— В чём проблема? — спрашивает и всем своим видом показывает, что готов помочь.

Подавляю желание разинуть от удивления рот; в этот раз у меня не возникает мыслей послать его — если он серьёзно сможет объяснить, то я готова слушать.

— Я посмотрела решения в интернете, но понять принцип всё равно не могу.

Он пару секунд рассматривает параграф в учебнике и после берёт одну из чистых тетрадей в качестве черновика.

— Смотри сюда, щас будем делать из тебя человека разумного.

Подавляю тяжёлый вздох и послушно утыкаюсь взглядом в тетрадь.

Над математикой мы сидим почти три часа; за это время ни я, ни Яр даже не вспомнили о том, что нас ждали в столовой — ну, «нас» вряд ли, а его точно. Я видела, как он злится моей непробиваемости, потому что, хотя из него и вышел отличный учитель, этот предмет всё равно давался мне с трудом. Парень пару раз психанул, чуть не разорвав учебник пополам — и меня вместе с ним заодно — но надо отдать ему должное: у него отличный контроль над эмоциями, когда ему это нужно. И, как ни странно, своё домашнее задание Ярослав тоже сделал сам — сказал «Не хватало ещё, чтобы девчонка делала за меня уроки», но я подозреваю, что дело тут не только в его самолюбии — он явно что-то скрывает. Конечно, он ведёт себя как тиран — по большей части — но иногда его поступки вызывали недоумение.

Как, например, все его внезапные подарки или желание защитить меня.

— В следующий раз просто оставь матан на меня, — всё же позволяет себе высказаться. — Проще стене объяснить что-то, чем тебе.

— Ну прости, — развожу руками. — Я не выбирала такую специальность, где математика — один из профильных предметов!

Он активно трёт руками шею и ерошит волосы, создавая хаос на своей голове.

Впрочем, содержимое головы у него тоже вряд ли в порядке.

— Короче, я всё сказал.

Он собирается уходить, но я его торможу.

— Как ты всё это понимаешь?

Я действительно не представляю, какой склад ума нужно иметь, чтобы с первого раза понимать, о чём говорит преподаватель. Предметы, по которым у меня всегда было стабильное «отлично» — это русский, литература, английский, испанский и география. Обществознание тоже было не ахти — особенно после того, как учебник слегка переписали после смены общественного строя и добавления новых функций; физика и химия тоже мимо, хотя с самого начала было интересно; информатика, биология, история и ОБЖ на среднем уровне — не особо сложно, но и не особо интересно. Музыку, рисование, технологию и физкультуру в расчёт не беру — это слишком просто даже с нашей безумной школьной программой. Я намучилась с этикетом, но только потому, что наша учительница чересчур рьяно подходила к обучению: она нередко доводила своих учеников до слёз и повышала голос.

А вот математика — это космические потёмки.

— У меня никогда не было проблем с тем, чтобы что-то понять или запомнить.

Подозрительно прищуриваюсь.

— Какого цвета твой аттестат?

— Красного, — самодовольно подмигивает и всё же уходит.

Мой аттестат такой же — разница лишь в том, какими усилиями мы его получили.

О Боже, теперь я ему ещё и завидую!

К семи часам мой желудок уже просто вопит от голода; я еле дотерпела, чтобы раньше времени не поесть на кухне — моего присутствия за общим столом всё равно никто не ждал — но воспитание сделало своё дело. А когда я всё же попала в столовую, желудок вдруг замолчал — и всё потому, что неловкость от необходимости находиться в компании людей, которые мне не нравятся — к счастью, наша «симпатия» полностью взаимной — была сильнее. Одновременно со мной, как на зло, в комнату вошла и Эвелина и тут же бросилась занимать единственное свободное место рядом с Ярославом; закатываю глаза — можно подумать, я собиралась играть с ней в игру «Кто быстрее завоюет внимание Полякова?»… Сажусь на свободный стул напротив них обоих и вдыхаю аромат незнакомого блюда, от которого текут слюнки.

Интересно, что это?

Наверно, мой вопрос отражался на лице, потому что подносившая к столу хлеб Валентина наклонилась к моему уху.

— Я сейчас осваиваю итальянскую кухню, — доверительно улыбается. — Это тосканский овощной суп и салат «Пармиджано», а хлеб называется «Чиабатта».

