Ну или по крайней мере «Неваду».

* * *

На работу приезжаю одной из первых — по уже давно заведённой привычке; даже охранники ещё не сменили друг друга, что обычно происходит в семь утра. Здесь же, на первом этаже, подхожу к стойке, где уже наводит порядок невысокий парень — за своей личной дозой кофе; он улыбается, и без вопросов делает мне двойной капучино с нежной пенкой и посыпает всё это мелкой стружкой настоящего горького шоколада. Я не позволяю себе есть сладкое, мучное и много чего ещё, но в этом небольшом капризе себе отказать не могу. Пока стеклянный лифт плавно поднимается на самый верх, успеваю осушить весь стаканчик, и на выходе отработанным движением швыряю его в урну. Но до своего рабочего места дойти не успеваю: чьи-то руки обхватывают мою талию и затаскивают в подсобку.

Уже собираюсь возмутиться, когда слышу насмешливый голос Богдана.

— И что же ты скажешь теперь?

Чувствую его дыхание на своей шее, пока его руки пытаются забраться под моё платье и испортить весь мой внешний вид.

— Скажу, что ты ведёшь себя как ребёнок! — возмущённо шлёпаю его по рукам. — В следующий раз это будет заднее сиденье твоего «Porsche»?!

Ненавижу все эти «романтические» места для занятий сексом, которые все считают оригинальными и какими-то располагающими к интиму; лично мне на такое хочется только брезгливо сморщиться и послать этого умника куда подальше.

Даже в полумраке вижу, как ходят желваки на его лице, но я уже давно привыкла к его внезапным вспышкам злости; ну или, по меньшей мере, сохранять при этом невозмутимое лицо. Выхожу из подсобки словно вор, оглядываясь по сторонам: не хватало ещё, чтобы по закоулкам компании поползли слухи. Я хоть и невеста одного из руководителей фирмы, и мой непосредственный начальник — ещё и мой будущий свёкор, всё же я дорожу своей репутацией, которую нарабатывала годами.

Ближайшие четырнадцать часов я не имею времени рассуждать о том, насколько неопределённые отношения сейчас между мной и Богданом; хотя на очередном совещании, где присутствуют оба Аверина, я все два часа изучаю только его затылок, потому что он даже головы в мою сторону не поворачивает. К вечеру я уже даже готова сама предложить ему перемирие, несмотря на то, что снова едва держусь на ногах; ещё и София атаковывает мой телефон звонками, обвиняя в скрытности — я ведь не сказала ей о том, что встретилась с Николаем ещё вчера. Мне приходится далёким от любезности тоном осадить её, напомнив о том, что моя личная жизнь касается только меня и никого больше. Ожидаемо получаю в ответ кучу ехидных замечаний и упрёков, и теряю остатки настроения, какие ещё у меня оставались.

Но Бо удивляет меня: в половину десятого, когда я наконец-то собираюсь, чтобы отправиться домой и совершенно ничего не делать, Аверин-младший пришвартовывается ко мне в кабине лифта и предлагает поговорить. Отпустив служебную машину, иду за Богданом на подземную парковку и сажусь в его автомобиль. Он молчит, пока мы пристёгиваем ремни безопасности; и когда покидаем территорию компании — тоже. Лишь когда выезжаем в город, он опускает свою ладонь на моё колено.

— Нам с тобой не по семнадцать лет, и ты знаешь, что я не отличаюсь терпением. К тому же, ты моя невеста, и через четыре месяца станешь моей женой — не пора ли нам уже что-то в своей жизни поменять?

Хмурюсь, потому что понятия не имею, что творится в его голове.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Помниться, не так давно мы обсуждали вариант совместного проживания; мне кажется, сейчас самое время съехаться.

Мои брови удивлённо ползут вверх: если честно, я уже даже не надеялась на то, что этот день когда-то наступит.

— Я целиком и полностью поддерживаю это решение, — киваю и, кажется, даже слегка взбадриваюсь. — И я по-прежнему за то, чтобы ты перебрался ко мне, а не наоборот.

