— Не думаю, что мне стоит завидовать, — подал голос Аккерман. — Мы с вами живём в разных мирах, и вряд ли бы вы захотели оказаться на моём месте, узнай уплаченную за него цену.

— В разных мирах, — повторил Зик и прямо посмотрел на него водянистыми глазами. — Ошибаетесь, Леви. Мир один для всех. Все мы здесь, под одним мирным небом, — он вскинул руки вверх, указывая на невидимое небо, распростёртое где-то над этим каменным куполом. — Вот только вопрос: кто мы? Пленники, заложники или рабы? Кем же мы стали в это мирное время?

Зик замолк. Эхо его голоса стихло. В ушах зазвенела тишина.

— И отчего же такой человек, как вы, включает себя в это странное понятие «мы»? — вздёрнул бровь Леви.

— М-м-м, разве не очевидно? — Зик сделал к нему пару шагов и наклонился к его уху. — Вы сами ответили на свой вопрос. Потому что я — человек. — Зик по-детски улыбнулся и отстранился. — Мне пора возвращаться, долг зовёт. Рад был встречи с вами, Леви. Надеюсь, мир сделает для меня исключение и представит мне ещё один шанс поговорить с вами с глазу на глаз в такой уютной обстановке. Всего доброго, и передавайте привет Эрвину!

Леви постоял какое-то время недвижимо, поднял руку и посмотрел на метку на запястье.

— Один мир, да? — тихо повторил он и сжал ладонь в кулак.

***

Жан уже несколько минут топтался возле двери и никак не мог собраться с духом. В этом ведь не было ничего сложно: всего-то зайти в комнату, поздороваться и справиться о самочувствии. Да любой ребёнок сделал бы это с закрытыми глазами. У него же всё тело тряслось, стоило только оказаться возле двери ближе, чем на метр. А он ещё собирался полицейским стать. Нет, не так, — Жан замотал головой, — он собирается стать полицейским. После разговора с Доком на какое-то время уверенность в себе покинула его, но он не был бы Кирштайном, если бы бросил всё после первого же падения. Нет, он ещё покажет этому миру, это гнилой системе правосудия, на что способен человек, который чего-то отчаянно желает. И никто не посмеет усомниться в нём, даже статус Меченного не станет преградой на его пути. Жан вновь кинул опасливый взгляд на дверь и застонал — ну где ж его решимость сейчас бродила? Молодой человек поздоровался с прошедшими мимо работниками медицинского блока и, размяв суставы, будто готовясь пробежать многокилометровый марафон, наконец вошёл в комнату. Здесь было тепло и просторно, приглушённый белый свет мягко струился с потолочных светильников. Сидевшая в кровати Микаса отвлеклась от чтения электронной книги и взглянула на незваного гостя. Она пару секунд молча смотрела на Жана глубокими графитовыми глазами и, ничего не сказав, продолжила чтение. Это определённо была плохая идея. Глупо было надеяться, что Микаса будет хоть чуточку рада его появлению. Жан провалился, причём капитально. Он моментально сделал вид, будто его здесь вообще нет, и поспешил покинуть комнату. Но стоило ему только развернуться, как его остановил голос за спиной:

— Ты что-то хотел?

Жан обернулся и замялся на месте.

— Да я просто решил заскочить, поинтересоваться твоим самочувствием.

Микаса стрельнула на него глазами и отложила книгу.

— Ты за всех участников игр беспокоишься или только мне так повезло?

Жан бы непременно обрадовался этим словам, если бы не слышал в голосе неприкрытый сарказм. Лицо девушки было равнодушным, но Кирштайн был абсолютно уверен: будь на его месте Эрен, оно засияло бы лучезарной улыбкой. Жан стоял на месте, не смея даже шелохнуться и не зная, что сказать. Он бы мог прямо сейчас в лоб признаться в своих чувствах к этому нежнейшему существу, коей он считал Микасу, но что-то, видимо, оберегало его от страшных последствий откровений и не давало сказать этого.

— Только за симпатичных, — брякнул Жан первое, что пришло ему в голову.

Микаса закатила глаза и заёрзала на кровати, пытаясь принять более удобную позу. Её лицо исказила гримаса боли, Жан тут же оказался возле девушки и поправил подушку за спиной. Впервые он оказался так близко, не считая, конечно, того раза, когда получил от неё классную пощёчину. Он немного задержался подле неё, наслаждаясь теплом, исходящим от женской бархатной кожи. Ох, как же она манила, дурманила своим сливочным ароматом с тонкими горькими нотками бинтов и лекарств. И повезло же придурку Эрену! Рядом с ним такая красавица, такая дива, а он, идиот, совсем не бережёт своё сокровище. Да будь он на его месте, пылинки бы с неё сдувал, берёг бы как хрустальный цветок, да он бы!..

— Можешь уже отойти, — прервала его мечтания Микаса.

Жан быстро отпрянул и залился краской. Он с беспокойством осматривал виднеющуюся из-под одеяла туго обтянутую бинтами грудную клетку Микасы. Сложно было представить, что те ужасы, творящиеся под куполом Арены, назывались безобидным словом «игра». Жан был в здравом уме и прекрасно понимал, на что дал согласие, но смотря на себя после первой игры, на Микасу и других участников, становилось очевидно, что игра в мире взрослых совсем не похожа на детскую.

