивый, высокомерный, самовлюблённый. Такие люди привыкли к тому, что всё в готовом виде валится к их ногам, и не особо задумываются над тем, что в этой жизни большинству людей всего приходится добиваться потом и кровью. Такие, как Богдан, не умеют ценить и саму жизнь, потому что не видели настоящей жизни, окружённые красивыми декорациями, фальшивыми друзьями и ошибочными ценностями. Так что, если ты сомневаешься в том, что сделала правильный выбор, значит, так оно и есть.

Улыбаюсь, потому что примерно то же самое совсем недавно Костя говори обо мне.

«Ты окружила себя фальшивой красотой, фальшивыми друзьями и фальшивыми мечтами; утонула в собственном выдуманном мире, уверенная, что всё идёт так, как ты хочешь, а на самом деле ты даже можешь собственной жизнью распоряжаться!»

Господи, как же он был прав…

— Но ведь он подарил вам этот дом, — зачем-то выгораживаю Аверина.

— Материальные вещи — это ещё не всё, дорогая, — улыбается мама, ласково поглаживая меня по голове. — Конечно, с теми коммуналками и съёмными комнатушками, в которых мы полжизни ютились, не сравнится, но ведь если из-за этого страдает твоё дитя — какая в этом радость? И я поддерживаю отца — если ты чувствуешь, что Богдан тебе не подходит, мы целиком тебя поддерживаем.

— А у меня иное мнение, — слышу за спиной знакомый голос, и внутри всё холодеет.

Оборачиваться, чтобы подтвердить свою догадку, нет никакой необходимости, но это выходит машинально.