Еда действительно оказывается вкусной, и пока Ярослав пытается не захлебнуться злостью от того, что приходится сидеть рядом с Эвелиной — я вижу, что ему это не по душе — я наслаждаюсь супом и салатом и полнейшей тишиной, если не считать звуков столовых приборов. После ужина возвращаюсь в комнату, чтобы пополнить свои знания в области игры на фортепьяно; мне хочется сыграть вживую, но только не на рояле, который стоит в гостиной — не хочу, чтобы кто-то смотрел. На свой страх и риск решаю сходить к Ярославу: у него в комнате полно всякой всячины — может, где-то случайно завалялся и синтезатор? Конечно, звук будет не тот, но это было бы меньшим из зол.

Поднимаюсь наверх по блестящей мраморной лестнице — где взять столько сил и энтузиазма, чтобы содержать в чистоте такую махину? — и застываю на последней ступеньке, потому что передо мной, словно из-под земли, вырастает Эвелина.

— Что это ты шастаешь по дому? — складывает руки на груди с таким видом, будто я в её собственный дом без приглашения влезла.

— Вообще0то, я живу здесь. И я не хомячок, чтобы сидеть только в пределах своей комнаты, — копирую её жест. — Отойди, пожалуйста, в сторону, мне нужен Ярослав.

Лицо девушки принимает такой вид, будто я только что призналась, что ем котят живьём на завтрак — смесь брезгливости и оскорблённости.

— Он сейчас занят и никого не хочет видеть.

— Что ж, пусть скажет мне об этом лично, — терпеливо улыбаюсь.

У меня складывалось такое премерзкое ощущение, что за каждую секунду общения с ней кто-то невидимый по кусочку отщипывал мне мозг.

— Ему не пристало разговаривать с нищенками, — снова кривится. — Лучше возвращайся туда, откуда пришла.

— Не тебе решать, где мне быть и как вести себя, ясно? Мой сибарит Ярослав, а не ты, но мне искренне жаль того бедолагу, который попал в лапы такой мерзопакостной дряни, как ты.

Едва успеваю договорить, как одновременно происходят две вещи: Ярослав открывает дверь и застывает в проёме, очевидно, услышав наш разговор, и Эвелина со злостью толкает меня в плечи. Под моими ногами только небольшая площадь верхней ступеньки, так что у меня нет возможности вернуть равновесие. Руки инстинктивно пытаются зацепиться за что-нибудь, но хватают только воздух. Время словно замедляется, пока я пытаюсь нащупать точку опоры, но дикий ужас в глазах Ярослава говорит о том, что шансов у меня нет.

Единственное, что у меня получается — это изменить траекторию падения, и вместо того, чтобы сломать позвоночник, я больно падаю на правый бок, подставив под удар руку. Тело никак не хочет тормозить на скользкой лестнице и по инерции катится дальше; считать ступеньки рёбрами ещё больнее, но я не слышу собственного крика, потому что неслабо приложилась головой. В ушах звенело так сильно, что начало тошнить, а моё падение всё не прекращалось — будто я падаю с небес.

Докатившись, наконец, до подножия лестницы, устремляю на короткое мгновение глаза в потолок, отделанный лепниной — очень красиво, странно, что я раньше не замечала… Словно сквозь вату слышу, как кто-то кричит и бежит ко мне, но я чувствую дикую усталость, и меня вдруг резко начинает клонить в сон. Сопротивляться с желанием заснуть очень сложно, и, несмотря на то, что я чувствую, как болит и пульсирует каждая косточка в теле, всё же позволяю себе прикрыть глаза.

Я на минутку только, честное слово…

[1] Имеется в виду песня группы «Three Days Grace — I hate everything about you».

[2] «LIRANOV, RAFAL — Катим по ночной Москве».

Тот же день

Кадры в голове менялись слишком быстро.

Я видел такое в фильмах — полёт с лестницы никогда не заканчивается ничем хорошим; я на секунду даже забыл, что это не экран телека, и падает не абстрактная девушка, а Варя. Пальцы вжимаются в поверхность двери, стискивая её до боли в костяшках, а в следующую секунду меня оглушает крик моего аккомоданта. Как загипнотизированный, наблюдаю за её падением и не могу сдвинуться с места; вот она бьётся головой о ступеньку, и вдоль моего позвоночника прокатывается ледяной кирпич, потому что я слышу фантомный треск, от которого сердце на секунду перестаёт биться и захлёбывается в собственной крови.