Всё свершилось слишком быстро, увы. Титр пронёс короля, разочарованно глядя на тела, скованные мелкими Печатями сна. Он думал, что у него будет больше возможности позабавиться. Но что поделать?

Титру одному из немногих доводилось бывать во внутренних покоях короля, так что найти опочивальню и уложить на кровать бренное тело в объятьях паров нектара не составило труда.

Обратный путь к выходу вдруг оказался сложнее: сома оказалась коварна и накрывала разум волнами, втягивая в топкую пучину опьянения. Ковер под ногами вздымался под углами, заставляя петлять. Протянул руку и толкнул дверь, но оказался в библиотеке. Время увеличивалось между тем как опустить веки и заново открыть глаза. Мысли линовались чёрными полосами забытья, складываясь в рваный калейдоскоп желаний и порывов сиюминутных. Он не звал проводника своего более. Он не думал о завтрашнем дне. Он жил здесь и сейчас. И ритм ночи звучал в нём с невиданной ранее ясностью. Луна лила свой прохладный чистый свет сквозь щель в плотно задёрнутых портьерах и серебряные лучи её – струны призрачной арфы и чудесна песнь её. Она звучит в звенящей тишине галерей, смеётся, манит и ведёт, вальсируя, устилая холодные камни звёздами туберозы и обдавая поверх алыми брызгами лунного нектара из полной чаши. Отпивая и делясь терпкостью с тем, кто дорог, рискуешь напороться на шипы чужой воли – они вонзаются в спину, оставляя борозды на твоём теле и капли с него падают в услужливо подставленную чашу, чтобы наполнить её вновь. Сломив и опьянив, уже вместе погрязнув в пучине мёда и прохладной мяты, отлипать с незарастающей раной на сердце и срываться в нежный стон, что тише ветра в камышах у заводи, но оглушает, завораживает. И каждый раз, с силой новой бросаться волной морской, чтоб утянуть в свою бездну, заполнить ночи пустоту россыпью ослепительных звёзд. Он не думал о том на сколько это правильно. Просто оказались рядом и уже пуста бутылка с ядом. Он не думал – вместо мыслей до боли чувствительная кожа к чужому дыханию. Он не думал – просто знал, желал и без оглядки завладевал тем, что ему принадлежать не может. Но кто оспорит? А судьи кто? И всё ничтожно, что не заключить в объятья. И никого вокруг. Лишь тишь да гладь заливных полей. Ослепляющая белизна простыней. И яростная борьба, что прибой – извечны и всего лишь слабый отголосок мощи стихии. Предел всего – фраза сказанная с усталой хрипотой: «Лишь тебя хочу любить я»…

========== После ночи всегда наступает утро ==========

Ровное тепло. Запах чистых простыней, согретых солнцем. Спросонья обнять, прижимая, и зарыться носом в копну волос. Персик и мёд. И зажмурить глаза сильнее, чтобы случайно не открыть и не развеять наваждение…не сделать догадки явью. В грудь уткнулось что-то хрупкое, нежное, прижалось, выдохнув, оставив на коже влажный след, что почти сразу исчез.

Реальность прокрадывалась в безмятежный сон, разрывая изнутри смутными догадками. И вчерашняя ночь будто под тёмной пеленой для его памяти, будто смазанные литеры в книге на странном языке – прочесть можно, но смысл ускользает. Вроде вчера она приходила в библиотеку, а потом ещё и король…или как?

Спину припекало. Страшно представить который час. И ведь ещё сегодня первый день его занятий с Синхой…он сжал губы, чтобы не выругаться в слух. Приоткрыл глаза. Знакомая комната, золотые волосы. Барха. Не самый плохой вариант. Хорошо, хоть он во дворце, а с другой стороны ему надо будет как-то от сюда выбираться. Час от часу не легче.

Под одеялом девушка завозилась, вздохнула и недовольно пробурчала:

- Уже утро?

- Угу, - прохрипел он в ответ, приглаживая её волосы.

- Не уходи, побудь ещё немного, - и сверху на него по-хозяйски закинула ногу, пытаясь придавить.

- Но только недолго, - и он наклонился, откинул волосы и поцеловал в лоб.

- Хорошо-то как… - сонно пробормотала и прижалась щекой к его груди. – Всегда бы так.

Титр приобнял её за плечо, пытаясь насладиться коротким затишьем.

