Яр запускает ладонь в волосы и активно их ерошит; а после ещё и по лицу проводит, и я понимаю, что ему всё происходящее тоже надоело.

— В следующем году будут проводиться выборы заместителя мэра нашего города; и если люди узнают, что мой отец причастен к незаконным махинациям, никто не станет выбирать его снова. А вот для Калугина-старшего это отличный шанс подняться, заняв место отца.

— Страшно подумать, в какое крысиное гнездо я могла попасть, — качаю головой. — Конечно, я и здесь не сказать, что бы была окружена друзьями…

— Намекаешь, что со мной тебе хуже, чем могло бы быть с Калугиным? — вскидывается Поляков.

— Ой, да ладно тебе! А то сам не помнишь, как вёл себя со мной несколько месяцев!

— О’кей, проехали, — машет рукой Марк. — Вы свои разборки можете и до дня свадьбы приберечь. Я постараюсь выяснить через отца, по каким дням Калугина не бывает в «Утопии», чтобы можно было в его кабинет попасть. А вы двое тем временем ведёте себя и дальше как два идиота и стараетесь не палиться, идёт?

— Спасибо, дружище.

Парни обнимаются, похлопывая друг друга ладонями по плечу, после чего Марк уходит на второй этаж, а в моей голове надоедливой осой крутится это словосочетание «до дня свадьбы».

— Что будем делать? — устало интересуюсь.

Марк ведь не серьёзно про свадьбу сказал?

Мысленно хлопаю себя по щекам и пытаюсь вернуться к насущным делам.

Я видела много разных фильмов с детективной подоплёкой, но никогда не думала, что моя собственная жизнь превратится в такую шпионскую короткометражку.

— То же, что и раньше — я тебя игнорю, а ты меня ненавидишь, — подсказывает Яр, падая на диван и закидывая ноги на спинку.

— А если мне захочется тебя пожалеть? Или я не смогу заснуть ночью?

— Исключено. До тех пор, пока не найдём файл, мы с тобой друг к другу больше чем на метр не подходим.

— А можно я тогда хотя бы у родителей поживу? Ты же знаешь, что из меня актриса та ещё — твой отец сразу меня раскусит!

— Послушай, — подскакивает ко мне и берёт моё лицо в ладони. — Нам нужно подождать всего пару дней. Мы с Марком проникнем в офис Калугина, получим доказательство подлога, и всё станет, как раньше.

Я даже представить себе не могла, насколько все эти взрослые проблемы могут выматывать; когда дети говорят, что хотят поскорее вырасти и стать самостоятельными, они просто не понимают, чего просят — просто добровольно отказываются от времени, когда от твоих решений ничего не зависит. Когда ты никому ничего не должен, и можешь просто быть самим собой, а не сражаться за то, во что веришь, и что любишь. Конечно, влюбиться в парня с периметра было бы много проще: его родители точно не были бы против наших отношений, да и самого парня вряд ли пришлось бы перевоспитывать. Но я уже влюбилась в мажора на свою голову, и при всём желании не смогу променять его на кого-то другого.

Мы ещё около получаса сидим в доме Марка в обнимку; оказывается, о нём никто не знал, потому что родители не контролировали расходы сына, который решил воспользоваться этим и сварганил себе тайную штаб-квартиру на границе с периметром. Формально этот дом, снаружи выглядящий как среднестатистическое жилище периметра, к нему и относится, но это только на руку. После Ярослав подвозит меня до центра и высаживает возле парка, предварительно проверив, чтобы поблизости не оказалось знакомых, и уезжает. Я не готова пока идти домой и снова видеть весь этот балаган, поэтому падаю на ближайшую скамейку и позволяю себе хотя бы пару минут ни о чём не думать. Вот бы было здорово, если б можно было собрать вещи и куда-нибудь уехать на пару денёчков — без разницы, куда, лишь бы подальше. Но в таком случае я брошу Ярослава, а ведь я обещала быть рядом…

Вздыхаю и плетусь в сторону дома Поляковых; сейчас почти пять, а у меня снова эта домашка по дурацкой математике, и Ярослава не будет рядом, чтобы помочь мне. Я приползаю в начале шестого, быстро перекусываю на кухне — парня нигде не видно — и иду к себе, чтобы позвонить Карине и узнать, не разбирается ли она в математике. И на моё счастье девушка соглашается помочь мне решить примеры прямо по телефону, попутно пытаясь объяснить, но мне всё было как об стенку горох. С домашкой я в общей сложности просидела до половины первого ночи, но сна не было ни в одном глазу, и я включила ночник, подаренный Ярославом: с ним было как-то проще представить, что парень рядом, если закрыть глаза. По комнате плавно и тихо плыли звуки Поляковской песни, которая потихоньку меня убаюкивала, и я, наконец, провалилась в сон.

