Настроение у публики было приподнятым и наэлектризованным в предвкушении некоего таинственного действа, о котором еще с вечера высказывались разные догадки и строились интригующие предположения. Его подробностей никто, кроме узкого круга посвященных, не ведал. Однако, все, кто был в курсе, крепко-накрепко держали языки за зубами. Орднунг - есть орднунг. Здесь вам не салон генеральши Богданович.

И лишь двое выпадали из всеобщей радостно-возбужденной атмосферы ожидания последнего звонка перед мега-премьерой. Иоганнес Рудольф и Альфред Тирпиц. Первый яростно негодовал, посылая мысленные проклятия по адресу второго. А второй тщетно пытался загнать под замок стальной воли мучившую его совесть.Что же произошло? Да, ничего экстраординарного, на самом деле. Жизнь есть жизнь. Просто сегодня адмирал Тирпиц предал друга и единомышленника. Само собой, он этого не хотел. Так сложились обстоятельства. И, естественно, не он в этом был виноват… Стандартная отмаза…

Здесь уместно подсказать читателю, что в Германии, в отличие от той же Англии, к примеру, роль Главного строителя флота была чисто технической. Это там, в Лондоне Рид, Барнаби или Уайт могли, пусть не целиком и полностью лично определять, но самым решительным образом влиять на кораблестроительную политику Адмиралтейства. Но в Маринеамт решающее слово при формировании облика всех кораблей, принадлежало его шефу - Статс-секретарю. Именно он выдавал техзадание и подписывал итоговый проект. А окончательно его утверждал сам кайзер, перед этим изучив все чертежи, спецификации и характеристики. Следовательно, закусивший удила Петрович на самом-то деле высек не столько доктора Рудольфа, сколько Тирпица. И, походя, даже кое-кого повыше.

Вставшая перед Вильгельмом дилемма была очевидна: или он немедленно находит стрелочников - козлов отпущения, или где-то впереди маячит перспектива всегерманского скандала с полосканием флотского «исподнего» в газетах и с трибуны Рейхстага.

«Как Руднев сказал: «Пятиминутный флот»? Убойный заголовок для шелкоперов! И, кстати, подходящего кандидата на вынос обозначил. Хвала Деве Марии, у Альфреда ума хватило не встревать, а фон Эйкштедта загодя спровадить в Киль. Понимает хитрая, бородатая бестия, что кто-то должен будет ответить за всё. И в том числе за то, что все, кому не лень, детально осведомлены о новейших разработках в недрах его конторы. Да, бедолагу Рудольфа мне жаль. Но он должен был вести себя с большим достоинством. DasschlechtesteRadknarrtammeisten. JedemdasSeine![4]

Кстати, при обсуждении схемы размещения орудийных башен Всеволод выглядел убедительнее Альфреда. Как и в споре о торпедных трубах на линкоре. Может быть зря мы так цепляемся за них? Приходит время больших пушек. И очень обидно, что верные выводы из баталий на Востоке первыми сделали англичане и русские, но не мы, немцы.

Хотя, здесь я не вполне прав. Граф Руднев ведь не зря спросил нас о том, были ли приняты к сведению в Маринеамт и Адмиральштабе отчеты наблюдателей на русских эскадрах - Эгиди, Трота, Шеера? Выводы моих офицеров о недостаточной вооруженности современного линкора и случайном характере таранных и торпедных атак большими кораблями на основании опыта Эллиотов и Шантунга, мудрецами с широкими галунами на рукавах были приняты скептически. Цена чванства и косности теперь ясна. Но сколько драгоценного времени убито на препирательства! Сколько денег и труда потрачено зря…

По совокупности, ограничиться единственным скальпом никак не удастся. Надо как следует надрать жирные задницы кое-кому в Адмиральштабе. Но особо поплохеет ослам, проморгавшим выход в фавор Фишера и его чёртов «Дредноут», прямо под собственным носом. Графу Меттерниху накручу хвоста лично. И потом решу, как с ним быть дальше. Граф Бернсторф вылетит из Лондона в Сиам, Венесуэлу или какую-нибудь им подобную дыру. А этот страшащийся морской болезни пижон Керпер пусть потопчет палубы на флагмане Азиатской эскадры.[5] Ее очень скоро ждет серьезное усиление и дальние походы. Океан быстро проветрит его голову от притупляющих чутье лондонских туманов. Ну, и отдельный разговор, и весьма нелицеприятный, предстоит мне с Эйкштедтом, Пригером, Тэпкеном и Штейнхауэром. Всыплю всем по первое число, чтобы надолго запомнили…»