— Полина…

— Не спорь! Ты ведь знаешь, что от моего дома до офиса компании гораздо ближе; нет этих сумасшедших пробок, и меньше времени уходит на дорогу. Я уже молчу про то, что у тебя район чересчур шумный…

Район, в котором живёт Богдан, хоть и считается престижным, действительно далёк от моих представлений о месте, в котором должна жить молодая семья — из-за невменяемого количества клубов, торговых центров и ветки метро, и всё это практически под окнами. Я вовсе не ханжа, и не всегда сижу дома, когда выпадает свободный вечер, но всё же даже для меня такой бешеный ночной темп — это слишком.

На мои доводы Богдан хмыкает и кивает; мы в молчании доезжаем до моего дома, и он высаживает меня на парковке, не глуша мотор, и просит его дождаться. Мои глаза слипаются, но я всё же даю ему слово и поднимаюсь в свою квартиру; там успеваю принять ванну с ароматным миндальным маслом и одеть белое шёлковое неглиже до пола с кружевами по краям, когда дверь открывается, и я снова вижу Богдана, который втаскивает в несколько заходов пару тяжёлых сумок с вещами. В свой последний заход он приносит охапку моих любимых пионов — и где только нашёл? — и большую плоскую коробку с логотипом модного итальянского магазина одежды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Очередное платье?

В мой квартире имелась целая комната, смежная со спальней, которая из жилой медленно превратилась в гардеробную, потому что мой шкаф физически был не в состоянии вместить все подарки Бо «от чистого сердца». На самом деле, думаю, ему просто нравилось видеть меня в одежде, в которой я выглядела бы рядом с ним соответствующе. Охапку пионов принимаю с искренней улыбкой, потому что действительно их обожаю — в моих глазах они выглядят более живыми, нежели пафосные розы или бездушные лилии — а вот в коробку заглядываю уже чисто из вежливости, потому что дошла до той отметки, когда могу одеваться целый год так, что ни одна вещь не будет надета дважды.

В упаковке оказывается невесомая прелесть персикового цвета от «Изабель Гарсия», и этот подарок по итогу тоже оставляет отпечаток в моей давно очерствевшей душе. А пока я рассматриваю подарки, Богдан оказывается слишком близко для того, чтобы я могла думать о чём-то другом, кроме его рук на своём теле — нетерпеливых рук, потому что моё неглиже издаёт характерный треск под его пальцами, которые яростно впиваются в кожу, будто не касались её целую вечность. Я без промедления отвечаю на эту провокацию, сгорая в огне нашего обоюдного желания, и позволяю ему сделать со мной всё, что ему захочется.

Потому что это моя жизнь.

И она идеальна.

Костяшки пальцев всё ещё горели огнём. Никогда не думал, что когда-то попаду в такую ситуацию, которой место разве что в фильме, но вот он, мать вашу, живой пример человеческой наглости. Я не чувствовал себя виноватым ни капли; да и таксисту грех жаловаться — путь радуется, что руки-ноги целы.

Хотя, с другой стороны, не могу не замечать того, что с каждым днём становлюсь агрессивнее, хотя причин для этого нет никаких — те же друзья, тот же универ, та же жизнь. Но складывается впечатление, будто отпущенный мне для чего-то срок подходит к концу, а я так и не сделал то, что должен был; у меня заканчивается время, а я даже не знаю условий или поставленной передо мной задачи и уже бесповоротно проигрываю чёртовой жизни всё на свете.

А ещё каждый следующий день до боли похож на предыдущий — словно попал в петлю времени.

Мне почти двадцать три года, а я ни разу в жизни не влюблялся — хотя в это трудно поверить, учитывая, сколько девушек прошло через мою постель. Сначала я ещё на что-то надеялся. Самыми частыми мыслями в моей голове были «Быть может, она станет той самой?» — в адрес каждой девушки, которая провожала меня жадным взглядом; «Может, я не там ищу?» — этот вопрос каждый раз возникал в голове, стоило мне надраться за барной стойкой очередного ночного клуба; «Где носит эту чёртову женщину, которая предназначена мне судьбой?» — как финальный аккорд любого уходящего дня. Так прошло пять лет, и я начал замечать, что разочаровываюсь в жизни, в людях в целом и в женщинах в частности; постепенно любые отношения с противоположным полом опустились до отметки «секс ради секса»: мне было плевать, модель рядом со мной или обычная студентка — я всего лишь удовлетворял потребности организма с теми, кто добровольно вешался на шею.