— Здорово же вас помяли в этот раз. Но вы ещё легко отделались.

— Армин чуть не погиб, — осадила его Микаса. — Не будь таким бестолковым.

— Нет, я не это имел… — поспешил оправдаться Жан, но замолк на полуслове. — Зачем ты это делаешь? Даже зная, что здесь творится такое, почему ты приняла участие в играх?

Быть может, если бы Жан знал причину, то смог бы помочь ей, смог бы найти другой способ, нежели подвергать свою жизнь опасности.

— Я обещала ему, что всегда буду рядом. Это моя благодарность, — тихо ответила девушка, пряча глаза.

— Ему? Эрену? — Жан вскинул руки и вздохнул — ну конечно, кому же ещё. — И чего ты вечно так цепляешься за него? На нём что, весь свет сошёлся? Он ввязывает тебя в сомнительную авантюру, а ты рада хвостиком за ним.

— А что насчёт Марко? — резко парировала Микаса, начиная сердиться. — Разве он не следует точно так же за тобой? Чем вы с Марко в этом плане отличаетесь от нас с Эреном?

— Ну-у, я… — промямлил растерянный Жан.

Да в самом-то деле, что это такое? Он за неё беспокоится, помочь пытается, а она его носом в собственные ошибки тычет. Он прекрасно знал, что сильно облажался, когда позволил Марко участвовать в этих играх, и очень злился, что осознание пришло к нему слишком поздно, когда уже нельзя было ничего исправить. Но у неё-то совсем другой случай.

— Для начала разберись в своей жизни, а потом уже в чужую лезь, — отрезала Микаса. — Уходи, я хочу отдохнуть.

Девушка вновь взяла в руки книгу и более не обращала на него никакого внимания. Жан взъерошил волосы на затылке и, махнув рукой, поплёлся к выходу. Ну и ладно, не больно-то и хотелось переубеждать какую-то напыщенную девчонку.

***

Сон не шёл. Как бы Эрен ни хотел провалиться в спасительное забытье, в мир мрака и пустоты, реальность, впиваясь острыми когтями в кожу, грубо тащила его назад. Он был совсем один: ни тёплой ладони Микасы в его, ни тихого дыхания Армина под боком. Только он и печальные искусственные звёзды на стене. Мысли не давали покоя. Эрену хотелось плакать, но в его глазах не было слёз, хотелось кричать, громко и протяжно, но язык словно онемел. Запутанный клубок чувств, связавший его внутренности, с каждой минутой всё сильнее и сильнее натягивал свои нити, больно сдавливая нутро. Раньше Эрен думал, что если Ад и существовал, то он находился в «Солнечном Доме». Но сейчас, лёжа в пустой кровати, окутанный темнотой одиночества, он осознал — куда бы ты ни пошёл, как бы ни старался сбежать, ты всегда будешь в Аду, ведь единственное место, где он действительно существовал, — это в твоей голове. Ад всегда был, есть и будет только внутри тебя самого.

Эрен посмотрел на свою вытянутую руку и закрыл глаза. Он вспоминал прошлое. Мамины медовые глаза, её тёплую улыбку и запах свежеиспечённого хлеба из дешёвой «грязной» муки, который она пекла по воскресеньям в старой проржавевшей духовке. Отцовский мягкий голос с небольшим нетипичным говором, его ловкие руки и радостный смех, когда очередной пациент благодарил его за оказанную медицинскую помощь. Он вспоминал счастливые лица соседей в трущобах, сладость перезрелых груш и звучащий десятками различных голосов базар. Но вопреки ожиданиям, эти воспоминания не приносили успокоение, они лишь ещё больше нагоняли тоску по безвозвратно ушедшим счастливым дням. Эрен открыл глаза и встал с кровати, стараясь не напрягать травмированную руку. Поддерживающую повязку он уже снял, но кости всё ещё не срослись до конца, причиняя тупую боль при резких и неаккуратных движениях. Эрен немного постоял в тишине общего зала, а затем покинул жилой блок. Он бесцельно бродил по запутанным белым коридорам, изредка сталкиваясь с сотрудниками Арены. Сначала он подумывал о том, чтобы попросить кого-нибудь отвести его ненадолго на поверхность, чтобы немного подышать воздухом и вспомнить прикосновение прохладного ветра, но подумал о том, что вид тёмного живого неба только наполнит его сердце болью одиночества, и отбросил эту идею. С каждым днём, прожитом на Арене, Эрен всё сильнее чувствовал себя зверем, запертым в огромной клетке, которого люди забавы ради заставляли сражаться с себе подобными. Он пришёл сюда, чтобы обрести свободу, но казалось, с той поры верёвка, обмотанная вокруг его тела, ещё больше сковала его движения. В Зимнем саду царил полумрак, по-прежнему слышался перелив воды в работающем фонтане, а на стенах сверкали тысячи звёзд. Эрен проходил мимо безмолвных растений в горшках и невесомо касался их бархатных листьев — единственный клочок природы среди бездушных белых стен. Они, как и он, стали пленниками людских желаний.