В отличие от лучащегося довольством и самоуверенностью кайзера, с цинизмом у Тирпица было похуже: «…Однако, по-боцмански тактичного Всеволода, я совершенно не могу винить в этом позоре. Конфуз случился из-за внезапной смены декораций на сцене. Из-за хитрого подонка Джека. И со временем он обязательно оплатит сегодняшний счет. Даже если ради этого мне придется приплачивать Бересфорду!

Конечно, я мог поддержать беднягу Иоганнеса, сохранив свою честь незапятнанной, и не выглядел бы в его глазах свиньей. Но ведь кайзер мог в бешенстве и меня запросто изгнать вместе с ним. Как же тогда наша общая великая цель? Цель всей моей жизни? Моя историческая миссия? Мой… то есть, наш с Экселенцем, Имперский флот?..

Как же пусто, как выжжено на душе. Неужели я испугался? Вульгарно струсил?..

Боже, как мучительно больно терять друзей. И как тяжко отвечать за ВСЕ…»

***

Серебристое сияние вонзившихся в темноту прожекторных лучей визуально делало мрак вокруг них более густым и непроницаемым, таковы уж свойства человеческого глаза. Но любые предметы, даже окрашенные в черный цвет, немедленно вспыхивали в этом холодном и бесстрастном свечении яркими, призрачными видениями в зеленовато-синих тонах.

Потоки электрического света стремительно перемещались, рассекая ночную тьму. Широкие и радужные у основания, вдали узкие и четкие, как два зеленоватых клинка, они как в стоп-кадре выхватывали из нее то покрытую блестками изумрудную рябь на водной глади, то дымчато-голубую стену древесных крон на противоположном берегу.

Казалось, время остановилось, заколдованное волшебной игрой света и тьмы. Как вдруг, почти в один миг, лучи прожекторов остановились, и, прервав хаотичный танец, высветили перед глазами изумленной публики нечто такое, чего здесь, в Потсдаме, никто из непосвященных не ожидал увидеть.

Партер, амфитеатр и галерка выдохнули что-то нечленораздельно восторженное…

«Афигеть, не встать! – Василий тоже поддался общему эмоциональному всплеску, -Как там у Филатова было? «Потрудись-ка мне добыть, то, чего на ентом свете, вообще не может быть!» Усатый Вилли и его местные «эрнсты-киселевы» действительно сотворили маленькое чудо. Или большое? Не могу пока на глазок определить размеры ЭТОГО…»

О чем в данный момент думал Петрович, Балк так и не понял, настолько обалдевшее выражение застыло на физиономии адмирала Руднева…

Лучи боевых прожекторов поймали и неторопливо повели навстречу друг другу два изящных корабельных силуэта. Однажды их обладатели уже встречались. Это было на внешнем рейде далекого Порт-Артура несколько месяцев назад. В памятный день, когда Кронпринц Вильгельм Гогенцоллерн стал каперангом русского флота. И сегодня, каким-то непостижимо волшебным образом, они материализавались тут, вопреки пространству, времени и здравому смыслу: крейсеры «Варяг» и «Принц Адальберт» чисто теоретически, не то что практически, не могли втиснуться в мелководное Святое озеро.

Конечно, потом все узнают, что это были лишь бутафорские силуэты, собранные из досок и парусины в масштабе один к восьми. Установленные на слегка выступающие над водой понтоны, с жестко пришвартованными с противоположной стороны паровыми катерами, они создавали практически полную иллюзию облика настоящих кораблей.

Естественно, при взгляде под прямым углом на тот «борт», где не было катера-буксировщика. Плюс ночь, подсветка узкими лучами. Но и сами силуэты-муляжи были сделаны с подлинно немецкой, педантичной аккуратностью. На их «бортах» художник тщательно прорисовал все подробности корабельного облика. От якорей и скоб-трапов, до киповых планок и иллюминаторов. Даже настоящие прожектора блестели зеркальными стеклами на марсах, а из «труб» курился дымок!