— Здравствуй, Сёма, — дружески улыбаюсь в ответ, и мальчишка весело скачет к своему дому.
С неловкой улыбкой поворачиваюсь обратно к другу и вижу на его лице такую же точно смущённую усмешку, но продолжить начатое мы оба не решаемся.
Момент потерян.
— Хочешь войти? — прерываю неловкое молчание.
Вадим улыбается; ну как улыбается… растягивает губы в улыбке, но глаза при этом остаются серьёзными и задумчивыми.
— Наверно, мне лучше вернуться на праздник.
Я понимаю, что он говорит это лишь потому, что чувствует себя не в своей тарелке, хотя в доме у нас было бы больше шансов повторить неудавшийся поцелуй. В любом случае, я не собираюсь давить на него, потому что не хочу показаться навязчивой: если бы он хотел попытку номер два, то без возражений принял бы моё приглашение.
— Конечно, — невесело улыбаюсь.
Я уже собираюсь войти в дом, когда его цепкие пальцы меня останавливают; хмурюсь, поворачиваясь к нему лицом, и вижу в ответном зелёном взгляде решимость, от которой мои брови удивлённо взлетают вверх. Не успеваю что-либо пикнуть, как он припечатывается к моим губам; не знаю, как при этом нужно себя вести, поэтому просто подстраиваюсь под Вадима и копирую его действия. В голову тут же закрадывается предательская мысль о том, что у него-то как раз не было недостатка опыта в этом деле, но я её быстренько отметаю — не хочу портить впечатление. Это мало похоже на поцелуй — скорее уж парень пытался убедить себя в том, что в принципе имеет на это право. Сердце примеряет на себя роль дробилки, пытаясь уничтожить мои рёбра, и я просто пытаюсь оставаться в сознании: слишком много событий для одного дня. А когда отстраняюсь и замечаю совершенно сумасшедший триумф на его лице, отвечаю ему смущённой улыбкой: никогда не сказала бы ему «нет».
— Рад был тебя видеть, — нежно поглаживая мою щёку, целует в лоб и скатывается по ступенькам.
Я молчу, озадаченная собственными ощущениями — было приятно, но совершенно отсутствовал тот фейерверк, о котором пишут в книгах.
Всегда знала, что там сплошной обман.
— Вадим! — зову, когда парень подходит к стоящей неподалёку серебристой машине — и как я её не заметила на подходе? — и друг оборачивается. — Я тоже была рада увидеться.
Он снова улыбается моей любимой кривоватой ухмылкой и прыгает за руль автомобиля; заводит мотор и, посигналив на прощание, скрывается за поворотом, подняв за собой столб пыли.
Интересно, кто мы теперь друг для друга?
В доме тихо, пусто и прохладно, несмотря на удушающую жару за окном; родители пробудут на празднике до самого вечера, а Глеб совершенно точно не вернётся раньше десяти, так что в ближайшие несколько часов я могу быть предоставлена самой себе. Ничего не имею против своей семьи — я их всех очень люблю и всегда буду поддерживать — но иногда случаются моменты, когда хочется побыть одной.
Должно быть, я закоренелый интроверт, раз так сильно устаю от людей.
Разогреваю на кухне макароны по-флотски и ставлю чайник; в голове по-прежнему крутятся слова Вадима о том, что нужно дождаться результатов от психолога, и сейчас, когда друга нет рядом, меня снова лихорадит. Конечно, Вадик уверен на все триста процентов, что всё будет хорошо, но даже не видит сути происходящего: если бы его отец так же просто к этому относился, необходимость дожидаться официального ответа отпала бы сама собой. В конце концов, если я поддерживаю сына, какая мне разница на то, что там будет написано в графе «Рекомендации»?
А здесь, кажется, решающее слово будет именно за этой графой.
Ну а даже если и так, и отец Вадима не поддержит мою кандидатуру в качестве аккомоданта сыну — что я смогу сделать? У меня нет альтернативного решения или запасного «Вадима», к которому можно было бы напроситься в случае провала плана «А».
Это будет просто удар для моей и так неустойчивой психики, ослабленной событиями последней недели.