Для начала надо узнать который час, привести себя в подобающий вид и пробраться к себе. В голове что-то больно шевельнулось, напоминая о чём-то неприятном, но мысль ускользнула.

- Солнце, мне жаль, но надо идти, - притянул и поцеловал в плечо, подсвеченное солнцем.

- Вот ведь ты…зараза, - и лениво лягнула в бок. – Вваливаешься, когда вздумается и сбегаешь при первой возможности. Странно, что тут вообще остался до утра.

Вид заспанный, недовольно надуты губы, волосы спутаны. Над левой ключицей лиловый засос. Присмотревшись, он увидел и другие: пара на шее, под грудью мелкой россыпью и в ложбинке у лобка. Он невольно закатил глаза, мысленно коря себя за неосторожность, и было уже поднёс пальцы, чтобы убрать их, как Барха решительно остановила его руку.

- Не смей.

- Их могут увидеть, - попытался мягко настоять Титр.

- Повяжу платок и никто не заметит.

- А смысл? Можно сразу избавиться.

Короткое недовольно фырканье.

- Ты сейчас уйдёшь и всё будет казаться просто сном. Я хочу оставить их для себя.

- Как знаешь, - и он сел. – Но прошу, будь осторожна.

Кровать недовольно скрипнула, спину засаднило. На простыне под ним виднелись пятна крови. Барха села следом, прикрыв грудь одеялом, и проследив за его взглядом, спешно пробормотала:

- Прости, я не хотела… - и запнулась. – Подлечить?

- Нет, пусть тоже остаются, - он грустно ухмыльнулся мыслям, встал и обернулся.

Смущённая улыбка и печальный взгляд светлых янтарных глаз.

- Ты не видишь где моя одежда?

- Не уверена в том, что вообще был одет, - ехидно ответила девушка и, блаженно зажмурясь, потянулась. – Хотя вон, на кресле нечто похожее на твои штаны, нет?

Он искоса глянул на неё, но всё же подошёл к креслу. Там действительно были его шальвары, но ни рубахи, ни повязки на руку.

- Вчера я, конечно, ждала тебя и ожидала чего-то подобного – ты ведь обещал. Но где ты раздобыл сомы? Почти полная бутыль…

Титр кое-как влез в шальвары и замер, завязывая пояс. По спине пробежал нехороший холодок.

- Сомы? Бутыль? – недоверчиво переспросил он.

- Ну да, - брови удивлённо приподнялись; по лицу скользнула коварная усмешка. – Или ты не помнишь ничего?

Иногда молчание красноречивее любого ответа.

- Значит, мне не показалось, что господин верховный советник был балдой в хламину?

- Господин верховный советник должен незамедлительно идти иначе он рискует влипнуть в ещё бо́льшие неприятности, - холодно ушёл от ответа Титр.

- В таком виде? – с издёвкой спросила она. – Хм, я прям вижу вытянутые лица придворных дам, когда они увидят…такое, - и хищно облизнулась, бесстыдно разглядывая его.

- А что-то не так? – и он отвесил один из своих казённых надменных взглядов.

- Да нет, всё в порядке, - в словах отчётливо читался сарказм и неприкрытая нахальная дерзость. – Но, на всякий случай, за ширмой есть зеркало, так сказать, дабы оценить масштаб.

Зеркало, заключённое в тонкий резной обод, давало возможность себя видеть с головы до пят. Титр не выдержал и выругался. И прохладой всплыл обрывок фразы его проводника: «…по нраву, что подрос ещё». Он определённо стал выше где-то на пол ладони и немного разросся в плечах, может быть стал рельефнее, но он не был в этом уверен. И это была не вся проблема. Всё тело в ссадинах и усыпано мелкими засосами, спина вовсе располосована будто дикой кошкой, кровь спеклась. Скулы и верх мощной шеи обросли чёрной щетиной, будто он не брился пару дней. Покажись он в таком виде придворному люду и никто в нём не признал бы первого советника короля. В таком виде он был бы более уместен в рядах головорезов с берегов ледяного моря, но и там бы он выделался. Кажется, что теперь он был выше даже Обрима. И снова выругался.

- Хватит сквернословить. Смею вам напомнить, что всё-таки женская опочивальня – сакральное место, - она стояла, опираясь на ширму.

Титр поймал на себе её взгляд полный восхищения и обожания. Сердце ухнуло куда-то вниз от осознания простой истины, что она им любуется. И он спешно обернулся, желая покинуть укромный закуток.