13 октября 2019 года, воскресенье

— Варюш, передай Глебу ложку, — тормошит мама меня за плечо.

Я выныриваю из своих невесёлых мыслей, домываю тарелку и швыряю столовый прибор брату, который мастерски его ловит. В доме родителей я уже второй день, потому что ждать результатов в доме Поляковых невыносимо, а тут хоть немного получалось отвлекаться — не без помощи брата. Я до сих пор не знаю, пытались ли парни проникнуть в офис отца Вадима, или вся затея с треском провалилась. В любом случае, подробностями Ярослав со мной не делился, а подойти и спросить я не решалась, ибо не позволяла конспирация. Но вечером мне снова возвращаться в центр, и я искренне надеюсь, что поменяется хоть что-то.

11 октября 2019 года, пятница

Что чувствует зверь, когда его загоняют в угол? Наверно, тут важно знать, о каком именно звере идёт речь. Кролик прижимает уши и дрожит, что есть сил; ёжик выпускает иголки, но особого вреда тоже не причиняет. А вот волк или, скажем, медведь — это другое дело: может и в клочья разорвать того идиота, которому взбрело в голову вообще посягнуть на его территорию. Не то что бы я чувствовал себя медведем, но желание разорвать родителей в клочья очень уж сильно пекло грудную клетку. Когда кто-то решает, что имеет право распоряжаться твоей жизнью или — что ещё хуже — угрожает семье девушки, которая стала для тебя целым миром, ты подсознательно чувствуешь необходимость защитить своё.

Конечно, я понимал, почему отец так поступил — ему важно было сохранить свою репутацию, которой он не собирался жертвовать ради простой девчонки с периметра. Но для меня она уже давно перестала быть просто девчонкой — я готов был убить за неё кого угодно и сдохнуть сам, если придётся. Я не спорю, зависать в клубах с Марком и чувствовать свободу мне всегда было по кайфу; никто не требует от тебя никаких объяснений о том, где ты был, и почему твоя футболка провоняла женскими духами; не нужно никому отчитываться о том, куда ты пошёл и когда вернёшься; и самое главное — ты никому и ничего не был должен. Но я удивительно легко согласился расстаться с этой беспечной жизнью — в тот самый день, когда в очередной раз завалился в клуб, чтобы прикинуться перед отцом безразличным к Варе, хотя, подозреваю, что всё случилось гораздо раньше. Алкоголь на вкус казался прокисшей грязью, музыка напоминала удары кувалды о металлический гонг — особенно после пары бутылок вискаря — а девочки… Девочки — это вообще отдельная тема. Наверно, так это и работает: ты влюбляешься, видишь лицо какой-нибудь девушки и понимаешь, что тебя больше не вставляет, потому что она совершенно не похожа на ту, что пустила корни в твоём сердце. И клинит тебя на ней одной настолько, что ты готов отдать всё на свете, лишь бы она была рядом.

Видит Бог, я бы даже против родной семьи пошёл.

Но вот, в чём вся соль: когда отец позвал меня к себе и начал угрожать уничтожить жизнь родителей Вари, я понял, что в действительности не просто люблю эту смелую упрямую девчонку. Я сходил по ней с ума настолько, что готов был пожертвовать нашими отношениями ради её семьи — у Вари ведь ещё младший брат, которого тоже надо на ноги поставить, а без рабочих мест сделать это её родителям было бы проблематично. И когда Марк позвонил мне передать «наезды» моего отца, я подумал, что две головы лучше одной, и, может, вдвоём мы сможем что-то придумать. В конечном итоге я должен сказать «спасибо» этому уроду Калугину: если бы он тогда с довольной рожей не начал бы мне угрожать, я бы так и не узнал, из-за чего отец вдруг так озверел.