Глава XIII
НИТОЧКА
Рассказ о тигре — Фельдшер. — Зарявшан. — Посев риса. — Курган. — Шелководство.
чень рад, что получил ваше письмо, моя милая тетя, и что вы полюбили так Тиллю, но все-таки не могу с вами согласиться, что она хорошенькая. Конечно, теперь, вследствие занятий, у нее станет осмысленное лицо, и она будет милее, вот и все. А, впрочем, не знаю, может быть, она и хорошенькая.
Скучно ходить за больным, и в особенности в осенние дни. К нам ходят офицеры и забавляют нас разговорами, но разговоры их не заняли меня так, как рассказ одного солдата-охотника.
Охота на тигров в Туркестане вовсе не редкость. Тигров по Сыр-Дарье водится немало, да, впрочем, вед и в нашем Семиречьи они попадаются. Здесь начальство дает за тигровую шкуру по 15 руб. И солдаты ходили на тигров. И теперь еще старожилы помнят одного охотника-казака, который ходил на тигров один и положил на месте двенадцать тигров, а на тринадцатом сам погиб. Тигры таскали у киргизов не только баранов, но и детей.
— Мы вдвоем с товарищем, — рассказывал мне солдат, — охотились в камышах за фазанами, да как-то и разошлись. Товарищ мой пошел по тропочке, и вдруг на повороте наткнулся на лежащего тигра. Знаете, он испугался, а тигр-то тут перед его носом, он и всадил — ему весь заряд в башку, а сам в сторону, и стоит ни жив ни мертв. Тигр вскочил и прыгнул на то место, где стоял Черняк, когда выстрелил, — так звали товарища, — а потом и стал метаться, как будто разыскивая, куда спрятался человек. Черняк-то как глянул на тигра, да увидал, что из глаз-то у него что-то течет, и понял, что он ослепил его. Он крадучись подобрался к тигру сбоку и выпустил второй заряд в ухо. Тигр повалился, а Черняк, не помня себя, бросился бежать и неистово кричать. Я, конечно, бросился к нему.
— Что ты орешь? — крикнул я.
— Тигра убил, — задыхаясь, отвечал он.
— Ну, тигра мы нашли и пятнадцать рублей получили. А то раз у нас была с тигром целая комедия, — продолжал словоохотливый солдат. — Вот тут в деревню, неподалеку от нашего укрепления, ночью забрался страшный тигр. Как услыхал народ об этом, ну, конечно, и собрался с дубьем пугать зверя, чтобы прогнать его. Тигр бросился в саклю, там его и заперли. Из деревни прибежали к нам в укрепление; мы побежали туда с ружьями, с нами пошли и два офицера. Несколько человек солдат забрались на крышу сакли, разобрали потолок немного и стали стрелять в темную комнату наудачу. Кругом на заборе стояло видимо-невидимо народу. Ну, вот, наконец, какая-то шальная пуля и попала в тигра, а он озлился, шарахнулся в дверь, вышиб ее и выскочил. Прежде всего он кинулся к забору, да только не удалось ему перескочить его. Он кинулся в другую сторону, на солдат. Мы выстрелили да только не совсем ловко, зверь-то еще больше освирепел и кинулся на офицера. Известно, офицер понежнее нас; а тот как пырнет его ножом, так все брюхо и распорол, но только и тигр-то не промах, он, прежде чем издох, так отделал офицера, что его на носилках унесли. Так вот шутки-то с тигром плохи. Вон нашему поручику только руку попортил, а как он разболелся-то! Что твоя горячка.
Наумов встал, но только рука еще в гипсе. Шкуру тигровую принесли уже выделанную, и он подарил ее мне.
— Зачем же вы отдаете шкуру такого тигра, от которого два раза чуть не погибли? — сказал я.
— А оттого отдаю, что надеюсь положить их несколько штук. Знаете, теперь я каждого тигра считаю своим личным врагом. Я их ненавижу, а вместе с тем влюблен в них. Я желал бы воспитывать их, холить, для того, чтобы потом вступить в единоборство. Мне иногда кажется, что я начинаю с ума сходить на тиграх. Только бы выздороветь!..
— Ваше благородие, барин, — проговорил высунувшийся из двери денщик.
— Что?
— Пожалуйте, Дмитрич пришел.
— Какой там Дмитрич? — проговорил Наумов.
— Это ко мне, — сказал я, поспешно направляясь в сени.
Там стоял солдат, решительно ничем не отличавшийся от других солдат, но как забилось у меня сердце, когда я заговорил с ним.