Я почти готова вернуться к своей вредной привычке грызть ногти, от которой с трудом избавилась в девятом классе, но решительно прячу руки в глубоких карманах джинсов: даже если я сейчас съем свои руки по локоть, вряд ли стану чувствовать себя увереннее. Поэтому, разделавшись в рекордные сроки с макаронами и чаем, иду в комнату родителей — восстанавливать хрупкое душевное равновесие с помощью картины. Это было единственное занятие, которое способно отвлечь меня от мрачных мыслей и развязать смотавшуюся в узел нервную систему.
Моё одиночество заканчивается быстрее, чем я ожидала: родители вернулись домой, едва за окном опустились сумерки — и я не очень-то удивилась, когда отец втолкнул в дом Глеба. Брат выглядел весьма прозаично: рассечённая бровь, фонарь под глазом, разбитая губа, дыра на футболке, испачканные в грязи джинсы… Кажется, его отдых проходит гораздо интереснее, чем мой — если ты любитель драк, конечно.
— Хоть не опозорился? — спрашиваю со смешком, игнорируя неодобрительные взгляды родителей.
— Обижаешь, — ухмыляется брат. — Гуляев недельку-другую будет отдыхать на скамейке запасных.
Треплю его по голове, приподнимаясь на цыпочках.
— Умница. Но в следующий раз лучше просто обойдись без драки.
— Да прям щас, разбежался и шнурки погладил.
Вот же оболтус.
Но я люблю его таким, какой он есть, и ни за что не променяла бы его ни на кого другого.
— Последите-ка за речью, молодой человек! — Это мама — входит в роль строгого родителя. — Я не Варя, которая спускает тебе всё с рук: запру под замок на месяц — вот тогда будешь знать. И никакого набора новых катафотов для твоего велика, чтобы впредь неповадно было!
На последнюю угрозу брат реагирует много чувствительнее, чем на возможное «заточение»: как мажоры мерялись размером своего банковского счёта, так мальчишки с периметра мерялись количеством катафотов на колёсах велосипедов. Глеб уже давно спал и видел эти свои катафотки, так что такой шантаж был для него как удар под дых.
— Я что, должен стоять, как дебил, пока они будут обтёсывать об меня кулаки? — ожидаемо возмущается. — Может, в следующий раз сразу лечь перед ними и карту органов нарисовать?!
Мама тяжело вздыхает, поэтому отец просто уводит брата в нашу с ним комнату — подозреваю, для продолжения профилактической беседы с глазу на глаз, дабы не подрывать окончательно авторитет сына при девочках. Я знаю, что он примерно скажет — «Бьют других только трусы, не способные достойно ответить сопернику словом». Но я также знаю и характер своего брата и смею предположить, что этот разговор не возымеет должного эффекта — потому что брат слишком порывист и импульсивен и вряд ли станет рассуждать логически, когда в крови плещется адреналин, а злость просит выхода наружу.
Ему просто надо всё это перерасти.
6 августа 2019 года, вторник
До того, как я получу письмо со своим распределением, остался всего один день; за прошедший месяц мы с Вадимом виделись от силы два раза — он всё ссылался на какие-то дела, которые непременно нужно закончить перед началом учёбы в институте. Я старалась особо его ни о чём не расспрашивать, хоть мне и было интересно, где он пропадает, и что может быть такого важного у человека в его возрасте. В нашу последнюю встречу полторы недели назад он приказал мне собирать потихоньку свои вещи — правда, при этом его вид выражал высшую степень озадаченности — и просто пропал, а я теперь нервничала ещё сильнее, чем в самом начале.
Разве он не понимает, насколько это серьёзно?
Вот лично я смогу расслабиться только тогда, когда переступлю порог своей новой комнаты в доме Вадима — и ни минутой ранее. Правда иногда, когда страх был особенно сильным, я открывала шкаф и составляла в голове список вещей, которые перекочуют со мной в новый дом. Но больше всего мне хотелось бы видеть Вадима чаще, потому что телефона у меня нет, а таскаться к нему домой каждый раз, как меня накроет, я не собираюсь.
В общем, к концу срока у меня появилось ещё одно занятие-антистресс: я разбирала по цветам конфеты типа «M&M’s», только бюджетные; к сладкому я равнодушна, поэтому покупала их только для того, чтобы отвлечься. Через пару дней Глеб даже привык к тому, что на нашем общем столе царит вечный разноцветный кавардак, а после даже начал присоединяться. Когда мне становилось совсем невмоготу, и он это видел, то собирал из конфет разные картинки: миньонов, смурфиков и прочую смешную цветовую ерунду.