— Расскажи мне, пожалуйста, что ты слышал об осаде, после которой солдаты сделали иллюминацию? — начал я.
— Это точно, что слышал, ваше благородие.
— От кого же слышал?
— А лежал это я раз в госпитале, и был там тоже болен фельдшер, так вот как мы стали выздоравливать и стали нас выпускать на двор, так вот этот самый фельдшер рассказывал что-то об осаде и как потом солдаты прихватили с собой много свечей и потом зажгли.
— А где же это было?
— А не могу знать, ваше благородие.
Опять неудача.
— А, может быть, знаешь, где этот фельдшер?
— Где теперь? Не знаю.
— А фамилию его знаешь.
— Как же не знать, знаю: Тарас Иваныч.
— Фамилия Иваныч значит?
— Нет-с фамилия ихняя не так.
— А как же? — с яростью спросил я у своего мучителя.
— Фамилия их Кованько, и служат они в восьмом батальоне.
— А где стоит этот восьмой батальон?
— Это стрелковый батальон…
— А стоит-то он где?
— Ныне он стоит в Мерве.
Ну, слава Богу, наконец-то, я добился толку! Я вынул кошелек и вручил Дмитричу рубль-целковый, за тот кончик ниточки, который он дал мне в руки. Я знал, что теперь по этой ниточке мне нетрудно будет добраться и до клубка.
И вот, милая тетя, опять я на своем коне и опять в дороге, но на этот раз я держусь за ниточку и прямо направляюсь в путь.
Здесь много говорят о проекте устроить железную дорогу от Самарканда до Мерва и от Мерва до Европы. Я так тороплюсь в Мерв, что даже готов бы был бросить своих коней и долететь до Мерва на ковре-самолете, но, к сожалению, это пустые мечты. Теперь я сижу в Катты-Кургане, а лошади мои отдыхают. Чтобы попасть в Катты-Курган, мне, пришлось перебраться через реку Зарявшан.
Долина р. Зарявшана.
Слово Зарявшан означает раздаватель золота, но река так называется не потому, что в ее верховьи находятся золотоносные россыпи, а оттого, что воды ее имеют благотворное влияние на окружающие окрестности, замечательные по своему плодородию. Река Зарявшан не широка, и во многих местах чрез нее легко перебраться в брод, в чем я лично убедился. Мне не пришлось раздеваться, как, бывало, приходилось раздеваться на других реках. Мои переправы бывали со стороны очень курьезны. Прежде всего я раздевался совсем, затем садился верхом на Бегуна, брал с собой одежду и ружье и перевозил на другую сторону, потом, оставив все на берегу, перебирался обратно, пересаживался на Ворона, брал с собой еще вещи, оставлял их опять тут, ехал опять и затем садил на Ворона Кудлашку, а сам садился на Бегуна, и перебирался всей семьей. Посреди реки купался, держась за повод Бегуна, и с ним уже вместе выходил на берег. Если бы я мочил свой чемодан, в каком же виде была бы моя европейская одежда? Зарявшан же переехать было нетрудно, так как в ширину в нем не более 30 саженей. Зарявшан, орошая так богато свою долину, очень печально кончает свои дни, — он теряется в песках! Не обидно ли это? А ведь было время, когда он впадал в Аму-Дарью!..
Теперь весна, и в Зарявшанской долине меня очень занял посев риса. Я очень люблю рис и считаю своею обязанностью посмотреть, как он растет. Землю под него много раз пашут, потом напускают из арыков воду и держат под водою трое суток и затем спускают. Рисовые семена предварительно мочат в воде два дня, складывают в кучи, где они прорастают. Посев производится прямо в воду, и в первые 8 дней после посева на рисовом поле держат воду на 1/2 аршина глубины. В продолжение этого времени показываются рисовые всходы, и приток воды останавливают на 3 суток, чтобы, спустив с поля воду, дать согреться почве. По истечении этого времени, воду напускают на пять вершков глубины и держат ее на этой высоте в продолжение 20 дней. Потом опять останавливают приток воды на трое суток, по прошествии которых напускают воды на 1/2 аршина и держат ее на этой глубине опять 20 суток. После этого опять промежуток в три дня, в которые не пускают воды. Затем, напустив воду на глубину 1/2 аршина, держат ее до созревания риса, то-есть два месяца. Когда рис созрел, воду спускают с поля и через неделю, когда земля достаточно просохла, начинают жать незазубренным серпом. Когда дня через три он просохнет, его вяжут в снопы.
